В издательстве «Белое яблоко» вышла книга Артемия Троицкого «Субкультура. История сопротивления российской молодежи 1815-2018». В ней музыкальный критик и рок-журналист изложил свой взгляд на историю развития субкультурных движений за последние двести лет — в июне мы публиковали небольшой отрывок, посвященный Серебряному веку.

Enter поговорил с Троицким о создании книги, закономерностях в появлении молодежных групп, миграции в регионы и перспективах развития движений в ближайшие годы.

— Как вы придумали эту книгу?

— Началось с курса лекций: сначала в одном американском университете в Вермонте, потом — в Королевском колледже Лондона. Мне стало скучно рассказывать на занятиях только про русскую музыку, хиппи, рокеров и так далее. Захотелось дать более глубокую ретроспективу молодежных протестных движений и субкультур в России, и я подготовил курс для англичан и американцев. Он охватывал, как сейчас говорят, всевозможные российские молодежные активности за последние два века: от денди и декабристов, западников и славянофилов, до разночинцев, нигилистов и прочих.

У нас обширная история молодежного сопротивления, и я изложил все «турбулентные» движения с начала XIX-го по начало XXI века. Курс был рассчитан на 8-16 лекций, а потом английское издательство HOME Publications предложило мне выпустить книгу — им понравились тема и содержание. Тут я уже сел за серьезную рукопись. Естественно, расширил лекции: мне потребовались дополнительные раскопки. Закончил где-то весной 2017 года, осенью она вышла в Англии, а потом для новых изданий (в частности финского и российского) я эту книгу немного актуализировал — дописал что-то касательно последних событий двух-трех лет.

— Почему повествование начинается с денди? Раньше было не так интересно?

— Раньше никаких сформулированных именно молодежных движений в России не было. Она была феодальной страной и молодежь себя особо не проявляла. Фактически денди и декабристы были первыми сигналами того, что одно поколение каким-то образом отделяется от поколения старшего.

— То есть вы решили охватить весь период, когда возникают те или иные молодежные движения? Насколько я помню, раньше у вас были книги, повествование в которых не заходило дальше 1950-х годов.

— Абсолютно точно. В книгах, которые я посвятил истории рок-музыки в России, все начиналось с конца 1940-х годов — с движения стиляг. Они ограничивались теми молодежными субкультурами, которые имели явственную музыкальную ориентацию. Повсюду существовала непосредственная связь с музыкой — причем не сколько с русской, сколько с мировой. В этой книге я касаюсь и тех субкультур, которые к музыке никакого отношения не имеют. Если говорить о современности, то это любера, гопники, футбольные фанаты… Для меня относительно новая сфера, хотя и неплохо известная.

— Какие источники вы использовали и были ли лично знакомы с теми, кто описывал те или иные периоды?

— В описании последних нескольких десятилетий я использовал, в основном, мои собственные воспоминания. Также беседовал со своими знакомыми, которые так или иначе были свидетелями произошедшего. В описании XX и XIX веков — художественную литературу. Естественно, я не мог писать о нигилистах, не упоминания и не цитируя Ивана Тургенева. А еще это литература политическая и даже поэзия, потому что когда я писал о Серебряном веке или ОБЭРИУтах, имело смысл цитировать и стихи.

К сожалению, литературы, которая посвящена именно моей теме, на русском языке практически не существует. «Субкультура» в этом смысле — первопроходческая книга. Я надеюсь, что она не последняя и в дальнейшем будут более глубокие исследования, но такой работы о молодежном сопротивлении в России в исторической перспективе до сих пор не было.

— Да, часто работы фиксируют определенные явления ближе к концу XX века: например, казанский феномен.

— О казанском феномене я упоминаю вскользь, когда речь идет о люберах и молодежных преступных группировках. Хотя эта тема мне не очень хорошо известна, я постарался написать и о беспризорниках 1920-1930-х годов, и о молодежных бандах 1970-1980-х.

— Есть ли какие-то закономерности в появлении тех или иных движений? Какие-то триггеры или особые формирующие механизмы?

— Тут, я думаю, ничего сенсационного и неожиданного нет. Молодежные субкультуры и движения возникают под воздействием двух групп обстоятельств. Одна группа — социально-экономическая ситуация в стране, породившая большую часть молодежных протестных движений в XIX веке, хотя и в XX-м это тоже имело место. Вторая группа — влияние мировой культуры и в частности мировых субкультур на российскую молодежь, что более характерно в частности для второй половины XX века и начала XXI-го.

— Почему в определенный период времени в России появляются собственные неповторимые субкультуры, а в другие периоды мы частично или полностью их заимствуем?

— Во многом это зависит от степени изолированности страны от общемировой молодежной культуры, но отчасти связано и с тем, что Россия — страна своеобразная. Она сама по себе никогда не была полностью европейской. Такие интеллектуальные движения, как западники и славянофилы, были возможны только в России, на стыке Европы и Азии.

— Тогда откуда взялся феномен 2007 года со всеми готами, эмо и панками: такой яркий, что его до сих пор упоминают?

— Я не считаю 2007 год особенным: все эти движения существовали и раньше. Упомянутые субкультуры не представляют для меня большого интереса, так как они полностью заимствованы из-за рубежа. То же касается анимешников, любителей японских мультиков. Они — не самостоятельные субкультуры, по сравнению с западными или восточными оригиналами, ничего нового собой не представляют и в целом довольно скучные. Имитация каких-то ярких явлений мировой молодежной жизни, не более того.

— Какой год в истории страны был особенно примечательным с точки зрения развития субкультур?

