В рубрике «Артгид» редакция исследует молодое искусство регионов, рассказывает о местных художественных процессах, а также об их героях и художественных стратегиях. На этот раз героем рубрики стала художница Катерина Конюхова — ее работы можно увидеть на большинстве выставок локального искусства. Enter встретился с Катериной, чтобы поговорить о пластических экспериментах, классиках искусства и культурных институциях города.

Катерина Конюхова родилась в Казани. Окончила КГАСУ в 2008 году. В 2019-м у Конюховой прошла большая персональная выставка Golden Road на «Фабрике Алафузова». В этом проекте художница продолжает свои исследования в поле минималистского и абстрактного искусства. Персональные выставки Катерины Конюховой проходили также в мастерской Qullar, резиденции креативных индустрий «Штаб» и на других площадках. Член ТСХ РФ.

— В вашей семье есть художники? Как вы начали рисовать?

— Я одной из первых в нашей семье пошла в творческую профессию. Как почти все дети, с самого детства рисую и закончила художественную школу. Но именно учеба в институте помогла раскрыться, и я очень благодарна этому опыту. Неважно, в какой сфере ты создаешь идеи — сначала нужно просто научиться придумывать.

Мы учились шесть лет. Нам преподавали живопись, рисунок, скульптуру — действительно важные предметы. До пятого курса в программе была только ручная графика — эскизы, наброски. Еще до массового распространения ксерокса в наших учебных заведениях — как бы это ужасно ни звучало — существовала такая вещь, как калькирование. Сейчас студенты снимают копию, а мы на первых курсах приходили в библиотеку, брали кальку и обводили. Еще нас учили работать с объемно-пространственными композициями и малыми архитектурными формами. Очень хорошо помню, что на первом курсе рассказывали про композицию, ее динамику и статику. Как мы этому учились? Просто следовали совету преподавателей: «Садитесь и рисуйте, постарайтесь почувствовать».

После завершения института работала с интерьерами и графическим дизайном, а потом произошла счастливая случайность: мне подарили мольберт. Я решила попробовать писать маслом, и мне очень понравилось. Сначала писала классические сюжеты — улочки, пейзажи, архитектуру. Затем решила попробовать большие форматы — взяла холст метр на метр и создала первую серию — «Круги». И оказалось, это то, что надо. Потом пошли квадраты, полосы.

— Как устроена ваша мастерская?

— В моей мастерской идеальный порядок. Может быть, это связано с образованием, ведь нас учили мыслить структурно: все должно быть четко и на своих местах. Я работаю в перчатках, и если что-то накапает, тут же уберу. После этого оставляю стол чистым, краски — закрытыми. Доходит даже до того, что начинаю вытирать тюбики краски. Мне так проще думается, я не люблю бардак. Все отсканированные работы я храню в системе. Если заранее позаботиться о последующих этапах, — участии в конкурсах, сотрудничестве с галереями — целесообразно подписывать каждое произведение и складывать их в серии. Я не понимаю, что такое художественный беспорядок. Структурировать все процессы — обычная мировая практика для художника. Когда я делаю выставки, то всегда предоставляю полную развертку стен, расставляю полотна с учетом размера — автор должен чувствовать масштаб и хорошо понимать, как все будет выглядеть.

— Абстрактное искусство, несмотря на общее название, может быть совершенно разным. Какой стороне человеческой жизни посвящено ваше творчество?

— Художник постоянно впитывает множество образов, которые потом на подсознательном уровне могут проявиться в его работах. В моем случае важно включение зрителя, который может интерпретировать увиденную форму, опираясь на свои воспоминания и опыт. Конечно, я изучаю цвет и композицию, контрасты и нюансы — как все это вместе работает друг с другом, но именно зритель завершает произведение, и тут я согласна с Дюшаном, который говорит, что созерцатель искусства совершает половину дела. Все современное искусство должно восприниматься в контексте. От своего максимума за двадцатый век оно прошло путь до полного обнуления, если вспомнить произведения Малевича, и это, конечно, усложняет его интерпретацию.

Работы Катерины Конюховой в кафе «Тимьян»

— Несмотря на абстрактную форму, ваши работы отсылают к материальному миру — например, архитектурным элементам. Каково соотношение между фигуративным и абстрактным в ваших произведениях?

— С архитектурными ордерами у меня была только одна серия, созданная специально для итальянского конкурса. Он был посвящен теме соединения современного и традиционного. Больше я материальные образы не использовала. Но мне этот опыт понравился, и, наверное, буду возвращаться к нему. Хотя все остальные мои работы — это плоскостные фигуры.

Мне хочется, насколько это возможно, использовать большой формат, потому что за счет такого размера происходит погружение зрителя в произведение. Марк Ротко говорил, что работает с эмоциями, и рекомендовал подойти к картине ближе, окунуться в нее. А сейчас музеи привозят большие полотна и прочерчивают линии, за которые нельзя заходить — вот такие издержки высокой стоимости искусства. Для меня картина это то, на что можно смотреть издалека и вблизи, с разных ракурсов, рассматривать мазки и цвета.

