В последние десятилетие отношение к родительству сильно изменилось. В России массово внедрились новые практики осознанного воспитания, а сами мамы и папы изо всех сил стараются стать лучшими и транслируют в соцсетях идеальный образ материнства и отцовства. Между тем давление общества только возрастает, а вопросов все так же остается очень много.

Самые острые Enter задал консультанту по детско-родительским отношениям и спикеру форума «(НЕ)ТРЕВОЖНОСТЬ» Лидии Пархитько. В интервью редакции она рассказала, насколько правдив миф про тикающие часики, от чего стоит защищать детей, нужно ли их наказывать и как быть родителям-одиночкам.

— Давайте немного обсудим последние новости. На прошлой неделе зампред правительства Татьяна Голикова привела интересную статистику. По ее словам, количество женщин в репродуктивном возрасте за последние 10 лет в России сократилось почти в два раза, а еще россиянки стали реже решаться на роды в первый раз и чаще — на третьего и последующих детей. Как такое можно объяснить?

— Я сталкиваюсь с тем, что возраст рождения первого ребенка сдвигается — теперь не в 20 лет, а сильно после 30-ти. Причем исходя из моей практики, женщины, которые не родили в 20-25, действительно оттягивают момент. Скорее всего, это связано с уровнем тревоги из-за ощущения неспособности стать успешными мамами. Они могут проходить психотерапию, учиться заботиться о себе и только потом решиться на рождение ребенка. Хотя есть и другая часть женщин, которые просто хотят делать карьеру.

С одной стороны, я против любого давления, с другой — репродуктологи подтверждают, что чем моложе женщина, тем проще завести детей. Но я бы хотела отметить, что в России сейчас нет спокойной организации беременности, чтобы женщины могли рожать раньше. Декрет устроен так, что эмоционально и финансово его может позволить себе не каждая, в первую очередь, из-за отсутствия необходимой поддержки. А она родившим женщинам очень нужна — и психолога, и педиатра.

Здравое зерно во фразе «Часики-то тикают» есть, но оно должно быть преподнесено совершенно в другой форме. Не с позиции ругани и давления, а с позиции информирования женщины о состоянии ее здоровья (например, об ограниченном количестве яйцеклеток) и о том, что женщина имеет право на получение помощи.

— Есть и другой тревожный звоночек: в 2020 году в Польше официально запретили аборты, и по ощущениям мысль запретить или ограничить их в России снова стала популярной. Можно ли назвать это тенденцией и откуда она взялась?

— Тенденция была все это время. Женщина, которая приходит на аборт, встречает крайне неприятную обратную связь. Редко какой врач похвалит ее и поддержит ее решение. Необходимо найти золотую середину и помочь женщинам осознанно принять решение: передумать или дать возможность утвердиться в решении об аборте, свыкнуться с ним. Аборт — это, на самом деле, всегда очень тяжелое решение. Было бы здорово ввести практику, когда перед абортом женщине дается время и поддержка: например, несколько консультаций у психолога. Не для запрета, а для принятия осознанного выбора, делать или не делать аборт.

Я не думаю, что в России введут запрет на аборты, хотя мы много о чем из происходящего сейчас не думали. Но если бы запрет появился, в стране бы выросло количество подпольных абортов — мы такое уже проходили. Как правило, по-настоящему желающая сделать аборт женщина плохо вынашивает плод. У нее могут быть выкидыши, могут быть плохие отношения с родившимся ребенком, послеродовая депрессия и так далее. Так может быть, и правда нужно было делать аборт, раз ребенок сейчас никак не встраивается в пространство женщины, и она никак не готова его принимать?

— Насколько я знаю, в России нет закона о психологической помощи, и таких специалистов было бы сложно контролировать, ведь психологом может называться человек, который прошел лишь парочку курсов.

— У нас никак не регулируется немедицинская психотерапия. В законодательстве есть педагог-психолог, психиатр и медицинский психотерапевт, а основного звена пока нет. Причем в России много организаций, которые выпускают хороших психотерапевтов. Они проходят объемное обучение, в том числе 100 часов личной терапии, 100 часов супервизии, обучаются и подтверждают лицензию, но государством это не учитываются. А вот как раз в женских консультациях за последние годы появилось много профессиональных репродуктивных психологов. Я лично знаю основателей направления в России, и это прекрасные люди.

