Сегодня один из резидентов первого татарского инди-лейбла Yummy Music K-Ru — Рустем Нурисламов — выпускает новый EP «Җылы». Enter встретился с музыкантом и попросил его рассказать, почему стоит ездить на кастинги Black Star и как, несмотря на дождливую погоду, заставить слушателей вспомнить о прошедшем лете.
«Многие будут спрашивать: “Почему так мало?” — отвечу сразу, что планирую выход еще одного музыкального сборника в ближайшее время»
«Рабочих названий альбома было около тридцати. Сначала хотели назвать сборник: “Эй, мир!”, “Остаюсь собой” или “Все будет хорошо”»
Мы с командой Yummy Music решили опираться на практику Запада, когда думали, как же назвать альбом. За рубежом пластинкам не дают названия треков. Рабочих названий альбома было около тридцати. Сначала хотели назвать сборник: «Эй, мир!», «Остаюсь собой» или «Все будет хорошо», но подумали, что это слишком примитивные названия для моего проекта, которого я так долго ждал. Мы попробовали синтезировать все треки, которые записали. Они получились теплые, энергичные, светлые, такие, которые нужно слушать летом или вспоминая об этом жарком времени года, и поэтому назвали альбом «Җылы».
Перед выпуском качественного продукта на Yummy Music мы организовываем настоящую фокус-группу, состоящую из коллег и моего друга Ильяса Гафарова — отца татарского хип-хопа. Сплоченной командой продумываем все до мелочей: от рифмы до звукозаписей, от продакшена до выкладки поста в социальных сетях. Это очень кропотливая работа, которая занимает много времени. Но каждый альбом, выпущенный под знаменем Yummy Music, — это качественный контент, достойный общего признания. Все ребята из лейбла творческие, но, к сожалению, каждый из них занят своими делами. Работа на лейбле — не основная их деятельность, поэтому мы старались выкраивать время для таких фокус-групп. Очень часто цеплялись за бэки (бэк-вокал, — прим. Enter), которые перезаписывали по несколько раз. Часто пересводили, добавляли эффекты, постоянно были в поиске чего-то нового. В этот релиз мы с командой вложили очень много сил и времени. В конечном итоге получился стоящий продукт.
«Артист обязан дорожить своими слушателями, не опираясь на то, где ему аплодируют: на юбилее или на музыкальном фестивале»
Некоторые треки из альбома — это би-сайды (записи, не включенные в готовый сборник или альбом, — прим. Enter) которые не вошли в мой старый альбом «Якты», потому что не подходили по звучанию. Мой старый альбом можно отнести к классическому хип-хопу, с разношерстными текстами и про любовь и про жизнь. Остальные же треки мы записывали около полугода. Тексты писал я сам, после чего показывал их моим близким друзьям и коллегам. Бывает, можно написать текст за пару минут, а иногда на это уходят недели. Я пишу текст, если что-то не нравится, — редактирую, вымываю его по косточкам. Могу и вовсе выкинуть, если ребята скажут, что это неформат или получилось смазливо. Иногда забываюсь, полностью ухожу в текст, а потом коллеги говорят, что я уже писал об этом в последних трех песнях. Я могу писать и любовную лирику и тексты о социально значимых проблемах, а уже потом совместная работа в Yummy Music помогает добиться нужного результата.
Этот easy-play (EP — музыкальный релиз из двух-пяти музыкальных композиции общей длительностью звучания 15-20 минут, — прим. Enter) состоит из пяти треков. Многие будут спрашивать: «Почему так мало?» — отвечу сразу, что планирую выход еще одного музыкального сборника в ближайшее время. Мы решили разделить треки по разным релизам. У меня уже есть материал на следующий альбом, но он по звучанию уступает «Җылы». Треки получились немного холодные, агрессивные, поэтому мы решили отложить их на некоторое время. Не хочется делать солянку — хочется делиться качеством. Фотограф Дамир Шавалеев и Алина Асхалдулина очень долго работали над обложкой альбома. Мы думали, что она должна характеризовать каждый трек в EP. Нам в головы пришла идея использовать одну фотосессию под все мои грядущие сборники треков. Он создал две биполярные обложки: одну холодную, с моим серьезным лицом (ее мы оставили на будущий проект) и теплую, где я улыбаюсь — именно она иллюстрирует альбом «Җылы».
В июле я уже пел эти песни в лагере «Салят» и, как мне показалось, они здорово были восприняты публикой. Я стараюсь больше выступать на открытых площадках и фестивалях, привлекая аудиторию, незнакомую с татарским хип-хопом. Однако я готов выступать и на частных мероприятиях — пару раз уже имел опыт. Я не разделяю точку зрения «ресторанных» и общепризнанных артистов. Творческий человек должен иметь свою аудиторию — пусть она будет небольшая, камерная. Артист обязан дорожить своими слушателями, не опираясь на то, где ему аплодируют: на юбилее или на музыкальном фестивале. Вопрос в том, какие песни у тебя в репертуаре и как ты их исполняешь. Артист должен каждой клеточкой тела чувствовать то, что исполняет перед публикой — только тогда можно говорить о признании. Думаю, если мы грамотно разрекламируем этот альбом, меня будут приглашать на бизнес-корпоративы, свадьбы. Все-таки хочется, чтобы это дело приносило некую прибыль. В дальнейшем я бы вкладывал деньги в свои будущие проекты — идей у меня много.
«Татарский рэп может выйти на новый уровень. Если правильно подгадать время, проект непременно “выстрелит”»
В эпоху блогеров и хайпа очень легко найти своего слушателя, как это сделала Ира Смелая, она же Tatarka. Она начинала как блогер, а после совместной работы с Samsung c правильным бизнес-планом она сумела сделать так, что даже школьники слушали «Алтын» на переменах. Правильный продакшен должен выстрелить в нужное время. Ну и, конечно, без качественной музыки тоже никуда. Музыка у меня уже есть, дело за продакшеном. Мы пока не занимались серьезно продвижением материала. Когда я выпустил первый альбом «Якты», я понимал, что звучу довольно оригинально для татарской музыки. Тогда мне предложили раскрутиться за некоторую сумму, но в тот момент я не был готов к сотрудничеству такого толка ни материально, ни морально. Хотя, возможно, могло бы получиться что-нибудь стоящее. А в случае с новым альбомом я понимаю — в нем явно есть за что зацепиться: и по звучанию и по настроению.
Татарский рэп может выйти на новый уровень. Если правильно подгадать время, проект непременно «выстрелит», как это получилось у Tatarka. Своим следующим шагом я считаю интересное видео к одному из моих треков. Визуальная часть поможет гораздо лучше отразить смысл, заложенный в треках, и передать мои эмоции. Если получится хайпануть этим альбомом — будет здорово. Грамотное продвижение должно способствовать появлению моих песен в плейлистах молодого поколения.
Мы решили сделать мини-презентацию альбома в интернете в день релиза. Планируем выйти в прямой эфир в инстаграме, вещая из нашей звукозаписывающей студии новые песни. Думаю, это тоже будет что-то новое, что в Татарстане еще никто не делал. А официальная презентация альбома будет проходить на камерных площадках, я думаю, уже в ноябре мы выступим в «Соли».
Я созрел для полного продакшена альбома. Буду использовать любые моменты, цепляться за разные крючки, чтобы вывести свои песни на общероссийский музыкальный рынок. Хотелось бы, чтобы песни послушали и люди, понимающие музыку, которую я создаю. Я думаю, Black Star вполне может заинтересоваться моим новым продуктом. Если позовут сотрудничать, я с радостью соглашусь. Это организация, которая имеет четкое представление о том, что им нужно, они экспериментируют со звуками, с текстами, а артисты зарабатывают на гастролях и релизах. Они делают качественную музыку, хоть многие и твердят, что это невыносимо слушать. Однако это конкретная бизнес-модель, с которой я столкнулся несколько лет назад, когда отправился на прослушивание, организованное Black Star и Тимати — «Молодая кровь» в Москве. Из полутора тысяч претендентов я исполнял свои треки чуть ли не последним, и подуставшее жюри сказало, что мне нужно больше работать. И вот наконец, мне кажется, я записал качественную вещь, с которой не стыдно съездить к Black Star.
Фото: Анастасия Шаронова
До начала одного из самых важных музыкальных событий осени — Unsound Dislocation — остался всего день. Международный фестиваль аудиовизуального искусства удивит публику коллаборациями звука и света на самой неожиданной площадке Казани.
Enter встретился с одним из участников мероприятия — медиахудожником Лиллеваном и расспросил его о том, что такое урбанизация искусства, где в Казани можно увидеть уникальные архивы аудиовизуального искусства и каким он представляет будущее экспериментальной музыки.
«Я и поверить не мог, что Казань к такому готова»
Я знаком с основным Unsound порядка двенадцати лет. Все началось со знакомства с художественным директором фестиваля Мэтом Шульцем. Сейчас он живет в Кракове, а Берлин, откуда я родом, находится неподалеку от этого города. Мы познакомились случайно и сразу нашли общие интересы. Мэт втянул меня в организацию фестиваля, а меня тут же привлек урбанистический формат мероприятия. Такого синтеза музыки и цвета я не встречал ни на одном фестивале. Я до сих пор считаю, что это одно из лучших событий в мире, поскольку оно очень инклюзивно и необычно.
Два года назад Мэт сообщил, что здесь, в Казани, планируется дочерний фестиваль — Unsound Dislocation. Это немного меня насторожило — я и поверить не мог, что Казань к такому готова. Он рассказал мне о НИИ «Прометей» и Булате Галееве — о его открытиях и архивах. Сообщил, что в Казани существует необычная лаборатория, которую непременно нужно познакомить со всем миром. Сначала я не поверил, но после, когда увидел этих молодых ребят и Анастасию Максимову, работающих здесь, сам убедился в этом. Меня не пришлось долго уговаривать, и я с радостью согласился сотрудничать с командой НИИ «Прометей» и с их имеющимися архивами по свету и звуку.
На самом деле, Unsound Dislocation уже три года проводится в городах России, Средней Азии и Монголии. Неделю назад мы посетили Львов, год назад — Бишкек и Алматы — это были потрясающие взрывы аудиовизуального сегмента. Конечно, для того, чтобы сделать фестиваль международного уровня, нужны деньги, кураторы и хорошие организаторы — в этом нам очень помогают ребята из «Смены» и НИИ «Прометей». Поэтому проблем с возникнуть не должно. Организаторы фестиваля хотят познакомить казанцев с современной музыкой и наследием Булата Галеева.
«Прометей» вообще должен быть включен в список наследия «Юнеско». Все, что лежит у них полках, нужно хранить веками».
В «Прометее» мы рассматриваем уникальные вещи, которые долгое время были в архивах и обсуждаем драматургию выступления. Решаем, какие машины будем использовать, копаемся в архивах в поисках необычных вещей. Здесь, на полках «Прометея», лежат уникальные вещи, которые остались в мире в единственном экземпляре: насадки, фильтры и трафареты для проекции изображения. Это все очень вдохновляет меня как медиахудожника.
Я надеюсь, в случае удачи фестиваля «Прометей» будет способен самостоятельно организовывать подобные мероприятия. В результате это станет фишкой Казани, куда будут приезжать люди со всего мира. Хотелось бы в это верить.
