На этой неделе в Казани прошел первый Всероссийский фестиваль Stand Up, организованный при поддержке телеком-оператора Дом.ru. Его хэдлайнером был Кирилл Сиэтлов — один из интереснейших комиков России. Он участвовал в «Камеди баттл», «Карамба-стендап», «Центральный микрофон», а сейчас занялся самым важным проектом — «Вечернее шоу Кирилла Сиэтлова».
В интервью Enter он рассказал, почему отказался от научной карьеры ради стэндапа, какие шутки нужны современным зрителям и почему он не любит длинные предложения.
— Первый вопрос, как всегда, самый оригинальный: как тебе наш казанский фестиваль?
— У нас в стране проходит не так много фестивалей Stand Up, и в Казани он просто потрясающий. Он всероссийский, поэтому на него приехали ребята из самых разных городов: Воронеж, Саратов, Екатеринбург, Новосибирск, Москва, Петербург. Важно, что комики знакомятся друг с другом, начинают ездить куда-то с выступлениями. В мире есть сотни комиков, у которых нет никаких телевизионных шоу, но они дают туры по городам. Люди просто знают, что раз в неделю к ним приезжает какой-то смешной парень или девушка, и на это можно сходить. Мы сейчас движемся в том же направлении. Комикам это безумно нужно, ты же не можешь бесконечно вариться в собственном соку. Ты ездишь, развиваешься, люди тебя смотрят. Казань получает разнообразие комедийных программ, ребята получают возможность увидеть Казань. Надеюсь, фестиваль станет ежегодным, и ваш город станет одним из центров притяжения комедии. Как, например, фестиваль в Эдинбурге.
— Comedy Club раскрутился благодаря той жести, которую ребята творили на сцене. По сравнению с интеллигентным КВН-ом это было нечто совершенно новое. Сейчас наоборот: пошлость Comedy всем надоела, а Stand Up, с его на порядок более интеллектуальными шутками, стремительно набирает обороты. Неужели зритель поумнел?
— Когда Comedy Club только появился, ребята придумали крутой маркетинговый ход: «Мы настолько открытые, что можем говорить все, что угодно». Но со временем людям перестала нравиться камедиклабовская лексика и выяснилось, что за ней не пряталась какая-то особенная открытость. Оказалось, что искренность совершенно не связана с тем, что ты материшься в эфире. Нужно тянуть что-то из себя, какие-то личные переживания — чем во всем мире давно и зарабатывают на жизнь комики. У людей все время был запрос на искренность, и, если Comedy Club немножко его обманул, то Stand Up этому запросу полностью соответствует. Люди хотят узнавать друг друга и быть ближе. Но я не думаю, что люди в целом стали умнее, и поэтому им теперь нужны более интеллектуальные шутки. Нет, они знают больше фактов, могут загуглить и проверить все что угодно. Им стало нравится выглядеть интеллигентно, но от этого они не стали лучше разбираться в классической литературе или даже в школьной программе по химии. Чего они на самом деле хотят — я не знаю.
— Тем не менее, ты собираешь полные залы. Получается, знаешь?
— Я просто рассказываю то, что мне самому интересно и смешно. У меня нет шоу на федеральных каналах, потому что я слишком часто говорил людям: «Иди в жопу!». То есть, мое представление о забавном не соответствовало мнению продюсеров. Они могли сказать: «Тетя-Мотя из Волгограда не поймет отсылку к покемонам, придумай что-то другое». Но у меня нет другого критерия качества кроме того, что у меня внутри. Я уверен: если делаешь то, что тебе нравится, рано или поздно это станет популярным. Может, после твоей смерти. Главное, получать удовольствие от любимого дела, и потом ты обязательно встретишь крутых людей, которых вдохновит твоя работа, и вы создадите что-то вместе.
— Стэндап, который мы видим по телевизору, сильно отличается от твоих живых выступлений? Что приходится убирать в угоду тетям из Волгограда?
— Я просто вырезаю все «яйца» из основного текста, и «пенисы» тоже идут под нож. Многое убирают режиссеры монтажа. Потом смотришь и думаешь: «Какая чистая шутка! Я и не знал, что ее можно так собрать». Все остальное остается таким же. Ведь когда выходишь на сцену, ты отвечаешь только перед собой за то, что произносишь. Оставайся собой, и либо будешь в эфире, либо тебя не будет совсем. Не думаю, что где-то есть комики, у которых материал зависит от уровня допустимой жесткости. Действительно смешные шутки не потеряются, если «запикать» весь мат или убрать все жесткие темы. Твое самовыражение все равно останется. А если человек шокирует публику лишь тем, что публично матерится, он не сможет выступать долго. Это уровень второклассника: «Хэхэй, я знаю взрослые слова и говорю их, когда не принято!».
— Почему тогда не забить на телевидение? Сейчас у ребят с YouTube аудитория и влияние ничуть не меньше, чем у звезд из телевизора. И, при этом, никакой цензуры.
