Осенью 2021 года в Пестречинском районе Татарстана прошли съемки этно-триллера «Микулай» с Виктором Сухоруковым в главной роли. Название фильма — имя главного героя, старика из кряшенской деревни. Однажды к нему приходит незнакомец и называет себя сыном Микулая. После этого привычный мир мужчины начинает рушиться.

Сейчас «Микулай» находится на стадии постпродакшна. Чтобы закончить фильм, в январе его создатели запустили краудфандинговую кампанию. Enter поговорил с режиссером и продюсером Ильшатом Рахимбаем о том, как в проект попали актеры из Москвы, чем фильму помог Тимур Бекмамбетов и как будущая картина может повлиять на весь татарстанский кинематограф.

Грибной суп и питчинг Минкульта

— Задумывая фильм «Микулай», вы изначально предполагали, что это будет большой проект с федеральными актерами? В какой момент он таким стал?

— Три года назад меня позвали работать над фильмом автор пьесы Мансур Гилязов и артист театра Камала Рамиль Тухватуллин. [Последний] сам снял «Орлы», «Зулейху», «Дилемму» — крупное кино с серьезным бюджетом. На тот момент Микулая должен был играть Рамиль. Я прочитал пьесу, будучи в Питере, и сразу понял, что эту историю нельзя профукать: она сильная, законченная — в ней есть все, чтобы выйти в мир. Сидел в парке в слезах, и меня просто разнесло. Причем не от грусти, а от потенциала [текста] и от того, во что он может превратиться. Я почувствовал, что фильм вернет меня к себе, превратит в проводника [высших сил], и вошел в проект режиссером, чтобы набрать команду и правильно раскрыть его потенциал.

Позже все сложилось божественным образом. Рамиль глубже ушел в политику (с сентября 2019-го Рамиль Тухватуллин стал депутатом Госсовета РТ, — прим. Enter), а Мансур сказал, что дает мне карт-бланш. Историю можно было снять на республиканском уровне, с местными актерами; возможно, даже на татарском языке. Но я чувствовал, что можно сделать все серьезнее.

— Вы изменили текст?

— Мы (Ильшат Рахимбай и сценаристы Гульнара и Александр Ивановы, — прим. Enter) начали переписывать все. Первые пять драфтов еще были похожи на пьесу; фактически мы ее инсценировали, но добавляли структурные ходы. А потом подали это в Министерство культуры РФ, [чтобы получить] субсидии на дебютный фильм. Нужно было срочно найти художественного руководителя, который поддержит проект.

Тогда я работал с Наталией Фишман-Бекмамбетовой и решил обратиться через нее к Бекмамбетову. Написал наобум, Тимуру понравился сценарий и мне ответили: «Окей!», — как-то очень по-простому.

С того момента началась мистика! Фильм стал оживать и существовать сам по себе, я просто совершал какие-то движения, и происходили вещи, которые должны случаться. Тимур [Бекмамбетов] записал обращение, оформил письмо. Из сотен проектов [претендующих на субсидию Минкульта] мы прошли в финал, презентовали проект в Москве, но денег нам не дали. Чтобы не отпускать нашу историю, мы встретились с Тимуром. Долго сидели, обсуждали текст и ели приготовленный Наталией грибной суп. Может быть, все дело было в нем? Грибной суп — теперь мне все понятно!

Тимур накидал десятки идей. Те, кто с ним работал, знают эту особенность: мозговой штурм — его второе имя. Мы выдумывали ходы, я все записывал, предлагал свои идеи и мы рождали много интересных решений в моменте. Под конец он закинул: «Слушай, а что если это будет триллер?», — и у меня внутри [что-то] переключилось. «Прошлый» Ильшат [Рахимбай] привык к драме и не хотел отпускать старую атмосферу фильма, где в конце играет «Yesterday» The Beatles — хоть и понимал, что только на покупку прав уйдут миллионов 30.

Я прописывал в заметках новых героев, повороты [сюжета], и через месяц размышлений меня осенило, что получается в чистом виде психологический триллер. Все — герой [сценария], [образ] Сухорукова, повороты сюжета — сошлось в картинку, как это будет снято. Стали понятны края, появилась [жанровая] рамка, с которой можно было работать.

Для меня [переход к жанру] был огромным шагом. Поменялось все — и постепенно, деталь за деталью, проект обрастал таким вкусным, сочным, вегетарианским кинематографичным мясом (улыбается, — прим. Enter). Каждый день с утра до вечера мы сидели в Национальной библиотеке и обсуждали [фильм]; прочитали кучу книг про сценарное мастерство и продюсирование. Огромный потенциал заложила книга Александра Роднянского «Выходит продюсер». Он тоже стал [нашим] учителем.