Периодически случаются споры по поводу названий работ. Все считают, что их нужно как-то по-особенному называть, а мои вещи озаглавлены так — «Ромб желтый», «Круг красный», «Круг красный №2». Когда Малевич подписывает полотно, на котором изображен черный квадрат, «Черным супрематическим квадратом», является ли это реалистической живописью? Мне кажется, в некоторой степени — да.

— Как вы используете цвет?

— Расскажу на примере серии Black (2018). У многих, кто ее видел, возникали ассоциации с космосом, но за этими работами я не подразумевала космическое пространство. Это было исследование цвета, в ходе которого я добилась именно того соотношения контрастов и нюансов, к которому стремилась. При этом я вообще не использовала черную краску — оказалось, что у меня в палитре ее просто нет.

Я очень хочу сделать — по аналогии с «черной» серией — максимально светлую. Но меня пока выводит на яркие, контрастные цвета, например, красный с синим. Сопоставление интенсивных цветов очень завораживает. Еще важно сочетание глянцевости и матовости: скажем, красная масляная краска при высыхании становится плотной, а если добавить подтеков и лака, то это создает контраст поверхностей. Сначала ты продумываешь статичную композицию, а потом добавляешь эти следы, и они начинают жить своей жизнью. Соединяются два мира, один из которых под контролем, а в другом царит полный хаос.

— В каталоге ваших работ говорится о том, что вы работаете с чистотой плоских форм. Многие художники-модернисты (яркий пример — Татлин) проходили этот этап и затем выходили на объем. Как вы дальше видите поле своих пластических экспериментов?

— Очень многие приходят из классической живописи в абстракцию. Но иногда бывает и наоборот: недавно нашли работы авторства Пикассо, поздние вещи, довольно классические пейзажи. Он считается создателем кубизма и всю жизнь был смелым экспериментатором, а потом неожиданно вернулся к традиции.

— Почти как у Малевича, когда он написал в начале тридцатых автопортрет в ренессансном стиле.

— Да. Но я пока планирую продолжать работать с плоскими фигурами или архитектурными элементами вроде той серии с ордерами. Еще мне очень нравится писать полосы, которые сами по себе складываются в классический пейзаж.

— Какое определение можно дать слову «художник»?

— В XXI веке он должен быть и оратором, и куратором, и пиар-менеджером — одним словом, должен везде успевать. У Герхарда Рихтера есть работники, которые процеживают его краски, чтобы в них не осталось комочков. Конечно, это круто, и это уже совсем другой уровень. Начинающие художники, как мне кажется, должны включаться во все процессы, связанные с их работой. Сейчас фигура художника-затворника, который написал вещь и спрятался в уголочке, почти невозможна. В противном случае рядом с ним должен оказаться брат Тео (брат Винсента Ван Гога, — прим. Enter), который будет материально поддерживать и говорить: «Рисуй и ни о чем не волнуйся». А человеку, который делает грандиозные проекты, нужна команда. Известный пример — Ай Вэйвэй.

— Недавно у вас была совместная с the Alesha Art выставка (Golden Road, «Фабрика Алафузова»).

— Это был не совместный, а мой персональный проект. Когда у Алеши была выставка в «Смене» под названием «Они только жрут», он меня пригласил, и мы сделали с ним работу. Когда у меня открывалась выставка на «Фабрике», я пригласила его сделать совместную инсталляцию. Алеша — адекватный человек, который четко формулирует свои мысли, прекрасно выстраивает диалог и понимает, чего хочет. Чувствуется, что его художественное становление происходило не в России.

Тут надо добавить, что вылазки за пределы страны очень важны. Первые мои поездки на Венецианскую биеннале были настоящим культурным шоком. Это дает такую колоссальную базу, что необходимость ходить по музеям отпадает сама собой — если мы говорим об Италии — потому что там города сами по себе как музеи. Немногие институции России могут дать столько же, а в Казани таких и вовсе нет.

— Что побуждает вас к работе, что вдохновляет и дает силы?

— Безусловно, важно знать историю искусств, но, с другой стороны, изучение работ, которые тебя вдохновляют — опасная вещь. Как в фильме «Ахиллес и Черепаха» Такеши Китано, помните? Можно смотреть, как другие авторы наносят мазки, но не стоит вдохновляться чужими работами. Например, Ван Гог видел в Париже импрессионистов и пуантилистов и начал двигаться в ту же сторону, пока брат не сказал ему: «Ты теряешь свой почерк». Поэтому я вдохновляюсь поездками, интерьерами, красивой мебелью, керамикой, одеждой и показами мод. Недавно я пересматривала один из последних показов Маккуина, и это был настоящий перформанс. В противном случае, если ты начнешь копаться в том, как устроено чужое искусство, то будет возникать постоянное ощущение, что кого-то копируешь.

