Гэри Бэйсмен — американский художник, иллюстратор, мультипликатор, продюсер и режиссер телевизионных и анимационных проектов. В своем творчестве он комбинирует поп-арт с пред- и поствоенными винтажными мотивами, кросс-культурную мифологию, литературные и психологические архетипы. Бэйсмен работал с изданиями Esquire, Forbes, GQ, The New Yorker, Time, Reader’s Digest, Rolling Stones, The New York Times, телеканалом ABC/Disney, группой Die Antwoord, компаниями Kid Robot и Toy2R. Его произведения входят в состав постоянных коллекций Национальной портретной галереи в Вашингтоне и Музея современного искусства в Риме. Он обладатель трех наград «Эмми» и премии BAFTA. Кроме этого, родители Гэри Бэйсмена, выходцы Советского Союза, после окончания Великой Отечественной войны сбежали в Соединенные Штаты Америки, где в полной мере смогли добиться исполнения «американской мечты».
Редакции Enter удалось увидеться с Гэри после его творческой встречи, которая в минувшие выходные прошла в Центре современной культуры «Смена». Мы поговорили с ним об уважении к прошлому, о чувстве мести, о поиске собственного стиля и пошлости «фабрик» по производству современного искусства.
— Ваши родители были вынуждены бежать из Советского Союза после войны, а теперь вас знают и любят на всем постсоветском пространстве. Каково это — спустя столько лет оказаться на исторической родине?
— Это мое второе путешествие в Россию. Первый раз я приезжал в 2008 году. И было очень необычно, потому что все здесь говорили на том же языке, что и мои мама с папой. Я-то родился и вырос в Лос-Анджелесе, поэтому не знаю ни одного другого языка, кроме английского. В общем, в прошлый раз я был только в Москве и Петербурге. И поэтому когда меня пригласили снова приехать в Россию, я спросил, можно ли будет побывать еще в каком-нибудь городе. И организаторы выбрали Казань. Я почти ничего не знаю о вашем городе, поэтому за те два дня, что здесь пробуду, попытаюсь по максимуму проникнуться его атмосферой и историей.
— Чем вы хотели поделиться с ребятами, которые пришли вас послушать на лекцию в «Смене»?
— Это была не столько моя история, сколько попытка вселить в них уверенность в том, насколько важна самореализация. Неважно, кем они хотят стать: художниками, писателями, музыкантами, фотографами, журналистами, танцорами — любая профессия по своей сути является искусством. Они не должны бояться выражать себя. Важно ведь не просто состояться самим, но и вдохновлять друг друга на поступки. Я сравниваю это с дыханием: да, без него жизнь невозможна. Но мы не можем считать свою жизнь обалденной по той лишь причине, что умеем дышать. Поэтому для меня быть живым означает делиться чем-либо с другими. И в моем случае искусство — это способ взаимодействия с окружающими. Это ниточка, которая создает связи между мной и людьми из других стран, других культур и религий. Суть искусства и жизни в том, чтобы делиться.
- Обложка журнала The New Yorker ко Дню Матери, 2002 год; Обложка журнала Time, май, 1990
— А что насчет современного искусства? Говорят, вы не очень-то его жалуете.
— У меня нет проблем с современным искусством, как таковым. Мне не нравится, как работает эта индустрия. Это как… да как с религией. Я восхищаюсь грандиозным культурным наследием, которое несут в себе все мировые религии. Это и история, и иконы, и храмы, и живопись, и уникальные тексты. Но при этом, когда государство начинает жить по законам церкви и подчиняет им всю политическую систему, это не порождает ничего, кроме ненависти, смерти и разрушения. В мире современного искусства все то же самое. Художники сами по себе замечательные люди. Среди них есть те еще засранцы, но в большинстве своем они классные. Мне все равно, что именно они создают, если они вкладывают в произведения всю душу. Но потом индустрия превращает их искренность в тупое загребание денег. И, что еще хуже, арт-менеджеры отчаянно пытаются сделать современное искусство элитарным. Я считаю, что это неправильно. Нельзя превращать искусство в какое-то бесценное сокровище, недоступное «простым смертным». Ужасно, когда людям пытаются внушить, будто они недостаточно умны, чтобы понять всю гениальность произведения. По мне так: если картина настолько замороченная, что без специального образования ты не способен считать ее смысл, не настолько уж она и талантлива.