Съемки оказались чистым оксом (кислородом, — прим. Enter), наркотиком. То, что люди проживают на съемках, — чудо. Ощущение, что через тебя проходит энергия, и ты стал инструментом бога, ни с чем не сравнится. Практически всем, кто занимался производством фильма, «Микулай» помог и помогает раскрываться, придумывать новые миры, осознавать и расширять границы возможностей. Мы невероятно кайфуем от процесса. Это полный икигай.

Вкус «руля» и фото на память

— Кажется, «Микулай» станет для вас особой вехой в творчестве?

— Я надеюсь, это будет достойное начало моего творческого пути как продюсера и режиссера. На съемках «Микулая» я почувствовал вкус «руля»: когда стоишь у штурвала и очень четко понимаешь, что и как должно произойти. Не позволяешь себе даже маленькие отступления: у тебя есть цель и нет шанса делать плохо, потому что ты полностью отвечаешь за результат.

— Исполнители ролей влияли на материал во время съемок?

— У каждого была своя «арка», сильных изменений сюжет не потерпел. Но все старались усилить собственную линию — где-то подправляли текст, где-то игру, чтобы точнее попадать в цель.

— Не сложно было работать с актерами федерального уровня?

— Поначалу волнительно. Наверное, есть актеры, позволяющие себе неадекватное поведение и капризы. Но у нас была совсем другая история — мы без слов поняли, что вместе должны проплыть эту важную реку в одной лодке. Выбора бояться не было, мы просто работали. Огромное спасибо актерам: они максимально поддерживали нас и понимали, что это наш первый шаг. Я работал интуитивно, хоть и пытался держаться уверенно. Проще говоря, мы снимали до тех пор, пока не были довольны кадром и всем происходящим в нем.

Московские актеры, к радости или к сожалению, сильно отличаются по уровню профессионализма от местных. Это абсолютно другой уровень отношения к проекту. И дело далеко не в деньгах: если у человека нет стержня, он вряд ли вытянет [роль] на одном таланте. Например, Виктор Иванович [Сухоруков] за весь съемочный период ни разу не пообедал. Он говорил: «Если я поем, то расслаблюсь и буду хуже работать». Целый день он мысленно работал над героем сценария — и изредка позволял себе общение или фотографии с людьми. К нам на площадку специально приезжали сфотографироваться, дарили подарки, но мы пытались, как могли, спасать его от этого.

Сухоруков предлагал по 10-15 вариантов реализации сцены с точки зрения актера в рамках поставленных задач. При том последнее слово он всегда оставлял за режиссером. Несмотря на возраст, статус — никакой надменности, только обезоруживающая положительная отцовская, наставническая энергия. Мы безмерно ему благодарны.

То же касается всех остальных [актеров]. Глубина подхода к работе Вани Добронравова (исполнитель роли названного сына Микулая, — прим. Enter), с которым мы подружились, возможно, для меня станет нормой. Мне кажется, так и должно быть — человек должен разбирать каждое слово, каждое движение в кадре. Будь у нас больше бюджета и возможностей предподготовки, мы бы репетировали еще больше.

Внутренний примат и новая реальность

— Почему в Татарстане нет специалистов уровня условного Сухорукова или Добронравова?

— Это системная проблема. Нет школы, хотя актерское училище считается довольно сильным. Нет индустрии, которая развивала бы потенциал: ни киношной, ни рекламной, ни сериальной. Будем честны, и театральной — при том, что есть несколько сильных театров. Вдобавок у людей нет возможности работать над собой и нет такого количества проектов, чтобы зарабатывать и не уезжать. Хорошие актеры на ровном месте не появляются. И зачем им здесь задерживаться? Сниматься раз в пять лет?

— И участвовать в бесплатных лабораториях.

— Да. [Чтобы индустрия появилась], должны сложиться время, деньги, отношение людей, позиция государства. Если [в республике] убирают [статус] президента, татарский язык из школ, с чего бы нам разрешили здесь выстраивать киноиндустрию на госуровне? Мне кажется, это возможно, только если мы начнем снимать кино без помощи государства.

Мы сейчас этим и занимаемся: выбираем сложный путь не уезжать и создать индустрию, которая будет работать с бизнесом, инвестициями, партнерами. Но для этого нужны силы, время и люди, которые в это верят.