Людям всегда была интересна музыка и цвет. Визуальное представление музыки невероятно важно для истории искусства, а НИИ «Прометей» — сокровищница для истории этого жанра. В лаборатории Анастасии большая научно-философская база, и я считаю, что это место с научной точки зрения — одно из важных в мире, где занимались и занимаются визуальном мастерством. Мне кажется очень прискорбным тот факт, что все проекторы, лампы и другое оборудование для проецирования визуальных эффектов стоят здесь — они должны быть в лучших музеях мира. Со временем, я надеюсь, мы сможем сделать так, чтобы об этом уникальном месте узнало как можно больше людей.
Недавно мы познакомились с казанским композитором Рушанией Низамутдиновой. Она специально сочиняла музыку для Unsound Dislocation, а мы готовим видеоряд, экспериментируем со светом и цветом. Иными словами, делаем все для того, чтобы ночь с субботы на воскресенье навсегда запомнилась жителям и гостям города.
Мне кажется, «Прометей» вообще должен быть включен в список наследия «Юнеско». Все, что лежит у них полках, нужно хранить веками.
«Локация идеально подобрана для фестиваля. Она будто из моего прошлого, ведь я видел, как упала берлинская стена».
Моя проблема как раз в том, что меня интересует слишком много разных вещей. Это может быть абсолютно любая музыка, например, недавно я работал над оперой в Нью-Йорке. Я сотрудничаю только с теми людьми и проектами, которые мне действительно интересны, при этом я ничего не продаю и не занимаюсь рекламой. Поэтому наживаться на этом я не собираюсь — у меня попросту нет такой задачи. Я вкладываю смысл в каждую свою аудиовизуальную работу, но в тоже время я не Эйзенштейн, у которого каждый кадр как послание человеку. Я стараюсь дать людям поэзию и считаю, что аудитория сама должна раскрывать для себя какие-то смыслы. Это может быть что-то раздражающее или романтическое — я просто делаю, что чувствую. Ведь Чайковский через музыку тоже хотел донести до людей свои чувства и эмоции.
Площадка фестиваля, подготовленная организаторами — очень интересное место, мне понравилось. Из моего личного опыта могу сказать, что локация идеально подобрана для фестиваля. Она будто из моего прошлого, ведь я видел, как упала берлинская стена. Я помню как на ее обломках и в заброшенных зданиях стали проводить разного рода арт-выставки и концерты. Сейчас в Берлине все обновлено и таких мест почти не осталось. А здесь только начинает развиваться урбанистическая среда. Примечательно, что это место пока еще не имеет репутации.
Я много где работал: и в больших филармонических залах, куда приходит особенный контингент людей, и в клубах, где кипит ночная жизнь. Из личного опыта я знаю, что в дальнейшем этот ангар будет востребован для других проектов.
Я очень жду выступление Don’t DJ — он должен сделать настоящую коллаборацию аудиовизуального искусства. Он необычно работает с музыкой: берет виниловые пластинки и ножом царапает их поверхность. И в дальнейшем, когда игла касается этих царапин, — заедает и делает петлю. Таким образом получается очень необычный звук. Я видел, как он выступает в Алматы — это было фантастически.
Другие участники мне тоже интересны, но пока я сфокусирован только на «Прометее» и работе с ними. Я знаю PTU — они из Казани, но живут в Москве. Они работают с аналоговыми синтезаторами, и я надеюсь, в будущем мы будем с ними сотрудничать. О других местных участниках я пока не знаю ничего, но вскоре я познакомлюсь с ними и, думаю, не ошибусь.
Сейчас я тесно работаю с Рушанией Низамутдиновой, и мы вместе планируем наше выступление. Я пока не могу с уверенностью сказать, как это будет выглядеть — даже я сам узнаю все только на фестивале. Потому что это будет некая импровизация во время выступления Рушании. В идеальном мире должно получится так: она видит картинку, цвета, и все это влияет на ее музыку — таким образом у нас получается диалог.
Фото: lillevan.com
В конце августа в Свияжске прошел первый Международный фестиваль дебютного документального кино «Рудник». Приз за лучший полнометражный фильм получила Лиза Козлова — выпускница Школы документального кино и театра Марины Разбежкиной и Михаила Угарова.
Enter поговорил с Лизой о ее фильме «В центре циклона» и узнал, сложно ли снимать подростковое кино, какой была его изначальная идея и как она помогала своей героине — Наташе.
— Я училась на географическом факультете МГУ, потом работала руководителем проектов в краудфандинговой кампании. В 2014 году я случайно попала на собеседование в Школу документального кино и театра Марины Разбежкиной и Михаила Угарова, пошла с подругой за компанию. До этого я почти не смотрела документальное кино и ничего не слышала про школу. У меня были надежды заняться чем-то, кроме нешедшей мне офисной работы. Я думала в сторону кино, записывала какие-то идеи фильмов, но решиться круто повернуть жизнь и пойти в киношколу — слишком смело. Поэтому сейчас кажется невероятным, что я так случайно попала туда, куда мне было нужно.
На собеседовании я узнала, что, оказывается, мои фантазии и кино-мысли представляют какой-то интерес. У меня было ощущение узнавания, как будто я после долгого пути через неизвестность наконец пришла по нужному адресу и попала к своим.
Учиться было сложно. В процессе мы много говорили о личном, о самом сокровенном, учились отделять личный опыт и строить из него истории. Оказалось, у меня много больших историй, каждую из которых можно превратить в кино. До этого я так пристально не рассматривала ни свою жизнь, ни чужую. Мы много снимали. Прикольно, что я до этого вообще не держала камеру в руках, а уже через три месяца сняла свой первый курсовой фильм. В общем, попадание «в профессию» было случайным и естественным.
— Путь к фильму был извилист. У меня не было задачи снять фильм именно про ребенка, про взросление. Я сменила несколько сюжетов и героев, прежде чем нашла свою героиню — Наташу.
Сначала у меня была идея снять документальный фильм про видеоблогеров. В сети я начала поиск интересных ютьюб-каналов. В одном из обзоров я наткнулась на смешного и трогательного парня по имени Витя, совсем непохожего на большинство гламурных звезд Ютьюба. Витя не собирал миллионы просмотров, но при этом было видно, что ему очень хотелось прославиться. Я списалась с ним во «Вконтакте» и стала его снимать. Вскоре выяснилось, что мой герой способен быть открытым и раскованным только перед монитором, а в жизни застенчив и тяжело переносит камеру. Но я месяца четыре упорно пыталась его раскрыть, найти подход. В итоге мы подружились, но кино у меня толком не получалось. Тогда я поехала в его родной подмосковный город Талдом, чтобы поснимать его семью.
Талдом встретил меня алкоголиками на лавочке и дракой в подъезде. Мне пришлось переждать ее, только тогда я смогла попасть домой к Витиному отцу. Он учился в институте на художника, хотя ему хорошо за пятьдесят. Квартира, в которой жила их семья, была хороша для съемок — вся завешена картинами, детскими рисунками, заставлена пустыми бутылками — живописно. Я познакомилась с отцом семейства, поснимала его день или два, и только после этого встретила его младшую дочку, Наташу. Она тогда жила отдельно, с матерью, в другой квартире, и пришла к отцу в гости. Когда она вошла, я сразу поняла, что встретила своего героя. И все месяцы мучительных поисков и провалов были просто опытом, а съемки фильма начнутся только теперь, с ней.
В итоге я сняла фильм про Наташу за семь дней. Мне конечно повезло, я нашла ее в очень правильное, переломное время, попала в важную точку взросления. За неделю с Наташей произошло много всего. Может, будь она старше или младше на полгода, плотность событий была бы не такая.
Мы сразу нашли контакт. Ей было чем поделиться, потому что до этого ее особо никто не слушал внимательно, не пытался понять что ее волнует и интересует.
Кадр из фильма «В центре циклона», реж. Лиза Козлова
— На съемках я все время перебарывала страх и старалась быть максимально чуткой к реальности. В Талдоме довольно агрессивная среда: иногда нужно было ловко отвязаться от алкаша на улице или вдруг перестать «быть девочкой», чтобы на тебя не обратили внимание гопники. Однажды я провожала Наташу домой и ко мне пристали пацаны в автобусе. Наташа шепнула мне на ухо, что это «самые отмороженные пацаны Юбилейного» и мне надо сказать, что мой муж — КМС по дзюдо. Я поняла реальность угрозы и попыталась как-то их заболтать. Мы оторвались с трудом, я довела Наташу до квартиры. Ее мама встретила нас рассказом про недавний случай изнасилования в городе. Наташа послушала, постояла задумчиво и дала мне молоток — тот, с которым она сама ходила драться. С ним же я и шла до своей машины, которую оставила в соседнем квартале. В такой среде особенно сложно иметь дело с реальностью. Она непредсказуемая, внезапно может произойти какой-нибудь дикий замес. И, конечно, сложно идти с героем сквозь неизвестность, без плана и сценария снимать кино. Чувственность развивается, происходящее ты ощущаешь всеми частями тела — нужно реагировать на каждую вибрацию.
Самый сложный момент был, конечно, когда Наташа дралась со своей подругой Дианой. Это был первый день съемок, и я не подозревала, что «стрелка» означает реальную битву до победного. Когда мы дошли до места встречи, драка между девочками разгорелась в один миг, и я опешила, испугалась, стала разнимать их. Но Наташа мне очень по-взрослому объяснила, что ей сейчас важно показать, что она сама может за себя постоять. Ведь, так или иначе, ей еще придется общаться с этими людьми, пришедшими поглазеть на «стрелку». Я уеду в Москву, а она останется тут, с ними. Я очень мучилась и во время драки, пока снимала, и после, во время монтажа, когда пересматривала материал раз за разом. Когда мы пришли после драки домой, я звонила Наташиному брату, тому самому Вите, хотела поговорить про то, что случилось. И он и родители реагировали довольно спокойно, у них у всех было такое же детство — для них это норма.
— Наташа фильм не видела. Сейчас ей уже четырнадцать, но мне кажется, она еще не готова к просмотру. Там есть болезненные для нее моменты, и я бы хотела, чтобы она еще немного повзрослела, окрепла духом. Со мной согласен ее брат Витя: мы недавно виделись, вместе смотрели и обсуждали, что получилось. Его теплая реакция была для меня большим облегчением, ему понравилось, мы в смеялись и спорили, кто лучше шутит — он или Наташа.
Я долго думала, как я могу поддержать Наташу и выстроить отношения с ней после выхода фильма. Не хотелось сделаться приходящей сердобольной тетенькой с мешком подарков. Я ведь не смогу ей всю жизнь помогать — у меня нет возможности ее обеспечивать, и тем более, ее папа против этого.
Когда я досняла фильм, я устроила Наташу в бассейн — она об этом мечтала. Она проходила туда один учебный год, даже занимала призовые места на соревнованиях по плаванию, но потом бросила. Тогда я подумала, что могу отправить ее в летний детский лагерь, чтобы у нее появился опыт отдельной, не похожей на талдомскую, жизни. Там она сможет познакомиться с детьми из другой среды, с иным мироощущением. В первый раз я выбрала для нее творческий лагерь «Камчатка». А в этом году зрители на показе фестиваля Московского психоаналитического общества спонтанно собрали деньги, и я отправила ее в лагерь «Кавардак». Я им очень благодарна, да и Наташа тоже. Мы с ней на связи, надеюсь, что смогу еще чем-нибудь ей когда-нибудь помочь.
Кадры из фильма «В центре циклона», реж. Лиза Козлова
— Это связано с тем, что документальное кино просто очень мало показывают. Арт-док не увидишь ни по телевизору, ни в прокате кинотеатра. Только на фестивалях, которых очень мало, или в редких киноклубах.