— А почему они появились только в последние годы?

— Хороший вопрос! Отечественная психотерапия очень сильная, но в российском обществе она, чаще всего, ассоциируется с Фрейдом. А Фрейд — исключительно с сексом, хотя это абсолютно не так. Поэтому когда наш почитаемый психолог Александр Лурия обсуждал психоанализ в СССР, ему пришлось публично от него отречься. Так получилось, что в советское время осталась только психология, которая занимается развитием, когнитивными функциями, а психотерапия была абсолютно закрытой сферой конкретно из-за неправильной ассоциации.

— Работают ли репродуктивные психологи с будущими отцами?

— На самом деле да. Конечно, чаще всего к репродуктивным психологам приходят люди, у которых не получается завести детей. Часто на уровне гинекологии все в порядке, и врачи направляют пары к психологам, поскольку проблема бывает не только в женщине. Мужчина может быть не готов к родительству и психологически защищаться от него, поэтому забеременеть не получается. Ко мне как к консультанту по детско-родительским отношениям также достаточно часто приходят папы. Интересна закономерность: чем выше ценник, тем чаще на приеме оказываются оба родителя.

— Почему общество до сих пор скидывает всю ответственность за родительство на мам?

— В первые три года ребенку папа и правда нужен не так сильно, как мама. Функция привязанности, ощущение семьи — все это не про навязывание гендерных стереотипов, а про устройство психологического взаимодействия ребенка и родителей. Пара матери и ребенка называется диадой, и ей в помощь нужен папа. В некотором смысле она должна быть им обеспечена — конечно, не только в материальном, но и в эмоциональном плане. То есть в раннем возрасте папа скорее нужен маме с ребенком, а не самому ребенку.

Меня смущает другой перекос. Зачастую у нас мама с ребенком сидит в ипотечной квартире, и папа работает круглыми сутками. Проблема-то не в папе, а в самой организации общества. Представьте себе многоквартирный дом, где в скорлупке стен матери «помирают» с детьми 24/7. Мама не должна постоянно оставаться один на один с ребенком! Это реально убийство и для нее, и для малыша. Нужны другие люди: бабушка или, допустим, старший ребенок, которые поговорят, помогут и хотя бы будут периодически готовить за маму и давать спокойствие. Все это не ключевая функция отца. Окей, пусть его функция — быть кормильцем и оберегать диаду. Конечно, это не значит, что отец не должен подходить к ребенку, но он не обязан делить функции с мамой 50/50.

— Как правильно подготовиться к родительству? Как спрогнозировать свою жизнь, о чем поговорить с собой и что обсудить с партнером?

— С партнером стоит на берегу договариваться о неких ролях. Мол, первый год мама в декрете, а папа помогает. Второй и третий год папе нужно проводить с ребенком больше времени, а мама хотя бы иногда будет ходить на свою работу или куда-то выходить одна, и с третьего-четвертого года родители равнозначно взаимодействуем с ребенком.

Готовность к родительству в первую очередь определяется мотивацией. Задайте себе вопрос: «Зачем мне ребенок?» Часто встречаются ответы «сохранить брак», «потому что мама сказала», «надоело работать и хочется в декрет». Но здорово, чтобы сам ребенок был главной мотивацией, так как материнство и отцовство — в первую очередь, про самоотдачу.

— Мне кажется, или в России хорошим синонимом родительству можно было бы назвать жертвенность? Будто бы ты обязан или обязана отдаваться полностью в угоду интересов ребенка, отказываться от желаний, досуга, карьерных перспектив.

— Быть родителем естественно предполагает зрелость, а она, в свою очередь, связана с определенной отдачей себя во благо своего племени и ребенка. Здесь и не должно быть противовеса — родительство не может быть легким. Вы в любом случае жертвуете временем, телом, пространством. Согласна, таким образом родительство будто бы становится непосильной ношей. Мне кажется, его таким делает не реальность, а современное требование идеальности во всем. На мой взгляд, это связано с ожиданиями, причем не только с внешними, а и с внутренними, когда мы буквально заставляем себя быть совершенными.

— Мы записываем интервью накануне Международного дня защиты детей. Давайте попробуем обозначить, от чего детей нужно защищать, а от чего не нужно?