Проблема, я думаю, еще в том, что мы думаем [только] о сегодняшнем дне. Люди ограничили себя телом, 60-ю годами физически активной жизни и самое грустное — реально мыслят маленькими временными промежутками. Никто не думает о 400, о 800 годах [жизни], как японцы, например. Instagram (входит в компанию Meta, которую в России признали экстремистской организацией, — прим. Enter), TikTok, стриминги — чистое программирование на короткое мышление. Просто так кому-то удобно и выгодно. Чтобы выйти из эгрегора, нужно приложить усилие. Уйти из одной иллюзии и не зайти в другую.

Сейчас это происходит с метавселенными. В них вливаются миллиарды инвестиций, NFT покупают за огромные деньги. Мне кажется, за завесой новых технологий, «будущего» спрятался чистейший дьяволенок. Люди вместо попытки понять, кто они и куда идут, создают новую реальность. Они уже покупают цифровую одежду, отношения, развлечения. Иллюзия в чистом виде.

И непонятно, на каком уровне иллюзии мы сейчас находимся. Ведь есть сон, другие измененные состояния сознания. Не разобравшись с ними, мы заходим все глубже. Я думаю, людьми, которые заселятся в метамиры, управлять будет в тысячу раз проще. Мы так и не смогли договориться с внутренним приматом и идем на поводу самых обычных инстинктов. И вот про это я бы снял фильм! Хочу зайти [в тему], но с осторожностью.

Мансур Гилязов и кряшенский грув

— Почему вы решили взяться за пьесу про кряшен?

— Потому что она написана по всем канонам хорошей истории. Пьеса захватывает зрителя и заставляет размышлять. В ней есть фон полуживой кряшенской деревни, который изобилует фактурой: инструментами, старыми грувными песнями с особым ритмом, бытом. Сюжет происходит в голове не очень здорового человека, что позволяет играть с реальностью.

Кряшены смогли бережно сохранить татарскую культуру и язык. Почти у всех бабушек [дома] лежат [традиционные] костюмы, они знают [кряшенские] песни. Очень правильные, не загрязненные современностью и не очищенные государством коды притягивают. Я заранее понимал, что фильм [окажется] красивым и будет звучать.

— Пьеса Мансура Гилязова вызвала у вас серьезные эмоции. С чем связана любовь татарстанских режиссеров к нему? Кажется, он — самый экранизируемый местный автор.

— Я в Татарстане не читал ничего и близко подобного «Микулаю». Мансур из писательской семьи, он долго работал с Ильдаром Ягафаровым (режиссер, руководитель киностудии «Татфильм», — прим. Enter). Хорошо, когда под рукой есть писатель, с которым ты дружишь и можешь что-то доработать в процессе. Вдобавок у Мансура есть знание культурного кода, талант и желание перенести свои тексты на экран, чтобы они жили дольше.

— А есть, по-вашему, самый недооцененный автор? По чьему произведению вы хотели бы увидеть или снять фильм?

— У татарского народа кладезь нетронутых произведений; больших с точки зрения фактуры, психологии, героев — начиная еще с Галимджана Ибрагимова. Когда я читал его «Адәмнәр», то не мог остановиться и уснуть — настолько мощно и страшно. Через подобные произведения можно разговаривать не только с Татарстаном, но и с миром. Не нужно дожидаться новых драматургов, нужно просто искать и снимать.

Ильдар Матуров брался экранизировать «Мухаджиры» Махмута Галяу про целую деревню, которая в советское время уходит в Турцию пешком, снял тизер. Там и любовь, и приключение, и роуд-муви. Турки были готовы финансировать съемки, но начались споры о сценарии и все застопорилось.

Деньги на съемки и якутские коды

— Вы собираете деньги на постпродакшн «Микулая» через краудфандинг, так же было и с фильмом «Представь». В Татарстане нет других способов находить ресурсы на фильм?

— Нельзя забывать про крупные компании. Полугосударственные, и тем не менее. В «Микулае» мы обошлись практически без участия государства, и я этим как продюсер горжусь. Немного помогли Министерство культуры РТ и Фонд поддержки развития культуры при Президенте РТ. Без них мы не смогли бы разобраться в самом начале [съемок], потому что стартовали почти без денег. Вложили пару своих миллионов, а дальше дела были плохи.

Мы понадеялись на государство, но запахи нынешних дней, видимо, витали уже тогда — инвестиции в полном объеме получить так и не смогли. Сняли в долг и не можем не вернуть. Еще до съемок мы вышли на «Татнефть», но они ответили через пять месяцев.