Если фильм снят, например, в сложной социальной среде, его неминуемо ждет цензура или запрет на показ. Режиссеры документального кино постоянно сталкиваются с разными трудностями, например, с получением прокатного удостоверения. Чтобы его получить, нужно пройти сложные бюрократические процедуры и убрать всю обсценную лексику из фильма. А если запикиваешь мат, иногда пропадают важные слои смыслов фильма, которые очень не хочется терять. Однако не можем же мы заставить героев говорить по лекалам министерств. Они должны говорить то, что хотят и так, как хотят. А редактировать речь героя — это неуважение к нему и к жизни вообще.
Даже мой небольшой опыт говорит о том, что документальное кино может быть очень зрительским — люди охотно смотрят и обсуждают арт-док. После моих показов всегда долгие дискуссии, которые часто выходят за рамки простого обсуждения сюжета фильма. Мы со зрителями часто говорим про их личный опыт, жизнь, то, что происходит в стране. У меня всегда возникает ощущение большой потребности аудитории поговорить на темы, которые поднимает мой фильм и работы моих коллег. И поэтому я считаю, что арт-док — это вполне кино для всех, просто его сложно где-то увидеть и вообще узнать про его существование.
— Директор нашей школы, Лиза Воробьева, занимается отправкой работ на разные кинофестивали. Она показала мой фильм программному директору «Рудника» Жене Марченко. Женя, кажется, видела его еще в Швейцарии, на одном из крупнейших фестивалей документального кино Visions du Reel, и предложила включить фильм в конкурсную программу «Рудника». От фестиваля у меня самые теплые впечатления. Свияжск — особенное атмосферное место. Я была там в кругу друзей и единомышленников.
Помимо участия в конкурсе, у меня в Свияжске была работа. Мы с Ольгой Привольновой вели интенсивный пятидневный курс школы документального кино. Студенты приехали из разных уголков страны, было много ребят из поволжских регионов, что для нас было важно, поскольку фестиваль проходил под Казанью. Они оказались жадными до информации, очень чуткими и способными — было приятно иметь с ними дело. В какой-то момент я поймала себя на мысли, что просто хочу дружить со студентами и выйти из статуса преподавателя. Надеюсь, у нас с Олей удалось углубить их интерес к доку и в дальнейшем кто-то из ребят останется в кино, продолжит учиться. Может быть, кто-то придет на собеседование к Марине Разбежкиной.
Из-за постоянной занятости со студентами из конкурсной программы я посмотрела немного работ. Мне очень понравился фильм польского режиссера Анны Замэцки «Причастие». Он какой-то идеальный, совершенный. «Олег Евгеньевич» Линары Багаутдиновой я видела ранее. В нем нравится неожиданный, неочевидный, нетипичный герой и простота формы. Ну и «Огонь» Нади Захаровой — прекрасный. Я его обожаю.
— Я постоянно на чем-нибудь работаю, стараюсь выбирать интересные проекты, связанные с документальном кино. Не хочется браться за рекламу и тому подобное, хотя, вероятно, в какой-то момент придется, для заработка. Но пока я стараюсь этого избегать.
А что касается личных проектов — я в поиске. У меня были съемки, которые проходили в театре имени Маяковского в Москве. Но не знаю, чем дело закончится. Театр — штука сложная. Меня интересует не парадная его сторона, а изнанка, но актеры с трудом делятся своей закулисной жизнью. Я еще работаю над этим проектом, но уже хочется его поскорее закончить и посмотреть, что из этого выйдет.
Фото: Предоставлены Лизой Козловой
26 августа в Центре современной культуры «Смена» в рамках коллаборации музыкальной платформы TBRG OPEN и Beat Film Festival состоялось pre-party фестиваля документального кино о музыке Beat Weekend. В рамках мероприятия состоялся показ фильма о выступлении группы Major Lazer на Кубе «Дай мне будущее», после которого диджеи из объединения ОМОС29 представили свои новинки и хиты электронной музыки.
«Смена» — это вдохновляющее, атмосферное место для молодежи, которое балансирует между эстетичными выставками и экспрессивными вечеринками. Поэтому в выходные я разрешаю себе похулиганить на тусовках, посмотреть проходящие здесь арт-выставки и послушать лекции достойных людей. Вот и сегодня выбрала это место для того чтобы посмотреть фильм «Дай мне будущее» о выступлении группы Major Lazer на Кубе. С творчеством этой группы я знакома недавно и не могу сказать, что фанатею от их волшебства на сцене, но то, что делают эти парни достойно уважения.
У меня очень сложные отношения с музыкой, потому что я художник, и от музыкальных нот, битов и басов я далека, а этот фильм, по-моему, позволил мне проникнуться в электронный дисбаланс музыки, насытиться андеграундным звучанием талантливой группы.
Сегодня я надеюсь познакомиться с людьми, чьи интересы схожи с моими. В Казани «Смена» позволяет объединить под одно крыло чуваков, которые далеки от надоедливой ночной клубной жизни.
Я много слышала об этом уникальном месте, но все никак не получалось до него добраться. Помещение радует своим минималистичным стилем: ничего лишнего, никакого пафоса — модно и стильно. Раньше я часто встречала афиши интересных событий, которые здесь проходят. Даже хотела посетить несколько лекций, например, Марины Разбежкиной, просто не успела.
Я обошла все помещения «Смены» и не поняла, почему раньше не приходила. От сегодняшнего мероприятия я жду крутой тусы после просмотра фильма «Дай мне будущее». Хотелось бы завести новых знакомых, влиться в арт-тусовку Казани.
Недели две назад, зайдя в книжный магазин «Смены», я увидел афишу препати Beat Weekend. В итоге — заинтересовался, пришел и не жалею. Во-первых, музыка, которую создают ребята из ОМОС29, мне по душе. Во-вторых, организация в «Смене» — всегда выше всех похвал. Несмотря на то, что людей пришло немного, это никак не повлияло на проведение Beat Weekend. К тому же, чем теснее круг общения, тем больше шансов раскрепоститься.
Меня, в связи с выбором моей профессии, музыка вдохновляет больше всего — внутри происходит синтез реального и нереального.
«Смена» — единственный носитель современной культуры. Когда нахожу время, я заглядываю сюда на разного рода вечеринки и выставки. Чаще всего я посещаю лекции, так как интересуюсь театром, кино и развитием новых направлений в искусстве. Сегодня на препати фестиваля Beat Weekend я пришла послушать уникальную музыку и посмотреть через призму кинематографии на людей, которые ее создают, играют и собирают стадионы на Кубе.
В прошлом году «Смена» проводила такой фестиваль, но я к сожалению посетила не все фильмы, которые были представлены. Но в этом году решительно собралась увидеть все.
«Смена» дает шанс познакомиться с работами талантливых казанских диджеев и музыкантов. Сегодня ночью будет вечеринка, которая должна стать для меня знакомством с новыми людьми — ребятами из объединения ОМОС29.
Не знаю, что здесь будет происходить, но уже через несколько минут после того, как я переступила порог, поняла, что место уникальное. В самой «Смене» я впервые, но, оглядевшись, показалось, что уже была тут. Здесь как у себя дома. На фестиваль меня притащил мой хороший друг, сказав, что сегодня будет улетно. Думаю, сегодня мне удастся испытать эмоции, которые будут снова и снова вести меня сюда.
Благодаря этому мероприятию я планирую понять, почему так много людей привлекает группа Major Lazer, потому что сама я не слушаю электронную музыку. Major Lazer для меня — это безбашенные танцы, давящие электронные звуки и смешные музыкальные клипы. Однако посмотрев фильм, я наконец поняла, что миллионы людей любят эту группу за то, что ее участники — не такие как все и ведут себя совсем не так, как подобает пафосным звездам. Спасибо «Смене» за организацию — я пришла в восторг и обязательно буду заходить сюда чаще.
Полтора года назад я переехал из Тулы в Казань и, честно говоря, не жалею. В «Смене» я частый гость, меня многие знают, а ребята часто приглашают на различные мероприятия, вечеринки, лекции. Впечатляет, что это современное пространство для молодых людей живет жизнью, отличной от типичной городской тусовки. А сегодня я приехал с целью — послушать ОМОС29. Многие мои знакомые говорили, что диджеи там не самые лучшие, но я решил проверить это сам.
Я часто бываю в «Смене», причем не выборочно — стараюсь посещать почти каждое мероприятие. Потому что понимаю, на этих ребят можно надеяться и если они что-то организуют, на это стоит посмотреть. Я много где жила, но именно в Казани есть есть хорошее место, где можно посмотреть не только необычные выставки, приобрести книги, которые не купишь в обычном книжном магазине, но и посмотреть редкие документальные фильмы, не идущие в прокатах, и потусоваться на ночном танцполе под качественную музыку. Моя книжная полка наполовину состоит из литературы, купленной в «Смене».
На Beat Weekend я пришла из любопытства. Музыку я такую не слушаю, но стало интересно, с чем связан ажиотаж вокруг творчества группы Major Lazer. Хотелось бы узнать интересные факты об этом модном коллективе. Остается только надеяться, что организаторы не подкачали и представят нам сегодня бомбический фильм и крутую вечеринку.
Я состою в сообществе ОМОС29 уже несколько лет, туда же входят и мои друзья-диджеи. Здесь, на препати, мы выступим с треками, которые будут сопровождать народ всю ночь, сразу после просмотра фильма о Major Lazer. Надеюсь, людям понравится то, что мы собираемся устроить на сцене в этот вечер. Ведь совсем скоро нашему объединению предстоит играть на международном фестивале Unsound Dislocation и лично для меня сегодняшний вечер — это разминка перед таким масштабным событием.
Фото: Анастасия Шаронова
20 августа завершилась насыщенная программа фестиваля дебютного документального кино «Рудник», проходившего в Свияжске. Мероприятие собрало на открытой площадке зрителей разных возрастов из Казани, Москвы, Петербурга и других городов России. На протяжении пяти дней зрители и участники фестиваля смотрели документальные фильмы, участвовали в обсуждениях с авторами работ и посещали мастер-классы членов жюри.
Режиссеры и сценаристы о международном фестивале документального кино «Рудник»
Игра: Это документалка или что? Угадайте жанр кино по гифкам
Я специально прибыл на «Рудник» из Москвы со своей подругой. Я большой фанат документального кино, и это для меня настоящий праздник. В таком атмосферном месте, в сопровождении теплого августа, под открытом небом режиссеры и кинокритики встречаются для того, чтобы обсудить фильмы, которые сняли вживую, не прибегая к сценарию как таковому — это дорогого стоит. Я очень хорошо знаком с фильмами Марины Разбежкиной и ее школой, она, как организатор, приготовила для зрителей самые интересные и качественные работы. Каждый фильм поражает своей реальностью, бытовыми проблемами, которые окружают нас повсеместно.
Режиссер из Петербурга Татьяна Рахманова запомнилась своей работой «Небесная гармония». Там очень коротко и тонко рассказана история взаимоотношений с родителями. Привезти бы сейчас школьников, посадить в зал и сказать: «Смотри». Может быть, тогда они бы уважительнее относились к своим родителям, к корням. Хочется также отметить фильм Надежды Захаровой «Огонь». Картина поражает своей искренностью и ненаигранностью. Чувствуется, что автор снимал его, не имея никаких корыстных целей, а просто для того, чтобы люди задумались над тем, как не стоит жить.
