Главред N+1 Илья Ферапонтов — о лжеученых, цензуре и ретроградном Меркурии


В Казани до конца марта проходит Школа научной журналистики «Фәннәр». В ее рамках российские эксперты читают лекции о науке и не только. Среди приглашенных гостей — главный редактор издания N+1 Илья Ферапонтов.

Enter поговорил с ним о моде на научпоп и о том, почему говорить про ретроградный Меркурий — стыдно.


— В прошлом году на «Ноже» вышел промоматериал о генетическом экспресс-тесте. Позже его сняли с публикации из-за жалоб читателя. Через сколько экспертов и редакторов должен пройти текст с научной тематикой, чтобы подобной ситуации не возникло?

— Журналист — не ученый, и теоретически его задача — задать правильные вопросы правильным людям. И иногда он не обязан глубоко погружаться в тему. Но с другой стороны, чтобы задать подходящие вопросы, нужно что-то знать. Можно наработать базу знаний, но они все равно будут устроены иначе, чем у ученого. У него взгляд узкий и глубокий, а у научного журналиста — широкий и мелкий.

Нужно, чтобы журналист и редактор хорошо представляли границы своей компетентности. Если я много писал про магнитные бури и понимаю их устройство, то мне не составит труда разобраться в подобной теме без эксперта. Но если речь идет о новых закономерностях, связанных с водорослями в разных частях океана, я позвоню специалистам. А лучше попрошу написать об этом другого человека с пониманием темы.

— Журналист, как и маркетолог, тоже задается целью продать, но не продукт, а свой текст. Как соблюсти баланс в подаче околонаучного материала — завернуть полезную информацию во что-то интересное?

— Мы пытаемся найти «вау-эффект» — дурацкое, но точное выражение. У каждого человека своя картина мира — то, что ему привычно и соответствует ожиданиям. Лучше всего сработает информация, которая этому противоречит — когда вы рассказываете что-то удивительное для читателя. В принципе, это все заложено в любой научной статье, так как исследования корректируют или меняют наш взгляд на мир. Но важно понять материал перед тем, как удивиться.

Например, Илон Маск запостил математический мем — в оригинале это была картинка про то, как молодой парень советует деду выкинуть Playboy, раз есть Pornhub. У Маска же была картинка, где исходный текст заменили на историю о теории квантовой гравитации с парой строк уравнений. Мы попытались объяснить мем текстом на 12 000 знаков, чтобы в общих чертах обрисовать суть.

Большая часть читателей написала «Интересно, но ничего не понятно». Разъяснение оказалось сложным даже для нашей продвинутой аудитории. Это к слову о том, что каждую ли новость имеет смысл писать и о всяком ли исследовании нужно рассказывать широким массам? Это прочитают 10 человек, а остальные 150 закроют страницу.

— В одном интервью вы говорили, что на научпоп есть неудовлетворенный спрос, значит будет расти и предложение. А это может привести к падению качества материалов, потому что в сферу придут не самые квалифицированные люди. Предположение оказалось верным?

— Сейчас стало модным ходить на научно-популярные лекции вместо дискотеки. Это хорошее явление, но спрос растет, а предложение за ним не успевает — люди начинают хватать все подряд. Рассмотрим организаторов лекций как покупателей, а сообщество экспертов — как продавцов. Среди последних появляются те, кто читает лекции не на очень высоком уровне.

Некоторые люди вообще начинают популяризировать науку, опираясь не на свой научный бэкграунд, и тогда получается научпоп второго порядка. Они просто много чего прочли по теме и считают, что могут об этом говорить без личного профессионального опыта. В каких-то случаях такое нормально — есть точка зрения, что пусть даже в научно-популярной лекции будут неточности, гораздо важнее появляющийся интерес к теме у тех, кто пришел.

Популяризация важна из-за ее попытки выстроить диалог между научным сообществом и людьми, показать им, что наука — важная часть жизни и общества. Возможно, некомпетентность некоторых лекторов является не таким уж и высоким риском в этом контексте.

— Не снизит ли это доверие к научпопу и в целом к науке?

— Здесь важно, чтобы популяризаторы, которым указывают на неточности, нормально реагировали. Если читатель или слушатель говорит: «Эй, чувак, я эксперт в этой области и у тебя вот здесь ошибки», и человек исправляет — реакция здравая. Но если он будет игнорировать или переводить стрелки, такое поведение должно настораживать. Когда к нам в комментарии придут читатели и укажут на ошибки, а мы сделаем вид, что не замечаем — это снизит их доверие. Я не думаю, что падение общего уровня качества научпопа означает катастрофу доверия, но лишь при условии исправления ошибок и умения на них учиться.

— Чтобы ошибок было меньше не только в лекциях популяризаторов науки, но и в текстах журналистов, нужно ли им иметь научный бэкграунд? И как человеку без спецобразования писать о науке компетентно?