— Думаю, его нужно прежде всего защищать от насильственного опыта, при этом не защищая от своего собственного, естественного опыта. Говоря о насилии, я подразумеваю «использование» в более широком контексте — например, для поднятия самооценки, достижения своих амбиций. Любое использование ребенка — мягко скажем, нехорошо. Эмоциональное, физическое и сексуальное насилие — это крайние степени использования.

А вот естественный опыт ребенка, наоборот, должен быть в большом количестве. Мы часто ограждаем детей от нормального детства. Что такое гулять во дворе, к сожалению, все забыли, хотя улица — самая хорошая Монтессори-среда, какую только можно представить. Существует тенденция защищать детей от естественного исследовательского опыта: ребенок ходит в детский сад, потом на кружки, а на выходных мы развлекаемся, потому что все устали. Может быть, устали мама или папа на работе, а ребенок вообще-то совсем не устал, и ему было бы здорово заниматься исследованием мира, начиная походами в музей и заканчивая выковыриванием червячков на прогулке в парке. Получать такой обычный детский опыт, когда разбиваешь коленки или самостоятельно справляешься с ссорами в детском саду.

Я часто думаю, что на родителей оказывается слишком сильное давление в ключе «как надо», и сами родители стремятся к идеальности. В итоге идеально не получается, родителей переполняет чувство вины, и они стремятся загладить ее постоянными развлечениями. Так вот, от постоянных развлечений ребенка тоже стоит защищать (смеется, — прим. Enter).

— Границы разрешенного в последнее время активно устанавливает и государство — например, расставляя цензы 6+, 12+ и 18+. И все же кажется, чем больше мы что-то запрещаем, тем большее любопытство проявляет ребенок. Как установить границу, чтобы он не слишком увлекся запретным плодом?

— Не надо фиксироваться на самой мысли о притягательности запретного. Это так, но это не повод разрешать те же наркотики. Родители должны задавать границы достаточно твердо и однозначно, но с возможностью договориться. Ребенку без границ не на что опираться в метафорической темной комнате. Какие-то из них действительно можно двигать, разрешая, условно, прогуливать школу раз в полгода, а какие-то нет.

Конечно, 90% людей все-таки попробуют наркотики, сигареты или алкоголь, но на них должен быть установлен четкий запрет. Происходит процесс интериоризации: что однажды было запрещено родителями, в будущем станет моим собственным запретом. И пусть я напьюсь на выпускной, но через лет пять вспомню, что пить — плохо и от алкоголя болит голова. И вернусь к здоровому образу жизни, потому что мама советовала резать салат по утрам и говорила, что бокальчик красного лучше пяти литров пива с друзьями ночью.

Возрастные ограничения на контенте нужны, вот только вы должны понимать, что с материалами 18+ ребенок обязательно столкнется в восемь-девять лет, если не раньше. Он должен сразу иметь возможность переварить увиденное, а для этого мама должна с ним заранее поговорить. Процесс полового воспитания начинается прямо с нуля лет, оно неотделимо от телесного и эмоционального воспитания. Мы, естественно, обращаемся к ручкам и ножкам, как-то называем половые органы, определенным образом обходимся с границами ребенка, и это начинается еще в очень раннем возрасте.

— Как отказаться от идеи быть самым хорошим родителем в мире — и особенно в соцсетях?

— В психотерапии мы называем наше время веком нарциссизма. У людей очень много требований к себе, и они забывают, что чувствуют на самом деле. Как правило, повсеместная зараза в лице перфекционизма вызвана ощущением, будто мы на самом деле «не очень». Каждый такой перфекционист внутри считает себя несколько никчемным, поэтому ему надо совершенствоваться и заслужить любовь родителей и мира в целом. Удивительно, но чтобы уйти от идеализации, нужно подращивать самооценку. Не за счет «я классный», а за счет «я ценный».

— Другая сторона медали — желание сделать идеальным своего ребенка.

— Оно работает на те же цели: «У меня должен быть идеальный порядок в квартире, я должна быть классным сотрудником и ребенок мой тоже должен быть идеальным». Если он не идеален, ковыряет в носу или устроил истерику, значит, и родитель не идеален, и мы опять попадаем в ту же катушку.

— Тогда как поймать баланс? В какой момент нужно сказать: «Хватит», — и донести до ребенка, что что-то пошло не так или даже наказать? И нужно ли наказывать?