В то же время всегда сложно быть новатором в искусстве — особенно женщине. Со временем история расставляет все на свои места, и теперь мы знаем, что идея тиражирования изображений принадлежит Яеи Кусаме, а не Уорхолу, но в шестидесятые женщину вообще не считали за художника.

— Вы ведете телеграм-канал с анонсами локальных мероприятий, связанных сискусством. А за кем из художников следите?

— Будет правильнее сказать, что я слежу не столько за конкретными художниками, сколько за выставками в Казани.

— А кто из классических художников производит на вас наибольшее впечатление?

— Наверное, у любого человека в разные периоды — разные любимые художники, когда приходишь в музей и говоришь: «Вот оно!» Первый такой раз в моей жизни произошел в момент встречи с Кандинским, но не с его абстракциями, а пейзажами. Я до сих пор считаю, что эти работы — просто фантастика, особенно вживую. У них нереальные цвета. И по его полотнам легко проследить, как он проходит путь из фигуративного искусства в беспредметное. Наверное, я и сама хочу прийти к минимализму, нюансному и спокойному. Но меня все время тянет на бешеные цвета — красный, синий, желтый — похоже, это Кандинский запал в душу своими пейзажами.

Еще одно большое впечатление — серия кувшинок Клода Моне. Очень важный момент: когда мы изучаем историю искусства, нам чаще всего не называют размер произведений. Когда я увидела его кувшинки два на два метра, то удивилась — не представляла, что они такого масштаба. «Кувшинки» потрясающи тем, что находятся на грани абстракции.

— Продолжая разговор о сфере культуры, что вы можете сказать о локальном сообществе и институциях, какие изменения произошли за последние годы и какие преобразования еще необходимы городу?

— Казань очень сильно изменилась за последние годы. Слава богу, есть «Смена», которая шесть лет работает на наш город. Те же книжные фестивали дают очень многое. Хорошо, что открылась ГСИ и стала привозить хорошие выставки, например, AES+F. Это ставит Казань на новый культурный уровень. У нас есть «Хазинэ», «Эрмитаж», но это более классический вариант, хотя они очень стараются — проводят экскурсии с актерами, делают качественные лекции. Но когда выставка в музее открывается в четыре часа дня, возникает вопрос: на кого рассчитано это событие? Раньше, когда я публиковала в своем телеграм-канале анонс открытия, то даже добавляла смайлик рядом с фразой «Выставка открывается в 16:00». Вернисаж — это всегда тусовка, где все между собой общаются, разгуливая с бокалами, и прекрасно, когда он происходит в семь вечера: люди после работы пойдут не домой, а в галерею.

Нам не хватает пространства, похожего на «Винзавод», где в одном месте были бы сосредоточены галереи и мастерские. Есть близкая к этой идее «Фабрика Алафузова», но Казань не любит ездить далеко от центра. Существует Старо-Татарская слобода, из которой было бы хорошо сделать культурное место с мастерскими и лабораториями дизайнеров и архитекторов. И, кстати, принцип «хлеба и зрелищ» никто не отменял, поэтому я считаю очень удачным ходом открытие кофейни Divan в «Смене». Я прихожу на лекцию и знаю, что возьму кофе и поднимусь с ним наверх. В той же питерской «Эрарте» есть ресторан, и это нормально — люди хотят есть. С трудом представляю, как можно смотреть гигантский, на три подъезда музей в Кремле, где нет ни одного толкового кафе.

Было бы классно регулярно делать так, как было с выставкой Ивана Горшкова год назад, когда в одной точке проходит его мастер-класс, в другом — выставка, а в третьем, уже на улице, стоит его скульптура. По такому же принципу работает Венецианская биеннале — весь город покрыт сетью искусства. Еще я заметила, что на все открытия ходят одни и те же люди. Хотелось бы вовлекать новую аудиторию, и именно поэтому я начала вести свой канал. Мне очень нравится им заниматься. Таким образом я еще больше погружаюсь в происходящее.

— Есть ли у вас какие-то утопические проекты, которые по каким-то причинам пока не удалось реализовать?

— Я очень хочу перейти на еще больший формат живописи — три, четыре метра. Ко всему прочему, у меня есть опыт организации выставок, и этот процесс мне нравится, поэтому хотелось бы сделать групповой проект, в котором будут показаны разные виды искусства — живопись, видео, керамика и так далее. Продюсирование выставок я бы даже сравнила с написанием работы: во всех проектах я все делала самостоятельно — от подбора освещения до сплочения команды для реализации идеи. Сейчас я официально вхожу в Творческий союз художников, и надеюсь, что это поможет мне воплотить задумку. Когда ты один в поле, действовать гораздо сложнее.

Фото: Даниил Шведов; предоставлены Катериной Конюховой.