— В институте я изучал фольклор, а сейчас занимаюсь научной журналистикой. Можно писать научные новости, не имея тематического бэкграунда, если есть широкий кругозор и начитанность. Но риск ошибок сохраняется всегда, и в этом случае он выше. Просто существуют разные научпоп издания: с глубоким погружением в тему и скользящие по поверхности повестки. Если Cosmopolitan начнет писать про науку, для них важнее будет не глубина, а интересный формат подачи материалов. Кто-то может много читать и исходя из этих знаний, писать несложные научные вещи.

Всегда есть возможность писать не о самом процессе, а о чем-то около: о его организации, научной этике или плагиате, реформе Российской академии наук. В этом не так трудно разобраться. Существуют же хорошие журналисты без экономического образования, но с классными тематическими статьями. Некоторые из них понимают экономическую ситуацию лучше чиновников и министров. Но даже если у вас есть научный бэкграунд, никто не гарантирует, что придется писать только об опыте, связанном с ним. Вы специалист по физике твердого тела? Вот вам астрофизика — пишите!

— Тогда нужны ли вообще курсы научной журналистики?

— Я не сталкивался с людьми, которые окончили курсы научной журналистики и потом пришли к нам работать. У нас в России пока очень мало выпускников таких курсов. В N+1 мы рекрутируем сотрудников из других интернет-изданий или они дорастают до научных журналистов сами после того, как напишут много подобных новостей. Я не знаю, дают ли курсы прибавку к ценности сотрудников, потому что адаптироваться к хорошей манере писать нужно годами — двух-трех недель обучения точно не хватит.

— По вашим словам, дело просветительства почти безнадежно, потому что ученые не смогут переубедить людей с противоположными взглядами. Есть ли смысл пытаться это сделать?

— Проблема в том, что научпоп востребован у людей, которые интересуются наукой и так. Но есть еще другая огромная аудитория, и непонятно как на нее выйти. Здесь можно вспомнить примеры с революцией — ее совершает не 85% людей, а активные 15%. Они просто решают, что им все надоело, встают и выходят на улицы. Тогда пассивное большинство понимает — дело табак, и следует за ними.

Может и в случае с научпопом это тоже так работает. Если меньшинство, которое находится на свету, будет каждый день говорить по телевизору: «Ходите на научно-популярные лекции, это интересно». Вероятно, эффект будет. Дело в наслышанности, в жаргоне политологов, например, есть термин — формирование повестки. Предположим, надо переключить внимание общества на мигрантов, даже если проблемы нет. Люди как приезжали и жили нелегально, так и продолжают это делать. Но если вы начинаете вытаскивать в общественное пространство преступления, совершенные мигрантами (даже если их становится со временем все меньше), следует реакция.

Вы говорите: «Хватит это терпеть, давайте прекратим!», и начинает формироваться ксенофобская повестка. Появляются политические движения, требующие закрыть границы, и народные движения самообороны. Они ходят по дворам с дубинками и ищут зловещих мигрантов, но ситуация при этом может и не иметь никакой реальной угрозы. Если такой метод применить к научпопу, то есть вероятность, что он сработает и здесь. Но делать это нужно не навязчиво в стиле советской пропаганды, а просто рассказывать о пользе научпопа.

— Но даже тогда, скорее всего, останутся люди, которые верят в ретроградный Меркурий и его губительное влияние…

— Они могут остаться, но будут стесняться говорить о ретроградном Меркурии вслух.

— А почему сейчас не стесняются?

— Может быть, научпоп не достиг нужного градуса и многие до сих пор не знают, что говорить про ретроградный Меркурий — стыдно. Есть вероятность, что через какое-то время станет неприлично признаваться в боязни вакцин и прививок. Или в своей нелюбви к мигрантам из Средней Азии, потому что ксенофобия осуждается в приличном обществе. Я не знаю, когда это произойдет — все зависит от масштабных социально-экономических процессов.

Нужно понять, как общество движется и какое место в его сознании занимает наука. Пока, полагаю, минимальное. Если активное меньшинство или политические агитаторы поставят задачу возродить интерес к научпопу, то это может сработать.

Простой пример: государству надо было вывести несколько российских университетов в мировые рейтинги. Отчасти на рейтинг влияла и работа пресс-службы с ее умением рассказывать о достижениях вуза. Тогда в учебных заведениях создали мощную команду с миссией выйти на международный пиар. Сначала они проработали местную повестку, стали отправлять сотрудников на мероприятия, светиться везде, потом пошли дальше. В итоге получилась сильная пиар-компания.

— Если люди будут больше знать об астрономии, стыдно ли станет говорить «у меня сложный характер Скорпиона, потому что во время рождения Юпитер был во втором доме»?

— Вы преувеличиваете способность людей к логике. У них в голове укладывается устройство Солнечной системы, движение планет и вера в ретроградный Меркурий. Вас же не удивляет верующий в Христа и одновременно в астрологию, хотя это прямо противоположные вещи. Так и здесь — для большинства вера в астрологию не становится центром жизни, поэтому они могут не замечать логических противоречий. В нашей стране было время, когда говорить о ретроградном Меркурии на работе коллегам было опасно — иначе вызовут на партсобрание.