— Я считаю, на популяризаторах лежит задача показывать не только хорошую сторону родительства. Моя книга «Я злюсь! И имею право» начинается с высказываний родителей о том, к чему они были не готовы и что их больше всего ужасает. Они говорили о своих самых темных сторонах: что иногда ненавидят своего ребенка, что хотят, чтобы от них и вовсе забрали подальше этого крикливого монстра. В таком трудно признаться, потому что эта часть родительства будто бы совсем не освещается, и популяризаторы должны рассказывать, что она нормальна. Нормально иногда ненавидеть своего ребенка, испытывать отвращение, не хотеть проводить с ним время. Нормально не мочь ничего сделать с его криками и не мочь справиться со своим.

Все боятся, думают: «Как же так, мы сейчас объявим это нормой и родители начнут бить своих детей». Однако феномен в том, что чем меньше напряженных требований к себе, тем меньше желание на самом деле вредить ребенку. Если я могу хотя бы в мыслях разрешить себе проявлять агрессию на ребенка, то фактически буду намного реже его бить и намного реже кричать на него, потому что требование идеальности станет меньше. Да, ребенок бывает так себе, мы бываем так себе — ну и зачем тогда на него и на себя нападать? Напряжения становится меньше, и отношения улучшаются.

— Есть ли базовые принципы, где установить буфер, а где отпустить ситуацию в воспитании?

— Я бы предложила разделить когнитивные, интеллектуальные и эмоциональные функции. Не страшно, если до семи лет мы не научим ребенка читать-писать или считать до ста — нужно будет просто сесть и выучить все за лето или нанять репетитора. При условии наличия опыта ребенок все догонит сам. Грубо говоря, если он не заперт с мультиками, а гуляет во дворе, то спокойно научится считать без помощи родителей, с этим справятся и другие люди.

А вот в эмоциональных переживаниях буфером может быть только взрослый. Ребенок сам не поймет, что он злится или расстраивается; не сможет сам оценить, что происходит с мамой и папой или из-за чего он поссорился с другом. Мы учим считать, но не говорим о чувствах. А нужно наоборот. Посещение бесконечных кружков по развитию интеллекта можно хотя бы немного сократить в пользу эмоционального развития.

— К слову о кружках: у детей правда есть заложенные от рождения способности?

— Существует типология, в которой выделяются восемь интеллектов. Например, один ребенок склонен рассматривать природу и изучать травинки — у него натуралистический интеллект. Второй весь двигается и так разговаривает с миром — у него телесный. Другой будет очень общительным, его интеллект — межличностный. Это стоит подмечать и помогать ребенку развиваться. Но не узко: «Так, ему надо физику, ему — химию, а он — гуманитарий». Мы должны думать не о будущей профессии, а о языке, которым ребенку удобно общаться с миром, помогать ориентироваться в нем и общаться на нем.

— Часто родители говорят: «Я даю тебе то, чего не получил в детстве сам. Вот, держи». А как не проецировать свои желания на ребенка?

— Позвольте себе заниматься с ребенком тем, что интересно вам самим. Но не надо запихивать его на кружки, о которых вы мечтали в детстве. Не ведите ребенка в спортивную школу только потому что вы сами хотели стать спортсменом, а если вы искренне любите футбол, поиграйте вместе. Ребенку в кайф взаимодействовать с увлеченным родителем, но совсем не здорово реализовать чужие амбиции.

— Временами я вспоминаю, как меня маленькую в наказание ставят в угол, и я подчиняюсь. Теперь ситуация кажется мне максимально абсурдной. Во-первых, почему я даже не пыталась выйти из угла, во-вторых, почему такое наказание вообще существует?

— Я думаю, в стоянии в углу кроется идея о переключении внимания. Условно, ребенок стал бешеным, и в углу он успокаивается. Ну, класс! На самом деле нет. Дети в углу действительно «осядут», но это не научит их понимать свои эмоции и самостоятельно успокаиваться.

Мы можем взять из этого наказания идею: если ребенок перевозбужден, мы должны его успокоить. Можем сесть друг напротив друга, поговорить, а если ребенок не слышит, сделать это позже, сейчас же придумать какую-то деятельность, когда ребенок просто посидит. Если мы сами вскипели, можно и не придумывать — просто посадить. Только пусть это будет не наказанием, а договоренностью.