— У вас в жизни был некий переломный момент, когда вы решили, что отныне будете заниматься только искусством? Или же переход из рекламного бизнеса в иллюстрацию, а потом в собственные проекты был постепенным?
— Я ощущал себя художником с самого детства. Рисую, сколько себя помню. И ни разу в жизни не думал о том, чтобы кардинально поменять род деятельности. При этом, у меня нет специального художественного образования. На иллюстратора я тоже не учился, просто повезло встретить в Нью-Йорке людей, которые попросили меня оформить их публикации. Сам не ожидал, что будет так хорошо получаться. И я даже сделал неплохую карьеру, чем невероятно гордился. Но… я чувствовал, что этого недостаточно. В моей душе было слишком много чувств, которые требовали выражения. Мои собственные истории ждали, чтобы я их рассказал. И я занялся поиском формы, в которой можно максимально круто это сделать. Именно тогда я начал экспериментировать с анимацией. Перед тем, как вышли мои телесериалы, я сделал два пилотных шоу для Nickelodeon, которых даже не было в эфире. И примерно в то же время у меня прошли первые персональные выставки. Тоже с успехом. Жажда самовыражения преследовала меня всю жизнь. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что всегда хотел оставить после себя нечто несравнимо большее, чем просто хорошие иллюстрации.
— А почему вы так хотели поделиться с миром тем, что у вас на душе? Ведь это очень интимные вещи. Особенно те, которые касаются истории вашей семьи: мама с папой спаслись от холокоста, долго скитались, а потом начали жизнь с нуля в Америке.
— Пока мой отец был жив, я не переживал насчет того, что не могу поделиться его историей. Ведь он сам мог решить, рассказывать ее всему миру или нет. Но три года назад он умер, и я словно взял на себя ту ношу, что была у него на сердце. В 1941-42 годах мои родители жили в маленьком городке на Украине. Когда его захватили фашисты, начались массовые расстрелы местного населения. В первую очередь, конечно, евреев. Маме с папой чудом удалось выжить. Отец сбежал в лес и стал партизаном. А когда война закончилась, он отыскал гестаповцев, которые убили всю его семью, и жестоко с ними расправился. Об этом я прочитал в его дневнике уже после его смерти. И долго не мог отойти от потрясения: папа был добрейшим человеком, который за всю жизнь не то, что не ударил меня ни разу — даже голос не повысил. Наверно, только тогда я в полной мере осознал, через что ему пришлось пройти, чтобы остаться в живых и перевезти семью в Америку. И если я не поделюсь этой историей с миром, она будет утрачена навсегда. Так что, мне нужно было изучить ее, понять и рассказать в своей собственной манере. Ведь это не просто личная история моего отца, это притча о нашем человечестве. И, если мы ее забудем, все может повториться снова. Посмотрите, что творится в мире: события на Украине, в Сирии, Ираке. Мы живем в такое непростое время, что нужно всеми силами стремиться объединить людей, начать вести диалог и делиться друг с другом любовью. Ведь гораздо лучше жить созидательной жизнью, чем наполнять каждый день разрушением и смертью.
— Но ведь это история для голливудского фильма! А вы живете в Лос-Анджелесе и дружите с самыми топовыми продюсерами. Почему никто до сих пор не выкупил у вас права на экранизацию?
— Потому что это довольно длительный процесс! Сейчас я работаю над документальным фильмом: для начала я решил рассказать эту историю именно в таком формате. А потом напишу сценарий для большого кино, тоже в моей манере. Я хочу показать эту реальную историю сквозь некую метафизическую призму. Ведь это рассказ о человеке, который смог выжить в тяжелейший период мировой истории, отомстить за свою семью, переехать в Америку, вырастить детей свободными и счастливыми людьми и, при этом, не стать сумасшедшим или параноиком. И он был одним из тысяч людей, которым довелось пережить то же самое! Вообще, для меня это ключевой момент: услышав мою историю, люди начинают рассказывать мне про своих дедов и прадедов. Путешествуя по миру, я узнаю столько удивительного! И, конечно, я понимаю, что некоторые переживают все ужасы войны сейчас, в наше время. Мы живем в эпоху информационного противостояния, когда ради власти политики не гнушаются ничем. Поэтому мы, простые люди, должны научиться общаться друг с другом и делиться тем прекрасным, что есть у каждого из нас.