Документальное кино снимать намного сложнее, ведь тебе приходится работать не с профессиональными актерами, а с живыми людьми, и передать через экран их эмоции, чувства, переживания очень сложно. И хочется сказать спасибо тем людям, которые решили работать в этом непростом направлении киноискусства.
На фестивале очень четко разбита конкурсная программа — можно не переживать, что вдруг что-то упустишь или не увидишь. Ну и Свияжск порадовал — встречал публику, как подобает — хорошей погодой и множеством гостей.
«Рудник» запомнился мне, прежде всего, отборными работами, которые производят впечатление не только на простую публику, но и на профессионалов киноиндустрии. Польский фильм Анны Замэцки «Причастие» произвел впечатление не дебютного фильма, а профессионального. В нем затронута щепетильная тема — взросление. Вообще, в дебютном кино происходят достаточно интересные вещи, и режиссеры искусно исследуют проблемы — молодые авторы через пленку хотят донести до зрителя свое мировоззрение. Просматривая работы документалистов, задумываешься — а они же видят все абсолютно по-другому, не так, как наше поколение. Я надеюсь, эти люди через какое-то время станут трендовыми режиссерами.
Обстановка радует — пикниковая и непринужденная, в форме диалога автора и зрителя. На фестивале собран такой интересный контингент людей, с которыми хочется постоянно общаться. Познакомился с Михаилом Ратгаузом (кинокритик, автор текстов о кино и театре в газетах «Коммерсантъ», «Ведомости», журналах «Сеанс», заместитель главного редактора Colta.ru, — прим. Enter) — сам факт общения с такими личностями полезен для меня, как для преподавателя КФУ, — это бесценный опыт. У нас, на кафедре журналистики, в этом году введут новую дисциплину — курс документального кино. Следовательно, то, что происходит сейчас в Свияжске, будет рассказано и студентам. Фестиваль, надеюсь, не последний, и на следующий год можно ожидать еще большего числа желающих попасть сюда.
На «Руднике» я перевожу для иностранных участников фестиваля фильмы и все, что происходит на мастер-классах, где они представляют свое кино. Иностранные режиссеры часто общаются со зрителями, поэтому им необходима моя помощь. Примечательно, что на мастер-классы ходит не только простая публика, но и сами режиссеры охотно идут друг к другу делиться опытом. Параллельно я с удовольствием смотрела фильмы. Очень запомнилась работа Ваагна Хачатряна «Луна, солнце и три мушкетера». Финский фильм Хайди Пииройнена «Черная дыра» меня приятно удивил. Признаюсь, я его ждала, потому что училась и работала какое-то время в Финляндии. Было приятно вспомнить студенческие годы и увидеть кусочек своего прошлого в Свияжске.
Из мастер-классов мне запомнилась лекция Михаила Ратгауза — iMovie, посвященная тому, как мы можем снимать кино про самих себя. Лекция была интересна тем, что в какой-то момент мне, человеку далекому от киноискусства, захотелось самой взять камеру и начать снимать кино про то, что меня окружает.
Фестиваль «Рудник» важен тем, чтобы просто побыть с единомышленниками, погрузиться в атмосферу искусства, расслабиться и испытать те ощущения, которые испытывает автор, когда снимает кино. Фестивалю можно пожелать удачи в этом нелегком и важном пути. Первый блин, безусловно, получился не комом.
Мы приехали на фестиваль чтобы увидеть новое и интересное. Для нас, студентов-программистов, этот фестиваль как сеанс релаксации после IT-багажа, который мы носим с собой всегда и везде. В самом Свияжске мы впервые после его реконструкции — приехали не только ради «Рудника», но и для того, чтобы обойти знаковые места острова.
Мы посмотрели фильм «Огонь», и, если честно, он оставил неприятное ощущение внутри. После обсуждения работы с режиссером фильма в голове у нас возникало одно слово — «боль». Боль людей, которые с возрастом понимают, что совершают ошибки. Это кино не для всех и мало кто выберет его для того, чтобы скоротать вечер. Вроде сочувствуешь этим людям, но в то же время злишься, что они сами делают свою жизнь такой и никого винить не в силах. Мы не поняли логику фильма и его последовательность, но несмотря на это испытали сильные эмоции. Неприятные, но сильные.
Классно, что фестиваль проходит на природе в летнее время. Этого часто не хватает молодежи. Здорово же, что можно лишний раз уехать из города, тем более повод позволяет расслабиться, вот и мы вылезли из бетонных коробок и отправились в такое чудное место — Свияжск.
Я очень часто бываю в Татарстане по работе. Недавно зайдя в «Смену» за книгами, увидела афишу «Рудника». Подумала-подумала и решилась приехать сюда. Оно того стоило: Свияжск прекрасен, а фестиваль хорошо организован. Стоит поблагодарить создателей за то, что решили устроить такую феерию искусства. Теперь сижу здесь, смотрю модное документальное кино. «Огонь» — пока мой фаворит. В этой киноленте фактурность и первые планы притянули меня с первых кадров. Благодаря этому фильму понимаешь, что в нашей стране не живут, а выживают. Все, что я увидела, пережито мной, я выросла в такой атмосфере. Очень деликатный фильм, безо всякой грязи, чувствуется, что приложена женская рука, а история рассказана очень тонко, с трепетом и терпением. После встречи с режиссером фильм понравился мне еще больше. Надежда Захарова несомненно войдет в историю киноискусства.
Здорово, что появилась площадка, где обычный зритель может задать вопрос автору, спросить о тех вещах, которые ему непонятны. Организаторы довольны, зрители тоже и, наверное, это главный итог фестиваля.
В Свияжск я приехала к своим родственникам и когда узнала, что дата моего приезда совпадает с «Рудником», пришла в восторг. Мне понравилась работа Саяка Мизуно «Бар в Кавасаки» о жизни среднестатистического японца. Фильм о старшем поколении, которое становятся никому ненужным, даже своей родине. Вроде всю жизнь отдавал себя работе, трудился в поте лица, а потом постарел и государство забыло все твои трудовые подвиги. Ненароком задаешься вопросом: «Для чего тогда я вообще все это делал?». После этого фильма я долго думала, как так могло получиться, что в двух развивающихся государствах абсолютно разная жизнь. У нас, в России, и там, в Японии менталитет и ценности сильно различаются. В этом фильме была абсолютная естественность — не было какой-то наигранности, а режиссер рассказал, что снимал фильм обычной камерой, не используя профессиональное оборудование. Это было заметно по дрожащей картинке. Чувствуется искренность автора.
Молодому поколению нужно показывать такое документальное кино, раскрывать проблемы социальной жизни через призму кинематографии — тогда мы все будем лучше и счастливее.
Марина: Из такой насыщенной конкурсной программы особо и не выделишь фаворита, который покорил мое сердце — уж очень яркое впечатление оставил «Рудник». По душе очень пришелся фильм Нади Захаровой «Огонь». После обсуждения фильма с режиссером, я поняла, что это уникальный в своем роде проект, который не играл шаблонами и штампами, зачастую встречающихся среди современных документалистов. Можно сразу понять, что фильм был под четким руководством Марины Разбежкиной и ее школы, так как чувствуется рука учителя, которая работает над фильмом параллельно с автором. Структура фильмов Школы документального кино имеет свои стандарты, и Марина четко следит за тем, каким мелочам стоит уделять особое внимание, и эта некая тенденция «учитель — ученику» чувствуется в каждом фильме школы Разбежкиной. Фильм Нади Захаровой более свободный и раскрепощенный: она, как автор, не боится делать того, что боятся делать другие. «Огонь», как сказал сам режиссер, снимался без сюжета, без сценария и в эпизодах проскальзывает собственное наблюдение и жизненный опыт автора. Все, что было у нее в голове, она зафиксировала и перенесла на пленку. И это прекрасно.
Александр: С юных лет меня интересовал кинематограф. Часто смотрю новости документального и игрового кино. А этот фестиваль стал для меня неким подарком самому себе. Я с удовольствием просмотрел все фильмы «Рудника» и чувствую, что следующий фестиваль, если он состоится, будет идти дольше, потому что даже четырех дней мне показалось мало. Хотелось больше. И, конечно, я не могу не выделить «Огонь»: Надя Захарова, не принуждая никого, фиксировала реальность, снимала простых людей, которые до сих живут в своем маленьком мире, и из этого сделала музыку. Музыку для души. После просмотра фильмов, наверное, у многих возникло желание взять камеру и отправиться фиксировать свою жизнь на камеру, передать ощущения того, что окружает тебя повсюду, найти скрытую красоту в том, чего люди не замечают или перестали замечать.
Радует, что именно Татарстан стал стартовой площадкой фестиваля дебютного кино. Надеюсь, в будущем его ждет большой успех и хотелось бы пожелать организаторам не переезжать из Татарстана и уж тем более из Свияжска.
Фото: Анастасия Шарнова
Молодой и амбициозный режиссер Линара Багаутдинова, прославившаяся своими короткометражками «Уйди» и «Интервью», сняла новую картину «Олег Евгеньевич». Фильм вошел в шорт-лист фестиваля дебютного документального кино «Рудник», который проходит в Свияжске с 16 по 20 августа.
Enter поговорил с Линарой о том, с какими трудностями ей пришлось столкнуться в процессе съемки, почему она покинула Казань и чего она ждет от фестиваля.
— Я поступила в Московскую школу кино в 2015 году на режиссуру. В одном из семестров был курс документалистики, и нам нужно было снимать этюды на заданную тему. Например, «Каждый день» или «Несколько дней». Это осложнялось тем, что работу необходимо было снять одним кадром. Нужно выйти на улицу, осмотреться, поймать реальную историю — маленькую драматургию, которая проживается в данный момент и, вооружившись камерой, начать съемку. Осложнялось еще и тем, что мы не применяли монтажную склейку и хронометраж не должен был превышать трех минут, иначе задание считалось бы провальным.
Это было мощным упражнением для меня, мощнейшим. Ты выходишь на улицу и смотришь на мир абсолютно по-другому. Не просто видишь мимо проходящего человека и думаешь: «о, человек прошел», а «вау, как он прошел!», «почему он прошел именно здесь?», «куда он направляется?».
Не знаю почему, но я поехала на Воробьевы горы высматривать интересных героев для своей первой документальной картины. Наткнулась на женщину в розовой нелепой шапочке. Она торговала кофе и конфетами из газельки. Я подошла к ней и говорю: «А можно я вас поснимаю?». Она сначала понервничала, потеребила свою челку, но в итоге согласилась. Я включила камеру в тот момент, когда к ней подошла группа китайских туристов, не говорящих по-русски. Женщина была такая колоритная, славянской внешности и на фоне нее горстка маленьких китайцев, тыкающих пальцами в меню, казалась маленькими детьми. Она спокойно отвечала им, что это стоит 50 рублей, это 100, а они не понимали — ей пришлось даже подключить свой худой английский. Они все попали в кадр, в мою первую документальную картину, а хронометраж получился ровно три минуты. И вдруг я поняла, — это все, что я могу сделать в рамках этого жанра. Документальное кино — фиксирование реальности и умение в нужный момент включить и выключить камеру. Это должно происходить больше на интуитивном уровне.
— Пришло время делать курсовую работу, и я все время меняла тему — не могла подобрать подходящую. Мой мастер, Борис Хлебников, предложил рассмотреть проблему массовщиков (актеров массовки, — прим. Enter). В чем их мотивация? Что это для них — засветиться на телевидении или побыть на расстоянии вытянутой руки со звездами? Может, для них это романтика?