— Думаю, что в XXI веке не было никаких особо ярких явлений. То есть относительно интересны движения, о которых я пишу, но они очень разного происхождения. Скажем, с одной стороны это волонтерское движение, которое скорее социальное, чем культурное, а среди культурных мне интересны акционисты, феминистки; то, что связано с группой «Война», Петром Павленским и другими молодыми культурными радикалами. Пик приходится на 2011-2012-й — годы массовых протестов, которые, правда, ярко выраженного молодежного характера не носили.

В целом сейчас у нас полное доминирование имитационных субкультур, что честно говоря, не очень интересно.

— Почему так происходит?

— Понятия не имею. Не на все вопросы у меня есть ответы.

— Кажется, что в последнее время у нас пытается зародиться подобие субкультуры на основе теории поколений. В частности появляются миллениалы, хотя и нельзя сказать, что они составляют полноценное движение. Откуда такое могло взяться?

— Опять же, это международное явление, во многом объяснимое попытками самоидентификации. Причем не обязательно она чем-то серьезно обусловлена. Я вижу очень разные тенденции среди сегодняшней молодежи: с одной стороны, какая-то гедонистическая хипстерская компания, с другой имеются политизированные молодые люди, с третьей молодежное болото гопников, которое вообще ничего из себя не представляет и не несет никакой культуры. Есть противоположные субкультуры, навеянные теми или иными музыкальными вещами: рэперы и хип-хоперы; панки и постпанки; ребята, которые слушают электронную и индустриальную музыку. В общем, картина калейдоскопичная. Я не вижу общих знаменателей и того, чтобы людей объединяло что-то кроме названия «поколение Z» или «миллениалы».

— К слову о музыке: недавно у XII Chasov Records вышла пластинка «Самцов дронта», которые оказали влияние на региональную культуру, вполне тянувшую на самостоятельный феномен. Уделяете ли вы внимание таким движениям?

— Честно говоря, не помню, но вряд ли. Я сам в то время много раз бывал в Ижевске, хорошо знаю все эти группы, и в частности «Самцов дронта». Явление имело сугубо локальный характер и я бы не сказал, что оно влияло на молодежную культурную жизнь России в целом.

Если бы я писал очередной том исследований про российскую музыку, то обязательно упомянул бы ижевскую историю, поскольку она действительно уникальна. Ничем не примечательный город вдруг в силу стечения нескольких обстоятельств, а также деятельности ярких музыкантов и художников, поднял свою волну, и для музыкальной сцены это интересно. Хотя в Москве и Петербурге группы почти не знали и для общемолодежной культуры явление не так важно.

— Все, что для нее важно, по большей части приходило из самого центра России.

— В общем-то, Россия — страна, в которой социальная, политическая и культурная жизнь сконцентрирована в двух городах. У нас нет такого, как в Америке или Англии, где помимо Нью-Йорка есть Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Сиэтл и Бостон, а помимо Лондона Манчестер и Ливерпуль, как минимум. Все эти места представляют определенные точки влияния.

В Москве и Питере сосредоточены все массмедиа, что очень сильно влияет на ситуацию. Сейчас она чуточку меняется в лучшую сторону благодаря интернету: уже нет гиперцентрализации, но все равно вы и сами прекрасно знаете, что амбициозные деятели культуры из тех же Казани, Ижевска и Екатеринбурга стремятся перебраться в центр, потому что там находятся точки притяжения.

— Получается, будто регионы обречены на отсутствие движений, которые повлияют на историю России.

— Не совсем, потому что во-первых, люди продолжают как-то действовать в двух столицах, а во-вторых, по крайней мере в нескольких российских городах сильна региональная сцена. Повторюсь, все медленно, но верно меняется благодаря интернету.

— То есть в теории позже в регионах может возникнуть нечто собственное, притягивающее людей из центра или других стран?

— Во многом это зависит от развития общей, в первую очередь политической ситуации в России. Сейчас совершенно очевидно, что зажим свободы, в том числе свободы творчества, в регионах гораздо сильнее. Поэтому и политические активисты, и какие-то неортодоксальные культурные деятели выжимаются оттуда и находятся потом в столицах. Можно привести массу типичных примеров с музыкантами: Земфира перебралась из Уфы в Москву, Шевчук уехал из Уфы в Питер, музыканты из «Наутилуса Помпилиуса» и «Агаты Кристи» уехали из Екатеринбурга и так далее.

Их очень много: писателей, театральных режиссеров, актеров. Столицы высасывают из регионов массу талантливых людей и это связано не только с тем, что там интереснее тусовка, но и с тем, что в регионах намного сильнее административный зажим, цензура и прочий произвол властей.

— Наверное, меньше и тех, кто готов воспринимать новое.

— Все амбициозные деятели культуры и искусства стремятся к расширению своей аудитории и, само собой, они верят в то, что в Москве у них будет больше зрителей и слушателей.

— Как на ваш взгляд будут развиваться молодежные движения во всей России в ближайшие пять лет?

— Мне кажется, что экономическая и политическая ситуация в стране диктует радикализацию молодежи. Я думаю, что у нас появится больше молодежных течений и организаций, скажем, анархистского толка или может быть вослед XIX веку народнического, нигилистического толка — боюсь, вплоть до организаций, исповедующих народовольческие теории индивидуального террора. Молодежь будет становиться все более нетерпимой к существующей власти, что отразится как в политическом, так и в социальном активизме. Естественно, это найдет выражение и в молодежной культуре, в частности музыке и видео-арте, — во всем том, что сегодня уже довольно активно о себе заявляет.

Фото: 24smi.org, фотоагентство Ирины Маффи «Фото Герои»