- Дизайн банок содовой, 2003
— Многие настаивают, что искусство должно быть вне политики. Вы же говорите, что, поскольку знаменитых людей слышат миллионы, они должны высказываться на самые злободневные темы.
— Да, но это не столько о политике, сколько о человечности. Я вообще не понимаю, почему в мире столько ненависти. Вот за что так не любят геев? Кому какое дело, кто с кем спит? В Лос-Анджелесе очень много геев, и они нормально живут, никто не обращает на них внимания. На мой взгляд, так и должно быть. Понятно, что и в Америке не все такие толерантные, как кажется. Рабство отменили 200 лет назад, но его последствия до сих пор дают о себе знать. Это рубец, который очень долго не заживает. Но мы хотя бы стремимся к диалогу и прилагаем все усилия, чтобы решить эту проблему. С искусством то же самое. Да, оно не спасет мир по мановению волшебной палочки. Но, рассказывая свои истории о любви, мы вносим лепту в преумножение добра на Земле. Именно ради этого я создаю свой документальный фильм. Человечность всегда будет сильнее политики.
— Интересно получилось: ваши родители могли погибнуть за то, что были не такими, как все. А вы прославились благодаря узнаваемому, ни на кого не похожему стилю. Как вы над ним работали?
— В этом тоже есть заслуга моего отца. Он всегда говорил, как важно быть самим собой. И он очень хотел, чтобы я чувствовал себя американцем, потому что я был первым в нашей семье, кто родился в этой стране. Ему было важно, чтобы я понимал: «американская мечта» в моем случае может сбыться. И если я буду работать, не жалея сил, то смогу добиться чего угодно. А как художнику мне было принципиально остаться ни на кого не похожим. И рисовать по-своему, как больше никто не может. Поэтому я всегда спрашивал ребят, которые учились в художественной школе: «Как же вы найдете свой собственный стиль, если все время подражаете другим мастерам? Вы должны слушать собственный голос, чтобы рассказывать истории своей души».
— Как вы думаете, почему всех так цепляет ваш «голос»? Вас слышат и вас понимают. В чем секрет?
— Не знаю! Но я очень благодарен людям за то, что им нравятся мои произведения. Наверное, они чувствуют: это сделано предельно искренне. И, конечно, мне очень везет. Я встречаю людей, которые вдохновляются моей работой и предлагают новые крутые проекты. Если это выставка в музее, она превращается в удивительное пространство. И люди, приходя туда, не просто смотрят на мои картины. Они узнают что-то важное о самих себе. Они понимают, что тоже могут творить и делиться. Именно поэтому я создал в музее свой собственный дом. В буквальном смысле: там были вещи из дома моих родителей. Кровати, стулья, обеденный стол.
— Как вы на это решились? Ведь обычно мы приглашаем домой только самых близких.
— Это мое письмо с признанием в любви моим родителям. Мама ушла через полтора года после того, как не стало папы. Они прожили вместе 63 года, и после его смерти ее уже ничто не держало в этом мире. Когда я остался один в их опустевшем доме, когда обвел взглядом всю эту мебель, я подумал: «Пусть она хранится в моем музее. Тогда люди смогут сидеть на стульях, на которых сидели мама с папой. Люди смогут облокотиться на стол, за которым мы праздновали дни рождения всей семьи. Люди могут посмотреть мои сериалы по древнему телевизору моих родителей». Для меня в этом есть особая любовь и красота.
— И последний вопрос. Вы говорите, что главное в ваших работах, будь то анимация, выставки, перформансы или телесериалы, — это страсть. Но вы творите уже больше 30 лет, а она все не заканчивается. Откуда берется столько страсти?
— Я не знаю! У меня очень большое, любящее сердце. И я по-прежнему люблю играть, как в детстве. Мне очень интересно жить, познавать что-то новое, дышать полной грудью. И безумно нравится делиться этим с миром. Иногда мне кажется, что я даже не начал творить по-настоящему. Серьезно! Уверен, что все мои главные произведения еще впереди.
Текст: Ольга Гоголадзе
Фото: Анастасия Шаронова
все материалы