В течение полугода я искала съемочную площадку, и только в мае мне удалось познакомиться с бригадиром массовки Максимом Королевым, который мне безумно помог. Он провел меня в павильон «Мосфильма», на съемку программы «Субботний вечер». Там сидело триста человек, и я тут же подумала, что фильм можно снять про каждого из них. Мне нужно было выбрать одного и следовать за ним, не кусая потом локти: почему я пошла именно за этим, а не за тем.
Я выбрала героя, который сидел в невидимой, мертвой зоне, куда камера не долетает, и увидела его, Олега Евгеньевича. Интуитивно я поняла — это он. Подсев к нему, я сказала, что хочу снять про него фильм. Он улыбнулся и дальше стал хлопать. Обменявшись телефонами, я позвонила ему на следующий же день и напросилась к нему домой. Мы с ним толком даже не разговаривали, с порога он встречал меня своим глухим «здравствуйте», и все. А я в свою очередь просто держала камеру, снимала, как он сидит, спит, ест, пьет пиво, поливает свое лимонное дерево на кухне, идет в магазин за водкой. То ему неожиданно звонили, то он начинал перебирать свои носки, то каналы по телевизору перебирал — я снимала каждое его действие. Движения камеры были минимальны, а ракурсы скудны, но оно того стоило. Мастера даже прозвали меня «оператор на татами». Я не думала, что из этого получится какое-то кино. Ведь кроме этой курсовой работы я была занята и другими творческими проектами.
Потом я принесла первый монтаж мастерам, и они меня похвалили. Но кино почему- то не собиралось, не склеивалось: у нас было порядка сорока версий монтажа. Я добавляла в ленту динамику, потом понимала, что это не нужно, потому что она противоречит характеру героя. В итоге моя хорошая подруга помогла мне окончательно склеить «Олега Евгеньевича» таким, каким вы увидите его на «Руднике».
Кадр из фильма «Олег Евгеньевич», режиссер Линара Багаутдинова
— Мне многие говорят: «Слушай, круто же, что твой документальный фильм попал на тот или иной фестиваль? Могла ли ты когда-нибудь представить это?». А я ничего особо не чувствую, если честно. Ну да, безусловно, приятно, но я стараюсь отгородиться от своих побед по той причине, что если я начну радоваться этому, то мне станет скучно и не будет мотивации делать что-то другое, идти дальше, развиваться.
Я скажу откровенно — работы других авторов я не смотрела и, наверное, не успею, так как буду на «Руднике» всего один день — на презентации своего фильма, а потом сразу же уеду в Нижнекамск на съемки. Но после фестиваля обязательно поспрашиваю у всех ссылочки, потому что я уверена — это работы, безусловно, сильные и мне есть у кого поучиться и с кем поделиться опытом. Бороться за главный приз мне будет тяжело — конкуренция сильнейшая, но для меня самая большая победа — не призовой фонд, а то, что мой фильм попал на фестиваль. Мне это важно. Я зову на «Рудник» всех своих друзей и знакомых, ведь это большое событие для документального кино. Это будет сильный, мощный фестиваль, я уверена, что Марина Разбежкина допускает только качественные работы. А какое место займет моя картина «Олег Евгеньевич» — не столь важно, главное, чтобы зритель уловил смысл сказанного мной.
— Прежде всего, безусловно, мои мастера. Я их безумно люблю и уважаю, всегда им благодарна, потому что они очень искренне с нами, студентами. Немаловажную роль для меня играет Марина Разбежкина, и это не применительно к фестивалю — я не льщу. Я наблюдаю за ее творчеством уже много лет и считаю легендой документального кино. Недавно мы провели совместный просмотр работ Московской школы кино и Школы документального кино, и у меня появилась возможность пообщаться с ней вживую. Она гениальная женщина, правда. Посмотрев «Олега Евгеньевича», предложила поучаствовать на фестивале «Рудник». Фильма еще не было, монтаж примитивный, а она уже увидела то, к чему я пришла спустя сорок версий. Я все время впадаю в некий транс, когда она начинает говорить, транслирует какие-то вещи, будто мантру читает, слушать ее одно удовольствие.
Также немаловажно для меня и мнение родителей, как бы банально это ни звучало. Мама с папой полностью разделяют мои интересы, причем маме нравится абсолютно все, что я делаю, а вот папа может и покритиковать и дать наставления, чтобы я развивалась дальше. И, конечно же, друзья — они у меня мировые, нереально крутые. Моя возможность творить, работать и реализовывать то, что я хочу — все это только благодаря моим друзьям. Несмотря на то, что режиссер — это профессия индивидуалиста, мои друзья и одногруппники оказывают мне колоссальное количество поддержки. Это сокровище, подарок жизни — иначе назвать нельзя. Все люди, которые меня окружают, стараются ради того, чтобы у меня что-то получилось. Я не понимаю, чем я это заслужила и в какой момент жизни это произошло.
— Перед переездом в Москву я много лет работала на телевидении в Казани, занималась продакшеном. Была продюсером на «Бим-ТВ», главным редактором и даже пробовала себя в качестве ведущей в одной из передач. Это все было очень интересно и захватывающе, но в какой-то момент я поняла, что и Казань и теле-продакшн оправдали свои возможности передо мной. Я не могу сказать, что здесь были какие абстрактные рамки творчества, в которых мне стало тесно, нет. Я очень люблю Казань. Просто захотелось сменить род деятельности. Я была полна идей реализовать свои личные проекты. Я не могу сказать, что поехала покорять Москву или реализовывать свои супер амбиции. Я решилась на переезд, просто почувствовав, что нужно ехать сейчас. Это был внутренний позыв.
В Москве, благодаря друзьям, я работала первый год на А-ТВ, интервьюером. Нужно было найти какую-нибудь звезду — я находила. Это было очень мощной школой, которая заложила во мне фундамент бесстрашия. После я решила уйти в кино в «Марс-Медиа Продакшн» линейным продюсером и почувствовала, что это мое. Поступила в Московскую школу кино и, пройдя девять кругов ада, как мы говорили на курсе, — мы в деле с мэтрами киноискусства. Сейчас каждый мой день в Москве расписан по минутам. Я занята делом, которое приносит мне удовлетворение.
— Это мой дипломный игровой фильм, будет очень сложно. Первые съемки начнутся в середине августа в городе Нижнекамск. Мне важно, чтобы этой картиной я доказала себе, что все было не зря, что я все могу и мне все по силам. Режиссура — это мое, и я не сомневаюсь, что прочно стою на своем месте. Сценарий к дипломному фильму я написала сама, в нем я, как автор, транслирую свои переживания, поэтому картина будет немного автобиографичной. Драма с элементами комедии под рабочим названием «Урюк и Курага».
Это будет фильм о взрослении. История молодой девушки, приезжающей в отпуск из Москвы к родителям в маленький город, в котором она родилась и выросла. С ней происходит ряд событий, помогающих ей переосмыслить свое происхождение — то, от чего она старательно пыталась отказаться — от своих национальных корней. Она осознает, что все, происходящее с ней здесь, в Нижнекамске, оказывается для нее самым настоящим сокровищем. Куда бы она ни переехала, в Москву, Гонконг или Нью-Йорк, ее родина — это ткань, из которой она состоит. И не имеет смысла отмахиваться, нужно это все в себе любить. Этим фильмом я хочу сказать, что люди — они не меняются, но могут стать счастливее, изменив свое отношение к людям, миру и себе.
Фото:Константин Трубников
Свияжск давно стал излюбленным местом туристов, жаждущих уединения. Здесь вековая история переплетается с необыкновенной красотой природы и национальным колоритом.
Enter встретился с жителями Свияжска и расспросил их об энергетике острова, надоедливости туристов и узнал их мнение о возрождении острова и фестивалях, проходящих на его территории.
«Видел этот остров много, но все беды смог пережить»
Я тута родилась, на острове-то. За всю свою жизнь переезжала несколько раз. А что? Молодая, красивая, здоровая девка-то была. В Казани училась и работала какое-то время. Думала: приживусь, а нет, не смогла — вернулась в Свияжск. Потом замуж вышла, детишек родила, но покинуть эти края на долгое время не могу — все время тянет сюда, на родину, в Свияжск.
Мы жили большой семьей в деревянном домике на восточной стороне острова. Дружно жили, но тяжело. В Свияжске не было больницы, магазинов — только на бога надеялись. Будет урожай — перезимуем, а в голодные годы, конечно, еле концы с концами сводили. Но остров всегда поддерживал нас — земля свияжская что-то да плодила, поэтому мы даже в голодные годы находили себе пропитание. После распада союза снова переехала с острова к детям в город. Но не смогла прожить там и несколько месяцев — зачахла. А после поняла, чего это я все бегаю? Так и осталась жить в Свияжске насовсем.
До того, как остров начали штукатурить да реставрировать, на нем вообще ничего не было. Парочка хилых домов, храмы полуразрушенные, кибет (пер. с тат. — магазин — прим. Enter) с консервами стоял, да и рассветы с закатами. Это мы сейчас как в раю живем: на лавочку выходим каждый день на туристов поглазеть и новости обсудить. Раньше же — за водой сходи, огород полей, баню истопи, постирай — а колодец, между прочим, в полукилометре от дома был.
В 2008 году в Свияжск из города понаехали, и давай сносить наши дома. Мы, конечно, были не против — чего противничать-то? Нам квартиры тут построили — комфортные, с унитазами и ванными — живи и радуйся, как говорится. Дети и внуки навещают меня каждые выходные, что надо привезут. Я уж и сама что-то больно обленилась, все по телефону заказываю, а сама больше с острова не выезжаю.
Сейчас я довольна Свияжском. Пережила такие времена, которые многим не осилить. Дорог не было, теплоходы ходили редко: ни приехать сюда, ни уехать. А сейчас вон и дороги, и автобусы, и речной транспорт — выбирай, какой хочешь.
Видел этот остров много, но все беды смог пережить, наверное, потому что он живой и у него есть душа. Ну, или бог его бережет. Вон храмы какие сейчас стоят, как куколки — все позолочено да оштукатурено.
Мы, старожилы острова, знаем о нем больше, чем эти доктора наук, которые приезжают сюда к нам, а потом пишут книжки, но только к нам мало кто обращается. Тут все пахнет историей: я в огороде столько монет нашла, что хоть свой археологический музей открывай. Туристы и туда повалят (смеется — прим. Enter).
Народа, конечно, тьма-тьмущая. Особенно когда мероприятия устраивают. Я на них не хожу, потому что не понимаю ничего, а молодым нравится. Мусора только полно после себя оставляют. Взрослые-то еще как-то стараются после себя убирать, а вот ребятишки и молодые ушлые больно. Вечером одни бумажки да бутылки валяются от них. Обидно, все-таки родина, жалко. Говорим мы им, замечания делаем, но кто старух-то послушает.