Задача научпопа не в том, чтобы поменять картину мира у людей, а донести до них знания о существовании науки и ее важности. Чтобы все понимали — нельзя из прихоти росчерком пера закрыть научный институт. Например, Европа тратит огромные деньги на адронный коллайдер, при этом многие не понимают, для чего он вообще нужен. Но никто не говорит: «Эй, физики там что-то ищут, давайте его просто закроем и разберем». Потому что даже малые дети осознают — эта установка помогает получить важные научные результаты, потому проект и не закрывают.

— Вы уже говорили про взаимодействие науки и государства. Есть ли в научпопе цензура, как в государственных СМИ?

— Думаю, цензура как-то работает, но не для журналистов, а на уровне исследовательских организаций. Есть обратная история, когда государство может обязать писать про российскую науку — такое происходило не один раз. Власть в лице Министерства образования и науки просто финансирует издания вроде «Наука и технология в России». СМИ выиграло тендер и в его рамках обязано писать про достижения отечественной науки. Это не совсем цензура, скорее дополнительный оброк — хотите получать деньги, пишите про российскую науку и пишите про нее вот так. Это то, чего я опасаюсь.

Сейчас к Путину пришли и сказали: «А давайте будем создавать больше научпопа», а он ответил: «Давайте». Тогда сформируют программу или ассоциацию, создадут новое интернет-СМИ или дадут деньги существующему с условиями рассказывать о нашей науке. Это очень сильно искажает картину — можно писать про российскую науку, но нельзя при этом терять из вида мировую, иначе будет соблазн создать сенсацию на пустом месте. Некоторые пресс-службы рассказывают о своих ученых в стиле «наш сотрудник сделал такое-то открытие». Но выносят за скобки, что оно было сделано с большим научным коллективом со всего света в Париже. Типичная задача пиара, и опасно, если государство начнет вести себя так же.

— Когда о науке берется писать хорошее издание и отличный журналист, может возникнуть другая проблема: как разговаривать с ученым, чтобы не было мучительно непонятно, а материал в итоге не получился скучным?

— Аккуратно. Это как работа с минным полем, потому что ученые серьезно относятся к своей работе. А если вы дадите понять, что считаете его занятие фигней и отнесетесь небрежно, будет совсем плохо. Ошибка — прийти неподготовленным и задавать слишком примитивные вопросы. Например, спросить у ядерного физика, что такое кварки или протоны. Но и хороший ученый, как правило, способен объяснить, чем он занимается.

Если вы пришли к ученому, а он рассказывает о своей работе, сыплет терминами, которые не может расшифровать, то, вероятно, перед вами шарлатан. Известный популяризатор науки Алексей Водовозов начинал карьеру как медицинский блогер, и был момент, когда ему пришлось заниматься лженаучной диагностикой. Он пошел работать в какую-то контору, где ему сказали: «Вот волшебный способ диагностировать болезни путем приложения двух электродов к человеку». Алексей сразу понял, что это чушь, написал много разборов. Те люди использовали очень сложную научную терминологию с объяснениями, но она не имела никакого смысла.

Обычно ученый способен объяснить, чем он занимается, буквально на пальцах, но и журналист не должен быть дураком. Я был свидетелем интервью с человеком, который занимался ядерной физикой. Его спросили про практическую пользу и стоимость исследований. Затем вышел материал с заголовком «Ученый собирается сделать то и то, это будет стоить миллиарды и не принесет никакой практической пользы». Человек просто взял и сказал, что вы какие-то бесполезные, а на вас деньги тратят. Тогда зачем ты пришел, если даже не попытался вникнуть в дело?

Канал «Культура» как-то брал комментарий у антрополога Марии Медниковой из РАН. Там делали фильм про древних великанов, а его автор основывался на лженаучной фигне: якобы раньше Землю населяли гиганты и будто бы кто-то даже находил их кости. Журналисты пришли к Марии Медниковой и спросили: «А правда, раньше существовали великаны?» Она, как нормальный ученый, ответила, что нет, однако были патологии в росте у отдельных людей, но это не считается. И добавила, что в горах по таким-то причинам могли быть люди выше ростом, чем на равнине — не 165 сантиметров, а 185. Ее фразу режут и ставят после кадров с великанами, получается будто она подтверждает их существование. Предыдущие объяснения вырваны из контекста.

Так любят делать и на «РЕН ТВ». Журналисты спрашивают у астрономов: «А есть что-то удивительное в космосе?» Наивный ученый отвечает: «Ну да, в космосе вообще много удивительного». На монтаже подправляют, и выходит фильм, где ведущий вещает про летающие тарелки, а ученый говорит свою фразу про то, как в космосе много удивительного. Поэтому нужно донести до ученых, что не все так плохо и бывает даже хорошо.

Изображения: Саша Спи

Смотреть
все материалы