Что касается самих наказаний в целом… Да все они дурацкие! Я против наказаний, когда нападают, показывают силу и заставляют слушаться. В воспитании можно использовать не именно наказание, а некую реакцию и последствия.

Когда ребенок тащит вас за волосы или очень больно кусает, нормально его просто стряхнуть с себя. Можно даже — о боже! — несильно оттолкнуть, шлепнуть. Я советую посмотреть на YouTube, как львица общается со львятами. На видео она спит, львята играют вокруг, и когда особо активный лезет на морду, львица издает рык и немного его прикусывает. Безэмоционально: все так же лежит, просто обозначает свои границы. В ответ на реакцию львенок отбегает и продолжает спокойно играть дальше. Мы можем делать то же самое! Если ребенок нападает физически, можно достаточно ощутимо остановить его, прямо толкнуть. Но без (!) злости. Толкать со злостью или кричать и замахиваться — уже насилие и физическое наказание. Ребенок хорошо воспримет спокойное обозначение границ, ведь вы сохраните эмоциональный контакт. Вы его не бросаете, а показываете, как вам больно. Обратная реакция — это окей.

Возвращаясь к последствиям. Допустим, в семье есть правило убирать за собой тарелку. Если ребенок поел и не убирает, то я не буду говорить ему: «Ай-яй-яй, ну-ка помой». Просто мир должен немного замереть: нельзя пойти гулять, играть, пока тарелка не будет убрана — так все устроено, ребенок, извини! Форма последствия воспринимается им как естественный ход событий, который нужно принять.

— В теории мы можем рассуждать, что нужно реагировать без злости, а фактически же мы очень злимся — и в том числе перенимаем реакции из нашего воспитания. А в то время зачастую о сознательности не было и речи…

— Именно поэтому куда проще говорить, что ребенка лучше вообще никогда не трогать. Бывает, ребенок укусил, потянул за волосы, и родители в ответ делают так же: «Посмотри, как неприятно». Так делать нельзя!

— Как минимум, это несоизмеримое приложение сил.

— Абсолютно! Во-первых, ребенок считывает, что такой ответ возможен — а надо наоборот, показать, что этот язык общения мы между собой не используем. Но право проявлять импульсивную реакцию я бы все же оставляла. Потому что… она естественна. Хотя, согласна, каждый подпункт реакций нужно объяснять отдельно, чтобы это не стало разрешением на насилие.

— К сожалению, у бабушек-дедушек с двух сторон может быть совсем другой подход. Да и детей из садика не всегда воспитывают осознанные родители. Не разрушит ли систему их влияние?

— Ребенок не слизывает модель бабушки или воспитательницы в саду, а видит ее как вариант. А вот модель взаимодействия с мамой перенимает процентов на 70; намного меньше у папы. Мама берет на себя основную воспитательную функцию, и даже если бабушка пугает его волком и дает по попе, это не будет травмой для ребенка — разве что мы не оставим его у бабушки на полгода.

Не надо сильно переживать: скажите ребенку, что бабушка старенькая, у нее такие модели поведения, она его любит и проявляет любовь таким образом. По аналогии нужно объяснять ребенку поведение его младшего братика или сестренки: они маленькие и не умеют по-другому, поэтому стукают лопаткой по голове. И ребенок это усвоит. Конечно, здорово донести до взрослых свой подход к воспитанию, но иногда пожилые люди его не воспринимают. Но ребенку важно понять: в семье такой метод неприемлем, это — исключительное свойство старенькой бабушки.

— Иногда доходит до того, что родители намеренно или ненамеренно стаскивают детей в конфликты с родственниками и настаивают, что дружить с ними нельзя.

— Взрослые авторитетны для ребенка, и если кто угодно будет подтачивать авторитет, ребенок научится его опровергать. В результате мы, скорее всего, получим недоверчивое отношение к взрослым, неуважение к педагогам и старшим товарищам. Самому ребенку противостоять конфликтам тяжело, ведь он любит и бабушку, и маму, хоть они и говорят друг о друге плохо. Лучше бы другому взрослому члену семьи объяснить ребенку, что те просто злятся друг на друга безотносительно ребенка, такие у них взаимоотношения.