«Болезни для слабаков и нытиков, а мы, простые свияжцы, не из таких
Мы приехали из Зеленодольска. Думали, на время останемся, а нас так затянуло, что покидать остров лишний раз не хочется. Здесь мы живем недолго, скоро будет три года. Нас пригласили работать в качестве ремесленных мастеров, снабжать, так сказать, туристов народным промыслом. Работаем около дома, рядом с монастырем, в знаковом месте — ремесленной слободе. Здесь туристы задерживаются как минимум на полчаса. За это время мы их угощаем чаем с пряностями, кормим оладушками, развлекаем на древнерусский лад. Мы всей семьей мастера по дереву. Плетем кукол, обереги от сглаза и бытовые украшения для домашнего очага. Туристы охотно покупают наши авторские поделки. Дарят друзьям или просто увозят с острова как памятный сувенир. По соседству с нами гончары-ремесленники и кузнецы-удальцы.
Нам на работе не до скуки, всегда найдем с кем поговорить, а еще улыбаться нужно, с душой встречать гостя. Один раз к нам приехала группа из Барнаула. Унылые такие дядьки с тетками, из автобуса выходили будто на расстрел. Мы их как увидели, давай настроение поднимать. И ухой угостили, и рюмочку налили, и стрелять из лука научили. Потом они долго благодарили нас за гостеприимство. А как иначе? Ведь человек, прежде всего, приезжает сюда отдохнуть, духовно обогатиться.
Днем жизнь на острове бурлит, а вечером, когда последний автобус выезжает со стоянки, все успокаивается и становится так уютно, будто живешь не в двадцать первом веке, а в какой-то доброй сказке. Закаты разливаются над Свиягой разноцветными огнями, местные озорные девчонки бегают на берегу реки, а старожилы выходят на вечерний разговор во дворы и клюют семечки.
Работаем до вечера, а после всей семьей собираемся в мастерской и придумываем как угодить да чем удивить зевак-туристов. Это наш семейный бизнес. Миша, мой племянник, порой сам придумывает сувениры, несмотря на то, что ему всего 9 лет. Он парень дельный, работящий. Помогает нам продавать товар и завлекает туристов своим ангельским голосочком. Они охотно клюют на маленького продавца-ремесленника.
Плюсов на острове больше, чем минусов. Мы иногда выбираемся из Свияжска на машине. Ездим в Вязовые, в соседнее село, которое в нескольких километрах от Свижска, за продуктами и лекарствами. В ту же самую «Пятерочку», в аптеку, больницу. Своей аптеки у нас здесь нет — тяжело бывает, когда начинаем заболевать. Даже поликлиники нет — один фельдшер на острове, но и до него не дозвониться. Вот и спасаемся своими силами. Благо на острове мы болеем нечасто — нам не до этого, мы, жители Свияжска, — оптимисты. Болезни для слабаков и нытиков, а мы, простые свияжцы, не из таких. (смеется — прим. Enter).
Местных жителей на острове не так много — и трехсот человек не наберешь. В летний сезон приезжает много дачников, а зимой остров и вовсе пустеет. Радует, что на разные фестивали приезжает много людей из других городов. Наш любимый фестиваль — это «День ухи»: на острове не протолкнуться, пахнет бульоном и речной рыбой. Туристам нравится, а для нас самое главное, чтобы они были довольны, несмотря ни на что.
«Каждой частичкой тела я благодарен Свияжску за его волшебство»
Я приехал сюда из Тбилиси в августе 2008-го вместе со своей семьей. Остров был не похож на то, что видят сегодня приезжие туристы. Он дышал свободой, чувствовалась атмосфера старинного города и, несмотря на прошлую убогость, Свияжск оставался эстетичным. Здесь не было ничего, кроме местных тунеядцев и пары домишек со старухами. Меня многие спрашивают: «Почему ты, Давид, выбрал Свияжск? Почему оставил Грузию и в чем причина любви к этому месту?». Я отвечаю просто: это остров энергии — каждой клеточкой его чувствуешь. Дышишь этим островом и не можешь надышаться, у него колоссальная энергетика, несравнимая ни с чем.
Моя жизнь на острове связана с не очень хорошей историей. Сама судьба связала меня со Свияжском. Мой первый ребенок родился в Грузии со страшной болезнью: врачи сразу же после рождения поставили ему диагноз — порок сердца. Представляете, в теле маленького ребенка сердце было больше моего кулака! Я стал бороться за его жизнь. Во что бы то ни стало, я начал делать все, чтобы мой сын выжил. Врачи нагло говорили, что шансы сводятся к нулю и только всевышний тебе, Давид, поможет. Я отправился на поиски денег, боролся за каждую копейку, влез в большие долги. Однако собирая нужные суммы и консультируясь в клиниках Грузии и Армении, меня посетила мысль: а не зря ли я это делаю, спасут ли деньги моего сына? Смогут ли врачи провести десяток сложных операций и как на них отреагирует неокрепший детский организм?
С того момента я стал молиться: изо дня на день просил бога лишь об одном, чтобы мой сын избавился от этих страшных мучений, и его сердце пришло в норму. Бог дал мне силы бороться с недугом ребенка, и я дал обет перед иконами изменить свою жизнь и встать на путь духовное покояния. Бывший настоятель Свияжского монастыря Игумен Силуан предложил мне и моей семье переселиться сюда и трудиться во благо острова и православия.
Когда я приехал, остров на ладан дышал, все было в убогом состоянии. Ни дорог, ни жилья, ничего напоминающее о цивилизации. Но я не уехал, а остался здесь. Мой сын чудесным образом окреп и встал на ноги. Чудо ли это было? Сейчас шустро общается с туристами и приводит к нам в гости. Я не мог найти благодарности всевышнему за то, что он помог избавить моего сына от болезни. Я провел в монастыре девять лет, служа и работая, как мог. Готовил выпечку, делал монастырское вино, тем самым знакомясь с местными жителями. Спустя время мы стали не просто соседями, а одной семьей. Остров скрепил мою семью, дал сил и здоровья мне и моим детям, познакомил с великолепными людьми, и нет ни одного дня, когда я мог бы пожалеть о переезде сюда. Каждой частичкой тела я благодарен Свияжску за его волшебство.
Сейчас остров помолодел, прихорошился, подобно девице, и пригляделся туристам. «Здесь дышится легче», — говорят многие люди, которые прибывают сюда погостить. Я им лишь киваю, а сам скрываю свой секрет о том, что это не просто остров — это неземная сила, которой пропитана каждая травинка и веточка здесь.
Несколько лет назад я начал строить дом для себя и своих детей, а у меня их, поверьте, уже не один и не два. Ну, а около дома, во дворе, я с недавнего времени распахнул грузинские колорит и гостеприимство и открыл небольшую лавочку с национальной выпечкой. У меня никогда не бывает пусто, постоянно сидит народ. Туристы заглядывают ко мне в гости со всех городов России — от Калининграда до Владивостока. Кто заходит ко мне на хачапури, тот уходит не просто сытым, но и духовно удовлетворенным. Каждого гостя я встречаю как своего бывшего приятеля или брата, угощаю его самыми вкусными хачапури на острове, да, могу поспорить, и самыми вкусными в Татарстане. Также всегда узнаю о том, как у гостя дела и нравится ли ему у нас — а ему не может не нравится. Здесь живут здоровые люди, они не болеют злыми болячками, потому что остров подпитывает их духовно, как когда-то он подпитывал и давал силы мне и моему сыну.
«Здесь каждый знал друг друга в лицо, помогал и в горе и радости»
Я выросла в Свияжске. В будни мы уезжаем в город, а выходные стабильно проводим на острове. В советское время мои бабушка и дедушка, Татьяна и Евгений Голубцовы, купили здесь дачный участок и поселились в Свияжске. Они художники, а это место подпитывало их своей энергией и одаривало вдохновением. Они называют себя колонистами Свияжска. В 80-е годы Свияжск был местом, где собирались и жили творческие и одаренные люди, которые учились друг у друга, ходили в гости и устраивали выставки. У моих родных в 2010 году даже состоялась выставка «Свияжские хроники», где они отражают монументальные образы острова. Они приезжали в основном летом, брали меня с собой, и я в какой-то момент почувствовала, что этот остров стал для меня чем-то большим, нежели просто дачей.
Свияжск был и остается местом, которое соединяло великую историю и умиротворяющую красоту природы, даже несмотря на то, что раньше он был полуразвалившимся историческим городищем. Здесь бегали бездомные собаки, ходили брутальные и слегка подвыпившие мужики, но мы почему-то их не боялись. Мы знали, что нам здесь ничего не угрожает. Я познакомилась с местными ребятами, которые со временем стали мне близкими друзьями и подругами. По вечерам все собирались на большом поле около бывшей школы, чтобы посмотреть на футбольную игру местных ребят. Меня поражало то, что даже взрослые выходили и болели за своих родных. Такого я не видела нигде. Здесь каждый знал друг друга в лицо, помогал в горе и радости. Атмосфера непринужденности и деревенского уюта сопровождала меня все детство.
Мне уже 19 лет, а все остается по-прежнему: я возвращаюсь сюда каждое лето, гуляю, встречаюсь со своими старыми приятелями. А с недавнего времени начала здесь даже подрабатывать. Я работаю инструктором по стрельбе из лука в комплексе исторических реконструкций «Ленивый Торжок». Гости часто спрашивают меня, как это я, такая нежная и милая девушка, научилась стрелять из лука? Ответ прост: остров научит и не этому.
Интерес к острову — это хорошо, как по мне. Не было бы этого возрождения, реконструкции храмов и Успенского монастыря, никто бы и не узнал об этом уникальном месте. Я от туристов тоже далеко не ушла — фотографирую в Свияжске все подряд. Здесь нельзя насытиться красотами природы: закаты и грозовые тучи на острове не с чем несравнимые. Жаль, что многие туристы это видят редко. Они приезжают в основном только в хорошую погоду днем, либо с бешеной экскурсионной группой, которые бегают «галопом по Европам» по всему острову, так не увидев самого главного — его энергии. Мой фотопоток в инстаграме на пятьдесят процентов состоит из снимков острова, и Свияжск удивляет меня своей красотой до сих пор. Каждый рассвет и каждый закат — неповторимы. Стоит приехать сюда хотя бы ради этого. И я полностью понимаю, почему мои бабушка и дедушка поселились здесь — не они выбрали этот остров для своего творческого удовлетворения, а он их.
«Остров всегда оставался гостеприимным колоритным местом для того, чтобы почувствовать гармонию с самим с собой»
Самое интересное, что люди на острове выбирали дату своей смерти, как бы смешно это ни звучало. Осенью и весной откладывали ее на лето и зиму, так как до кладбища невозможно было добраться. Оно находилось (да и до сих пор находится) на противоположной стороне Свияги, не на острове. Хоронить ездили на лодочках и санях — иначе никак. Хорошо, что сейчас есть дорога. У всех машины и велосипеды, в любое время можно вырваться отсюда в тот же самый супермаркет, а раньше жуть как проблематично было. Сейчас все по-другому.
Раньше про Свияжск ходили разные нехорошие слухи: про психбольницу и ее обитателей — о том, что здесь прямо на улицах разгуливают психопаты и наркоманы, а трудные подростки из интерната терроризируют местных жителей. Но это все вранье. Остров всегда оставался гостеприимным колоритным местом для того, чтобы почувствовать гармонию с самим с собой.
Мне очень нравится, когда у нас устраивают различные фестивали. Организаторы задействуют местных жителей в проведении мероприятий, и те всегда идут им на помощь. Помню, в прошлом году проводили замечательный фестиваль «Свияжск АРТель». Организаторы феста позвали местных мальчуганов и девчонок поучаствовать в нем, быть наравне с участниками. Они переодевались в костюмы, проводили экскурсии — дети были в восторге от того, что с ними общались как со взрослыми. От «Рудника» местные жители тоже ждут нового: посмотреть кино под открытом небом и близко познакомиться с режиссерами-постановщиками — такого у нас еще не было.
