Роман «Зулейха открывает глаза» писательницы родом из Казани Гузель Яхиной вышел в 2015 году. Прежде чем книгу опубликовали, рукопись побывала в разных издательствах и почти везде получала отказ. Теперь роман перевели на 34 языка и вручили ему самые престижные в России литературные премии.

Этой осенью на телеканале «Россия 1» выйдет экранизация книги из восьми серий с Чулпан Хаматовой в главной роли. В Казани устроили закрытый показ фрагментов сериала. Enter рассказывает, что из этого получилось и как к экранной адаптации относится Гузель Яхина.

Гузель Яхина

Казанскому зрителю планировали включить первую серию экранизации романа, но что-то пошло не так. Ее создатели не успели доделать финальный монтаж, поэтому решили показать чуть больше по сюжету и чуть меньше по хронометражу — двадцатиминутный фрагмент сериала. Показ проходил в просторном зале культурно-досугового комплекса имени Ленина в Авиастроительном районе. Вход строго по пригласительным билетам и спискам, кто куда сядет определено заранее.

Перед началом слово взяли продюсер Илья Папернов, режиссер Егор Анашкин и сама Гузель Яхина. Рассказывали о процессе съемок и его забавных деталях — например, привлеченные эксперты по татарскому быту никак не могли решить, может ли массивный советский стол стоять в жилище Муртазы и Зулейхи. А подходящую татарскую деревню искали очень долго — не находилась в Татарстане настолько заброшенная, как того требовал сюжет. Так, кстати, в Лаишевском районе и появился Семрук.

Сдержанная и спокойная Гузель Яхина отвечала на все вопросы. Не улыбалась, не сутулилась и много говорила — о том, как видела в роли Зулейхи именно Чулпан Хаматову и что сюжет новой книги есть, но появится она не скоро. После показа в зале шмыгали носами и утирали глаза — выглядела кинонарезка трогательно, но очень по-сериальному. Больше всего запоминаются глаза Чулпан Хаматовой — сначала испуганный, затравленный взгляд татарской деревенской женщины, затем метаморфоза — и на экране лицо человека в неволе, но свободного внутри. С писательницей, создавшей такой противоречивый женский характер, успеваем поговорить минут 15 — график плотный, вместо ужина у Гузель — еще только обед.

— Вы говорили, что в российском кинематографе есть большой разрыв между интеллектуальным авторским кино и фильмами, рассчитанными на массы. А вот чего-то посередине хватает, и эту нишу могли бы занять сериалы. Экранизация вашей книги может на это претендовать?

— Мысль о провале между авторским, очень интеллектуально сложным, высоколобым кино и массовым кинематографом, рассчитанном скорее на юного зрителя, не моя. Такое мнение существует в киносреде, и я к нему примыкаю и совершенно поддерживаю. Но я вижу, что уже сейчас в России делают и выходят на экраны те сериалы, которые заполняют этот срез. Это здорово.

Три-четыре-пять лет назад можно было говорить об одном-единственном российском сериале, достойном обсуждения — «Оттепель» Валерия Тодоровского. Сейчас таковых становится больше, к ним можно причислить и «Звоните ДиКаприо» Жоры Крыжовникова, и «Домашний арест» Петра Буслова, и в какой-то мере «Обыкновенную женщину» Бориса Хлебникова. То есть первой ласточкой была «Оттепель», а теперь появляются и другие. Я бы хотела надеяться, что сериал о Зулейхе тоже встанет в этот ряд — хотела бы, но не могу, потому что финальная версия еще не готова. Сейчас рано говорить о том, что мы в итоге увидим на экранах.

— Да, от монтажа очень многое зависит.

— Именно. А то, что я видела, было скорее режиссерской версией и судить по ней о конечном результате пока не возьмусь.

— Вы смотрели сериал и глазами писателя, чье произведение экранизируют, и глазами человека с профессиональным сценарным образованием. Это сделало ваше восприятие более субъективными или объективным?

— Субъективный взгляд автора романа, конечно, был — любое отклонение от оригинальной реплики меня возмущало. Это если говорить о мелких вещах, а были и более крупные — например, какие-то истории, добавленные сценаристами в частности предыстории персонажей — питерских интеллигентов. Все такие моменты воспринимались как неродные с одной стороны, а с другой — я как человек со сценарным образованием понимаю, насколько сложно перевести литературный текст на язык экрана. Процесс очень трудный, иногда просто невозможный, поэтому я старалась не иметь ожиданий. Скажем так — я смотрела не на отдельные деревья, а на весь лес. Если к отдельным деревьям у меня могут быть какие-то претензии, и, поверьте, их немало, то лес в целом кажется мне прекрасным и достойным.