— Да, интернет — крутой способ донести до людей все, что ты делаешь. Тебе не надо быть модным продюсером, чтобы выложить свой сольный концерт на YouTube. С другой стороны, ты конкурируешь с каким-то адским количеством людей, которые снимают свою ноздрю. Или со школьниками, которые учат других школьников быть взрослыми. Один ролик, каким бы крутым он ни был, никогда не победит чисто на качестве. Ему должно еще очень сильно повезти. Поэтому я сейчас существую где-то в промежутке между телевидением и интернетом. Сейчас говорю тебе все это и чувствую себя ужасно некомфортно из-за таких длинных предложений.
— Почему?
— Профессиональное изменение сознания: говоришь что-то, смеха нет, чувствуешь себя дерьмом. Я как-то преподавал информационные технологии медсестрам на курсах повышения квалификации, и это был ад. Группа была отличная, и они очень хорошо слушали и записывали. Но я, как профессиональный комик, начинаю паниковать, если долго рассказываю что-то людям, а они смотрят и не смеются. В ход пошли обычные приемы типа: «Как вас зовут?» и «Из какого вы города?». А они решили, что я устроил контрольную и напряглись еще больше. Лекция прошла идеально, а вот у комедийного концерта случился полный провал.
— Как ты вообще оказался в стэндапе с таким серьезным образованием? Ты же был аспирантом в МФТИ на факультете нано-, био-, информационных и когнитивных технологий и работал в Курчатовском институте.
— Понял, что когда выполняю свою научную задачу — составляю реферат или ставлю опыт — я продолжаю придумывать шутки на эту тему. А обратного не происходит. Не было такого, чтобы я стоял на сцене, рассказывал шутку, а сам при этом думал: «Интересно, а можно же было увеличить концентрацию на 15%». При этом, у меня была научная карьера и огромные перспективы. Но никогда не поздно себе признаться, что твое сердце где-то в другом месте. И когда я себе в этом признался, стал намного счастливее.
— А если бы ты жил где-нибудь в Штатах и зарабатывал сотни тысяч долларов в месяц, тоже бросил бы науку ради стэндапа?
— На самом деле, все почти так и было. Если ты занимаешься крутой фундаментальной наукой (что я и делал), то границ для тебя не существует. Защищаешь докторскую диссертацию где-нибудь в Швейцарии, потом едешь работать в Калифорнию, стажируешься в Новой Зеландии, возвращаешься в Подмосковье и руководишь студентами. И я во всем этом варился, поэтому так болезненно было отказываться. Это не было решением вроде: «Пока, аспирантура!». Это был отказ от перспективы. Ведь в науке ты можешь очень легко масштабироваться. Стоит только подучить базовый технический английский, и ты становишься специалистом мирового класса, который найдет работу в любой стране. Если же ты комик, ты привязан к русскому языку. Да что там, даже супер-именитые британские стэндаперы, приезжая в США, вынуждены выстраивать карьеру с нуля. Ты должен заново завоевать аудиторию, которая тебя не знает. Поэтому мой выбор был очень тяжелым, но я ни разу не пожалел о своем решении.
— Как сохранить искренность в этой борьбе за аудиторию? Наверняка есть соблазн начать писать только те шутки, которые «заходят»?
— Это же как исповедь. Надо рассказывать людям то, во что веришь. То, что ты любишь. Прокляты те, кто выходит на сцену и говорят то, к чему они не имеют отношения. Они даже могут стать успешными, но непременно будут себя ненавидеть. Потому что люди все равно начнут тебя ассоциировать с твоим сценическим образом. Конечно, есть моменты, когда некоторые детали кажутся тебе невероятно важными, а зал вообще не смеется. И тут уже момент профессионализма, когда ты должен понять: никому, кроме тебя, это неинтересно. Некий обобщенный зритель тебя обучает, и это происходит без надлома. Тут важно быть открытым к критике и понимать, что публика, в целом, своим коллективным умом намного умнее, чем ты. Ты собираешь толпу из 40 случайных людей, начинаешь с ними разговаривать, и они оказываются гораздо мудрее тебя. И если они не смеются, и следующие 40 человек не смеются, значит надо принять как факт, что это несмешно. Потому что других людей не будет, на Землю не завезут тех, кому ты понравишься. Нужно сказать: «Спасибо, зритель, ты помог мне отредактировать программу». Это путешествие по странным местам твоей головы, в которое ты ведешь за собой людей. И тут главное — не лукавить и не врать.
— Зачем тебе вообще это все надо? Откуда такая потребность выворачивать себя наизнанку перед незнакомыми людьми?
— Я эгоцентрик, эгоманьяк. Мне нравится, чтобы все говорили обо мне, думали обо мне, а в идеале — чтобы они думали мысли, которые придумал я. В этот момент люди фактически исчезают, и в зале сидит 500 меня. Это же потрясающе! Мне кажется, я достаточно хорош, чтобы меня было так много.
Текст: Ольга Гоголадзе
Фото: Анастасия Шаронова
все материалы