— Случается, конфликты заканчиваются разводом. Как правильно вести себя одинокому родителю, если ей или ему самим тяжело сталкиваться с бывшими?

— Постоянные конфликты внутри семьи влияют на ребенка не меньше развода. Родители должны обозначить, что как муж и жена они больше не вместе, и это грустно, но они останутся мамой и папой и всегда будут о нем заботиться. Между собой они могут даже не взаимодействовать, но в идеале оба родителя продолжают взаимодействовать с ребенком, не подтачивая авторитет друг друга.

— А можно совсем запретить общение?

— Можно — в особо исключительных случаях, когда по-другому никак. Но вам все равно придется формировать положительный образ отца или матери, потому они составляют основу идентичности ребенка. Так, для мальчика отец составляет образ его самого как отца, для девочки папа — образ мужчины. Поэтому проговаривайте, что второй родитель поступил неправильно, у него есть плохие черты, но говорите и о положительных качествах. Даже если ничего хорошего в человеке не находится, можно вместе с ребенком сформировать его образ, потому что пустота или скопление ужаса на месте фигуры мамы или папы плохо скажутся в будущем.

— Как отцу разобраться с ребенком, если мамы по какой-то причине нет? Например, он воспользовался услугой суррогатной матери.

— Не хочу показаться нетолерантной, но я не одобряю решение завести ребенка в одиночку. С секс-меньшинствами отдельная история: они имеют право на совместных детей, но нужно учитывать особенности и получать помощь с построением той же самой идентичности. Воспитание одним папой чревато большими проблемами для ребенка. И если повзрослев он придет к психотерапевту, то именно с этим. Поэтому нужно всячески помогать ребенку восполнить пробел.

— Каким образом?

Няней, бабушкой… Женской фигурой, которая сможет делать то, что мужчина делать не в состоянии. Это определенная форма взаимодействия, нежности, физических сигналов, в конце концов. Нужно не то чтобы искать замену маме, а обеспечить соприкосновение ребенка с женщиной.

— Почему папа не может дать тот же объем нежности?

— Любой вариант моего ответа однозначно вызовет противников. Тем не менее, как бы мы ни старались уравнять мужчин и женщин, они отличаются, и ребенок должен впитать и мужскую, и женскую роли. Я говорю не о гендерных стереотипах, а об определенной энергии. Женщина по-другому функционирует, иначе выражает эмоциональную привязанность. Самый добрый и ласковый папа будет делать это не лучше и не хуже, просто по-другому.

Говоря о гомосексуальных парах, мы часто забываем, что ребенок в таких семьях бывает гетеросексуален и ему для прохождения этапов развития нужен противоположный пол. Тогда нам особенно важны друзья, дяди-тети, бабушки-дедушки — в зависимости от пола.

— Давайте закрепим мысль. Гомосексуальные пары могут иметь детей, это нормально и ничем ребенку не грозит. Правильно?

— Я не хочу говорить, как правильно. В моей практике было несколько гомосексуальных пар с детьми, мы сталкивались с определенными сложностями, и с ними приходится разбираться. Сложность с идентичностью — лишь одна из них. В паре женщин, которые растят мальчика, мы ищем мужскую модель в мультиках, в дедушке, в дяде, в крестном и уделяем этому повышенное внимание. Так же мы говорим с ребенком о ролях, ведь он ходит в детский сад, где есть другие дети из других семей… Нужно учитывать очень много особенностей, о которых в обыкновенной паре и не задумывались бы.

Сугубо на мой взгляд, гомосексуальные пары с детьми остро нуждаются в поддержке. Не защитники пар, а они сами. И они очень хорошо это знают.

— Наверняка бывают родители, которые не общаются с психологом о своем ребенке. А можно ли вырастить ребенка таким, чтобы ему было нечего обсудить касательно отношений с родителями?

— Нет. Можно идеально воспитывать ребенка, супер внимательно заниматься его здоровьем, но однажды он пойдет к врачу и ему будет что обсудить для повышения своего качества жизни. Как говорится, не существует здоровых людей — существуют недообследованные. Вы можете быть в отличной физической форме или хорошо знать иностранный язык, и всегда найдется область, которую можно улучшить. Так же и с психикой.

Текст: Настя Тонконог
Изображения: Таня Яни