— Насколько вы были вовлечены в съемочный процесс?

— Я не была вовлечена в съемочный процесс вообще никак. Меня пригласили почитать сценарий и дать свои комментарии, я это сделала дважды — во время просмотра одного из самых первых вариантов сценария и уже близкого к финальному. По мере надобности отвечала на вопросы режиссера и актеров, некоторые моменты мы обсуждали с художником-постановщиком сериала Рашитом Сафиуллиным. Я старалась помогать, но не мешать процессу, мне казалось важным, чтобы режиссер чувствовал себя свободным и делал то, что считает правильным. Но при этом ощущал мою поддержку — надеюсь, так и было.

Можно сказать, это была игра вслепую, потому что при подписании договора с каналом «Россия 1», я не знала режиссера — человека, которому отдадут проект. Мне кажется, режиссер Егор Анашкин — большая удача, роману просто повезло, что он попал в такие руки и в экранизацию вложено столько души. Такое неравнодушие и трепет по отношению к теме, историческому, этнографическому материалу и драматургии ощущается.

Кадры из сериала «Зулейха открывает глаза»

— Финал всегда является ключевой точкой произведения, к которой ведет весь сюжет. Конец экранизации отличается от книги. Не изменило ли это общий посыл, заложенный в романе?

— Финал действительно придуман сценаристами канала «Россия 1», и в нем есть важные элементы, которая я когда-то придумала для концовки фильма о Зулейхе. Это было в то время, когда писала роман в виде сценария в школе кино. Мне финал кажется вполне симпатичным, это один из многих вариантов того, что могло случиться с Зулейхой и Игнатовым в реальной жизни после завершения действия книги в 46-м году. Концовка естественная для такой драматической истории, в ней показаны картины взрослого Юсуфа, который стал художником, а сами полотна писал Рашит Сафиуллин. Мне было приятно увидеть знакомые работы, но этим его участие в проекте не ограничивается — это только одно из касаний Рашитом проекта.

— В начале интервью мы провели некую градацию кино, есть ли у вас похожая классификация для литературы?

— Нет, я думаю об этом лучше спрашивать у знатоков литературного рынка, я вам в этом вопросе не ответчик. Наверное, в силу своего образования я больше знакома с миром кино, а вот так вот очертить поле современной российской литературы и создать классификацию я не возьмусь.

— Сколько вам нужно мысленно прожить с героем будущей книги, чтобы понять — вот сейчас он стал почти реальным и пора садиться за работу?

— Здесь не может быть никаких рецептов: две недели, два месяца или два года. Необходимо много времени, чтобы прожить саму историю, прежде чем начать ее писать, это правда. Говоря об истории, я имею в виду и героя книги, и всех персонажей, и их взаимодействие, и сочетание с тем миром, в котором разворачивается сюжет.

Сюда же важно отнести и язык, которым будет написана книга, потому что искать его тоже нужно достаточно долго. Да и вообще, все ключи к рассказу или большой истории должны каждый раз подбираться заново, и это, конечно, требует времени. Поэтому я верю, что его количество, вложенное в историю, все-таки сказывается на произведении. Ощущается, был ли сюжет прочувствован, прожит или это некий быстрый продукт.

— А герои истории меняют писателя? Они же тоже обретают свои характеры, которые отличаются от характера рассказчика и могут его чему-то научить.

— Не столько герои, сколько вся история. Я не склонна выделять персонажа как отдельную, пусть и придуманную, личность. А вот сюжет, который раскрывается с помощью языка литературы, складывается из линий, героев и структуры повествования. Для меня все это — три части единого целого. Это не моя мысль, я прочла ее у Роберта Макки (автор книг о сценарном мастерстве, — прим. Enter) и совершенно с ней согласна.

Что такое сюжет? Раскрытие персонажа через какие-то события, а под историю, описанную в книге, создается целый мир. В кинематографе есть понятие «чувство целого» — оно вбирает в себя все детали. История несомненно влияет на автора, потому что он живет с ней голове и в сердце много месяцев, а иногда и лет.

Также существуют и сюжеты, которые меняют читателей. Здесь вспоминается картина Александра Сокурова «Фауст»: жюри Венецианского фестиваля дало ей главный приз с формулировкой «фильм, который меняет жизнь каждого, кто его увидит». Точно таким же образом большие истории, рассказанные языком литературы или кино, конечно, влияют и на самого автора — и необязательно в лучшую сторону. Но это всегда наращивание отдельного, дополнительного кусочка души.

Фото: пресс-служба КФУ