Понятно, почему так много туристов приезжает сюда. Здесь не так, как в других местах. Остров имеет душу, и каждый местный житель скажет вам об этом. А покидать эти места навсегда, если ты местный житель, не хочется. Свияжск манит своей колоритностью, своим умением удерживать.
С 16 по 20 августа в Свияжске пройдет первый Международный фестиваль дебютного документального кино «Рудник». Мероприятие организовано Центром современной культуры «Смена», фондом «Живой город» и Музеем-заповедником «Остров-град Свияжск».
Фото: Анастасия Шаронова
Феномен субкультуры в России стал популяризироваться после того, как в 90-е годы Советский Союз потерял свою значимость, а власть полностью перешла к капиталистам и людям в «малиновых пиджаках». В Казани в начале 2000-х были популярны разные виды молодежных культурных направлений. Но в одночасье поколения казанских эмо, готов, рокеров, куда-то подевались, а их стиль жизни и эпатажное самовыражение забылось.
Enter встретился и поговорил с бывшими представителями неформальной молодежи об излюбленных местах тусовок, о том, чем их увлекала субкультурная среда, и как неформальная культура повлияла на их дальнейшую жизнь.
В прошлом хикки
«Это был мой осознанный выбор, он помог мне найти себя в социуме»
Изначально субкультуры, происходящие от музыки, в России, да и во всем мире, возникли как форма протеста. Но для многих людей, в том числе в Казани, это было больше самовыражение, способ выделиться из общей серой массы. Люди с одинаковыми взглядами стали объединяться в сообщества, образуя некие шаблоны стиля жизни. Периодически случается так, что под влиянием общественных процессов быть причастным к некоторым субкультурам становится модным. Как правило, именно подростки стараются следовать канону направления и отличаться от остальных за счет интересов, стиля одежды, тематической атрибутики. И казанцы в начале 2000-х не упустили возможность следовать тенденциям выделяться из толпы формальных людей. Массовость различных молодежных тематических направлений в Казани, да и в целом в России, началась в 2005-2006 году, я тогда учился в 7 классе.
Меня сложно причислить к какой-либо конкретной субкультуре — большую часть своей жизни я был где-то на грани между хикки и эмо. Хикки (хикикомори) — японский термин, обозначающий людей, отказывающихся от жизни внутри социума. Каждый пятый в моей школе был не таким как все, то есть неформалом. Популярные в то время готическое направление или эмо-культура мне были не по душе. В виду наличия некоторых проблем в общении с формальной частью молодежи (я экстерном закончил 4 класс и был на год младше моих одноклассников), я замкнулся в себе, и как-то так само сложилось, что я стал хикки. В то время как раз начал бурно развиваться интернет, и, не находя понимания среди моих ровесников, я стал по большому счету жить в интернете, общаться с подобными мне хикки на тематических ресурсах. Возможно, отчасти это помогло мне прекрасно закончить школу (может быть, потому что не шлялся по дворам с сигаретами в кармане), а в дальнейшем и вуз с красным дипломом.
Сейчас я третий год учусь в аспирантуре на химика и год назад создал свою музыкальную рок-группу «Не выходи из комнаты». В отличие от многих других повзрослевших последователей тех или иных субкультур, я не жалею о прошлом, ведь мне нравилась моя жизнь. И по прошествии лет, я понял, что направление хикки мне больше помогло, нежели тормозило мое развитие.Это был мой осознанный выбор, он помог мне найти себя в социуме. В то время социальные сети только набирали популярность и для меня, как для хикки, это было очень кстати. У нас не было отдельных тусовочных мест, что, в принципе, логично исходя из домоседства. Было лишь интернет-пространство, которое позволяло найти единомышленников. Я редко выходил из комнаты, вел социофобный образ жизни. Начал писать музыку, стихи, которые в дальнейшем стали текстами моих песен. Если говорить о хикки, то эта субкультура никуда не ушла, впрочем, как я считаю, она близко соприкасается с эмо-направлением, так скажем, ее интернет-подвид. Для меня, как и для всех хикки, были характерны печальный и утомленный вид, мысли о том, что я родился некрасивым, меня никто не любит, не понимает, я одинокий и никому не нужный.
Многие хикки предпочитают носить длинную челку и красить волосы в разные цвета. В определенный момент жизни мне приходилось самостоятельно ездить до школы, что отчасти повлияло на социализацию. Я стал изучать город, познакомился с представителями различных субкультур. Таким образом, в 10-11 классе я вылез из «хикки», и, хотя, после этого многие мои знакомые причисляли меня к рядовым эмо, я не следовал их шаблонному образу. У меня никогда не было желания покончить с собой и пить алкогольную газировку, например, «Блейзер». Правда, некоторые чувства все-таки роднят меня с эмо-культурой. Например, я не скрываю свое настроение и не строю каких-то далеких планов на будущее, а предпочитаю использовать возможности, которые выпадают мне в настоящий момент. Многие представители эмо-community считают, что стать настоящим эмарем можно лишь щеголяя с пирсингом и определенным шмотом. Но лично по мне — это больше элементы так называемых «позеров» от эмо-культуры — людей, не являющихся эмо по мировоззрению, но желающих быть ими под веянием модных тенденций. Сейчас я смотрю на себя, семиклассника, и понимаю, что в целом неосознанное следование субкультуре хикки помогло мне справиться с подростковым периодом, осознать себя, свои интересы и найти место в жизни.
В прошлом рокер
«Неформализм помог мне раскрепоститься и отойти от обыденности»
Еще со школьной скамьи я понимала, что отличаюсь от своих сверстников. Советский союз наложил отпечаток на мой характер: я мечтала выделяться среди одноклассников, но постсоветская школа не позволяла мне этого сделать. Признаться, в школьные годы я старалась быть как все, но у меня это плохо получалось. «Ну чего я боюсь? Почему я боюсь отличаться от других?», — говорила я себе. Я решила скинуть с себя этот кокон и делать то, что хочется. После нескольких лет я сняла с себя маску обычного человека, приехала в Казань поступать в «кулек» уже с зелеными волосами, в драных джинсах и с полным пониманием того, что в моей голове совсем другая философия. Для меня самым большим открытием в жизни стала рок-музыка. Я поняла, что гитара — это моя страсть. Я выбрала среди субкультур именно рок-гранж направление, потому что у людей, подобных мне, были схожие интересы. Частые разочарования в жизни и узкие рамки Советского Союза не давали мне раскрепоститься, и я нашла себя в текстах песен Курта Кобейна и группы Nirvana. Для панка я была слишком спокойной, а для хиппи — безудержной бунтаркой. Нас, кстати, многое отличает от других субкультур. В первую очередь, мы не представляем опасности для общества: вся наша идеология основывалась на песнях Курта Кобейна, путешествиях автостопом и игре на гитарах на тематических рок-сейшенах. Когда я слышу Курта Кобейна, я до сих пор отрываюсь по полной, у меня внутри все переворачивается, заводится, бурлит.
У субкультур в Казани в начале 2000-х не было никаких границ. Мы спокойно знакомились, не комплексовали, понимали, что у нас схожи не только музыкальные вкусы, но и философия одна на всех. Мы, рокеры, как правило, собирались на «сковородке» возле КФУ и на «книжке» возле нулевого километра на Баумана. После пар в институте собирались вместе и обсуждали планы на вечер. В основном, все они сводились к одному — заработать денег на пиво и сигареты. Вооружившись гитарами, мы устраивали сейшены в переходах, на центральных улицах Казани, в электричках, даже в ДК Химиков. Кроме этого, к нам на сковородку часто захаживал «молодняк», жаждущий оторваться от домашний опеки родителей. Они заболевали неформализмом, а их родители, конечно, были против этого пристрастия. Однажды родители какого-то мальчишки даже пришли на сковородку, искали свое чадо, а мы прятали его в чехле гитары и не выдавали до последнего. Атмосфера была дружная и необыкновенно романтическая. Однако порой она нарушалась конфликтами с гопниками и скинхедами. Если скинхеды — совсем отбитые на голову люди, у которых крайне развит национализм и они трогали нас по настроению, то с гопниками стабильно случались драки. Я, конечно, как девочка, была представителем красного креста, но они со своими криминальными понятиями о праведной жизни так мне надоедали, что порой приходилось самой лезть в драку, чтобы защитить своих пацанов.
Я борюсь со стереотипами и шаблонами общества. Для нас биография Курта Кобейна была некой Библией: мы ее перечитывали, находили фразеологизмы, цитировали. Один раз в электричке из Казани в Зеленодольск я забыла отксерокопированные листы книги про Курта, плакаты, значки, тетради, исписанные текстами его песен. И что вы думаете — впала в депрессию на несколько недель. Для меня это было позором — забыть реликвии своей религии в вагоне поезда. До сих пор храню все, что у меня осталось с тех лет. Я осталась неформалом в душе, во мне часто бывают порывы делать все не правилам, потому что нельзя перестать быть неформалом. Неформализм помог мне раскрепоститься и отойти от обыденности. Да, я взрослее и, безусловно, мудрее, у меня прекрасный заботливый муж и прелестная дочь, и сейчас я бы не совершила того, чем занималась в отрочестве. Однако миропонимание осталось прежним — я так же мыслю иначе и так же слушаю группу Nirvana и не могу ничего с собой поделать.
В прошлом панк
«Панком был, панком и останусь»
Если брать настоящих панков, которые живут в Москве или в Петербурге, — в Казани таких не было. Если даже и были, то уже в конце ХХ века они начали вымирать. В нулевых появились, так называемые в наших кругах, говнари, полностью отбивающие главную идею всего панк-направления — протест. Эти люди позорили нашу культуру своим аморальным поведением, внешнем видом и образом жизни. Да, в обществе сложился стереотип, что панки — безмозглые дикари, которые спят в мусорных баках, нигде не работают, вечно молодые и вечно пьяные. Порождение панка в 60-е годы в Англии и Америке было формой общественного протеста. На фоне безработицы, повышения цен и политической неразберихи, появились люди, которые были против системы — они и стали первыми панками. У них появились свои стили музыки, внешнего вида и одежды. Та же самая мода на косухи пошла именно с того, что в Европе простой работяга, приходящий домой, заглядывал к себе в гардероб и не находил там ничего кроме старой джинсы и своей кожаной рабочей куртки с дырявым рукавом. Прикалывал булавками рукав и какие-либо нашивки и отправлялся пить пиво в паб. Одним своим внешнем видом показывал, что он против капиталистических идей, по его мнению, разрушающих общество.
Панк всегда был бунтарем, но понимающим общественные ценности и морали. Настоящий панк никогда не выкинет окурок на землю, он обязательно найдет урну, если до нее идти метров сто. Он не нагрубит малознакомому человеку или не отнимет у ребенка игрушку ради забавы, нет. Это выдуманный общественным мнением шаблон. Кроме этого, настоящий панк избирательно подходит к музыке. Например, я различаю абсолютно разные стили в панк-роке, ведь разновидностей его множество. С уверенностью скажу, что у нас в Казани были настоящие панк-группы, например, «Бакпосев», которые могли собрать до 2000 года свою небольшую, но зато настоящую аудиторию, состоящую из одних панков. Но со временем и они стали реже давать концерты, а ребята, выросшие на панк-культуре, повзрослели. Ровно как и я, но из своей субкультуры не вырос — панком был, панком и останусь. Буду бороться против системы, которая сейчас окружила наше капиталистическое общество. Я против того, что деньги управляют этим миром. Айфоны, накаченные химическими веществами девушки, сушеные парни, люксовые тачки, бургерные и инстаграмы начали разрушать наше общество, а о том, что делают современные политики, — я вообще промолчу.
Панки — достаточно индустриальное движение, которое состоит из бедных слоев общества. Да, они не могут позволить себе излишеств, развлечений и крутых вечеринок, и сложилось у них то, что сложилось. Концерты в подвальных помещениях, посиделки в трущобах, те же самые слэмы — для нас это было развлечением, а не чем-то агрессивным и противозаконным. Места, где можно было нас встретить — это закрытый еще в 2007 году «АРТ-салон», недалеко от колхозного рынка, и в сквере напротив старого автовокзала, где торговали пленочными кассетами и первыми mp3-сборниками. Сейчас бывших панков можно встретить, наверное, только на «Фабрике Алафузова» в Кировском районе, где иногда проходят тематические сейшены панк-рока. Мы с моим другом застали настоящую панк-культуру, выросли на ее философии, основали свою группу The Rave и играем настоящий панк-рок, несмотря на то, что мне уже скоро за тридцать.
Субкультура помогла мне осмыслить свою политическую позицию, отношение к обществу и жизни, дала силы находить свою точку зрения даже в тех вопросах, где протест кажется неуместным.
В прошлом гот
«Все, что происходило в юности, стало бесценным опытом»
Сейчас для меня субкультура — не больше, чем просто термин из социологии. В 11 лет я увлеклась музыкой, которую не слушали мои однокашники. Не знаю, какой дьявол в меня вселился, но группы Nightwish, Lacrimosa, Evanescence поселились в моем компьютере в 2007 году и, что немаловажно, занимают место на жестком диске до сих пор. Музыкальное направление, которое ты выбираешь в осознанном возрасте, диктует правила и ритм жизни на ближайшие несколько лет. Если ты слушаешь рок и его разновидности, то ты достаточно меланхоличный подросток, который часто любит погрустить и помечтать. Если тебе нравится рэп и ты «наваливаешь бас», то ты все время проводишь во дворе и цепляешь пухленьких девчонок. Или если в 14 лет ты уже подпеваешь ребятам «расплескалась синева», то, скорее всего, ты свернул на криминальную тропинку своей жизни. Зарубежную или отечественную попсу выбирают ребята, которые говорят про себя гордо: «Мы нормальные!». Так у меня и случилось, что я ненормальная. Послушав один бэнд, другой, понимаешь, что с тобой что-то не так. Мне приглянулся gotic-rock. Одноклассники не понимали мои вкусы, родители и подавно, но на праведный путь меня уже было не вернуть (смеется, — прим. Enter). Я бесконечно читала Гарри Поттера, Эну Райс — все это подпитывало мой готической образ. Ну, а потом наступил четырнадцатилетний возраст и в бой пошла тяжелая артиллерия — я надела на себя майку с черепом, украшенную стразами, подвела глаза темными тенями и покрасила ногти в черный цвет.
Искать себе подобных было не так уж сложно: я знала, что вся неформальная молодежь кутит в центре Казани. На «шляпе» — так мы называли памятник Шаляпину — я познакомилась с готами, панками, рокерами, ролевиками. Мы проводили время вместе, играли на гитарах, пели песни и выпивали — счастью не было предела. Существует множество стереотипов по поводу того, что мы, готы, депрессивные и унылые дядьки и тетки, злые, как церберы, почитаем сатану, а распитие крови по православным праздникам — обычная наша традиция. Нет, это не так. Мы были достаточно адекватными ребятами, ничего противозаконного не делали. Да и вообще, следует различать сатанистов и готов. Воу-воу, ребята, не приписывайте меня к тем, кто делает жертвоприношения по четвергам, режет свой язык поперек и кипятком писается, когда узнает из новостей, что очередной каннибал заживо съел свою двоюродную сестру. Мы совсем с ними не схожи.
В Казани, в отличие от мегаполисов, на готов реагировали очень резко. Некоторые останавливались, показывали пальцем, осматривали с ног до головы и кричали нам вслед: «Безбожники». Обидно не было нисколько — наоборот, приятно. Ведь что нужно для счастья пятнадцатилетнему подростку? Выделиться из серой массы и чтобы тебя наконец кто-то заметил. Отметки в школе для меня не были важны. На учёбу я откровенно забивала, никогда не позволяла школе мешать моему саморазвитию. Я сильно раскрепостилась, начала писать стихи и стала грезить о своей рок-группе, что сейчас стало превращаться в реальность.
В обществе есть стереотип, что готы любят проводить время на кладбище и интересуются магией. Спроси любого: «Чем ассоциируется у тебя готы?» — он ответит: «С надгробной плитой». Насчет магии не могу с уверенностью сказать, что это так. Меня и моих друзей она не интересовала — ни черная, ни белая, ни розовая. А вот кладбище, да, — это была моя стихия, где царит атмосфера спокойствия и умиротворения. Я обожала казанские кладбища за то, что там можно было поймать вдохновение. Мы не занимались мародерством, не дурачились, просто гуляли и смотрели на тех, кого уже нет.
Готика для меня — состояние души, а меланхолия — это наше проявление ранимости. Мы были темными романтиками, истинными ценителями прекрасной, как нам казалось, музыки и литературы. Сегодня я уже не верю в субкультуры: я попала на финишную прямую в далеком 2007 году, а после субкультуры уже стали вымирать. Направление помогло мне стать более серьезной, решительно и рассудительно подходить к жизненным вопросам. Готика воспитала меня тонкой и ранимой, но в то же время взрывной и импульсивный. Я благодарна своим отроческим годам за то, что я стала такой, какой вижу себя сейчас в зеркале. Все, что происходило в юности, стало бесценным опытом.
В прошлом эмо
Для меня субкультура — это группа людей, объединенных несколькими вещами: предпочтениями в музыке (геймеров и анимешников субкультурой не считаю, они нечто большее, поэтому указываю только музыку), своим отношением к жизни и, что, наверное, наиболее заметно, внешним видом. Вообще, субкультура так или иначе противопоставляет себя моде большинства. Что там сейчас в моде? Диско, сладкий рок-н-ролл и прилизанные аккуратные мальчики? Получайте панк-рок, драйв и угар. А парни-металлисты покажут вам, что баллады о любви могут быть одновременно нежными и суровыми.
В начале 2000-х в противовес несложным попсовым песням в России резко набирает популярность готик-рок, а за ним и эмо-направление с музыкой и текстами на глубокие и отчасти мрачные темы смысла жизни (и его отсутствия, разумеется). Думаю, в этом и есть воздействие субкультур на общество — давать человеку возможность обособиться от чего-то общепринятого, если оно ему чуждо. Субкультуры делают культуру многограннее.
«Причислять себя к субкультуре, основываясь на стиле в одежде — признак позера»
Мне было около 15-ти лет, когда я нашла во «Вконтакте» паблик «верни мне мой 2007-ой». Тогда он был небольшой — десять или двадцать тысяч участников, а фраза из его названия еще не стала мемом. На тот момент из музыки я предпочитала нечто агрессивное, эмоциональное и в стилях особо не разбиралась (сейчас не многое изменилось, в принципе), но причисляла себя к любителям панка. Но если брать каноничных панков, то они достаточно бодрые ребята, а я была из тех, кто больше любит печалиться, уходить в себя, рисовать грустные картиночки на полях тетради и так далее. Так вышло, что именно эмо-культура оказалась мне наиболее близкой: музыка восхищала, очень точно совпадала с мыслями «мир-несправедлив-но-что-поделать», ну а всяким бодмодом (экстремальная форма самовыражения, заключающаяся в видоизменении собственного организма при помощи подручных средств, — прим. Enter) интересовалась не первый год. Мне стали любопытны музыкальные композиции таких групп как Amatory, Jimmy eat world, Silverstein.
Если не брать изменения во внешнем виде (хочешь быть «нямистой эмочкой» — следи за собой, верно?), мои нынешние увлечения сформировались не без влияния эмо-культуры: занимаюсь экстрим-вокалом, рисую людей неформальной внешности, они, кстати, меня до сих пор вдохновляют. Ну и из стереотипного: шуточки про суицид — мои любимые.
Бывший молодой человек совершенно меня не понимал: постоянные издевки с его стороны по поводу внешнего вида, а мои планы на жизнь его сильно расстраивали и в какой-то мере раздражали. Доходило до ссор и обид, банально, из-за клипа Amatory, потому что он был ему непонятен, а значит и нравиться никому не должен. Ну, знаете, есть такие люди, которые не могут или не хотят принимать точку зрения другого человека, и это никак не изменить. В какой-то момент я решила, что это ни к чему не приведет и закончила отношения. В итоге: счастлива, занимаюсь любимым делом, учусь на желанную специальность, а то, что вижу в зеркале, устраивает, как никогда.
Все наши тусовки в основном проходили в трех местах: в подъездах (классика неформалов из 2000-х), на улице и дома у товарищей. Каких-то особенных локаций не было, люди собирались, как правило, чтобы провести время в обществе друг друга, а место — это уже не так важно. Сейчас те, кто еще причисляет себя к эмо, так же могут собраться («устроить сходку» — так это называется) для совместной прогулки.
В теории, в любой субкультуре есть «настоящие», «тру» представители, и «позеры», они же «говнари», «херки» — везде их зовут по-разному). По факту позеры — это те, кто в субкультуре потому, что это эпатажно. То есть, если человек носит челочку с начесиком, режет ручки строго поперек и пьет вишневый блейзер, потому что так делают эмо — то он дурачок и позер, и, скорее всего, это закончится с приходом новой моды для любителей «не таких как все». Вообще, я считаю, что именно из-за таких людей и возникают субкультурные стереотипы о том, что все эмо режут вены, плачут и ходят с мягкими игрушками, готы спят на кладбищах и пьют кровь младенцев, а панки никогда не бывают трезвыми и вообще жуткие грязнули. Берется какая-то небольшая деталь, например, чувствительность и ранимость представителей эмо-культуры, разумеется, не всех, гипертрофируется и переворачивается в негативную сторону, ну, а получается то, что получается. Причислять себя к субкультуре, основываясь на стиле в одежде — признак позера.
Где-то в 2012-году большая часть субкультур как будто исчезла, стерлась и перемешалась между собой. Сейчас, чтобы стать «не таким как все» достаточно растянуть тоннели, набить на руке татуировку с оленем и слушать «Пошлую Молли» — сама ничего не имею против всех трех пунктов и немного утрирую. При этом такой модной молодежи стало больше, возможно, именно из-за исчезновения массового деления на субкультуры. Да, остались еще представители с «тех самых времен», и иногда даже появляются новые, но все это уже не так заметно. Скорее всего, дело в том, что общество в любом его проявлении не стоит на месте, что-то появляется, что-то исчезает, что-то приобретает другой облик. И субкультуры не исключение — видимо, в том виде, какими они когда-то были, они уже не так нужны. Есть ли у эмо-культуры шанс на возрождение? Скорее всего, ответ отрицательный. Но слушать или создавать эмо-музыку, соответствующе одеваться и вести себя, называясь эмо — никто не запрещает. Правда, вы будете выглядеть как динозавр с кнопочным телефоном, но разве это так важно?
Фото: Анастасия Шаронова