По сути, мы привлекли их инвестиции без каких-либо связей. На момент переговоров у нас уже был на руках хороший материал, это несомненно сыграло роль. Думаю, есть много компаний, с которыми можно выстраивать отношения.

Пока в Татарстане не привыкли к подобному сотрудничеству, в Москве проще. Сейчас мы попробуем доказать, что все работает, и, надеюсь, другие компании тоже начнут подключаться к финансированию кино. Такой подход намного глубже, чем снять один рекламный ролик и запустить его на YouTube. А затраты, так или иначе, примерно одинаковые: ставка в рекламе в 5-10 раз выше суммы, которую актеры, операторы и другие берут за работу в кино. Например, «Яндекс» снимает рекламу за 15-20 миллионов, а мы снимаем фильм, который при правильном подходе остается в истории и довольно долго живет своей жизнью.

Кинематографисты в Татарстане топят за создание местного фонда, куда будут выделять не 7 миллионов, как сейчас, а 150-200 миллионов рублей в год. По сути, для Татарстана деньги небольшие, но, наверное, речь идет про политику. Может, нам не дадут развивать это.

— Есть ли сейчас у регионов возможности совместного кинопроизводства?

— Чего-то активного — «мы к вам, вы к нам» — пока нет. Нужен фонд, который запустит процесс. Альбина Нафигова и дирекция «Время кино» проводят питчинги. Идут фестивали, конкурсы регионального кино; опять же, Союз кинематографистов России создал Фонд поддержки регионального кинематографа. Меры поддержки вроде есть, но они пока не такие эффективные, как хотелось бы.

Москва, Санкт-Петербург и регионы сейчас существуют по отдельности. Частично проблему решили якуты, создавшие внутреннюю индустрию. Им начали выделять деньги, потому что поняли, что на такое кино ходят зрители, плюс оно попадает на фестивали. Будучи вдалеке, якуты смогли не глобализироваться и не европеизироваться. Жителям Якутии интереснее увидеть в кинотеатре своих героев, услышать свой язык, нежели посмотреть американский или московский фильм с чуждой культурой. Якуты снимают про себя, повседневность, свои коды — и это не обязательно историческое кино.

— А с другими постсоветскими странами есть связь? Ваш первый оператор, Айдар Шарипов, теперь постоянно работает с Адильханом Ержановым. Это скорее исключение из правил?

— СНГ — отдельная история. Айдара Шарипова взяли не из Татарстана, а уже из Москвы, где он отработал кучу проектов и стал востребованным. В Татарстане свой талант он бы так не раскрыл. Это разовая история, но однозначно хорошая. Не нужно бояться выходить в мир, обозначать новые границы, коллаборироваться.

Строительство храма и собственный путь

— На каком этапе работа над фильмом сейчас? Она не остановилась на время сбора денег?

— Мы не можем позволить себе остановить работу. Все в проекте прекрасно понимают, что сейчас делается. Есть показательная история про мальчиков, которые несут камни. У одного спрашивают, что он делает, и мальчик отвечает: «Несу камни». Подходят к другому: «Строю храм». Так вот: у нас все понимают, что по сути строят храм.

Нам нельзя выпустить материал «тяп-ляп». Над «Микулаем» работают большие профессионалы. Графику для фильма делают дизайнеры из Альметьевска, которые готовили «Девятаева», «Тобол», «Тайну печати дракона». Красить картину будет Александр Золотарев, работавший над фильмами «Чемпион мира», «Майор Гром» и «Движение вверх». Музыку пишет наш, казанский автор Тимур Милюков. В целом звук мы делаем на «Мосфильме»: звукорежиссер Илья Ермекеев работал в Казани, потом переехал и собрал там мощную команду. На каждом этапе мы проходим важный сложный путь, чтобы к следующему проекту быть максимально заряженными.

— У вас есть план на случай, если вы не соберете сумму на постпродакшн?

— Мы добьем фильм до такого уровня, чтобы продать и вернуть долги — «Татнефть» покрыла только половину. Естественно, необходимая сумма больше указанной на краудфандинговой платформе — [заданная планка] только смягчает удар.

Наш план — зайти в кинотеатры и на платформы. Хочется, чтобы у «Микулая» появилась судьба, и он притянул новые фильмы, новых людей, поменял мнение о региональном кино. Здесь тоже могут быть авторы, как Адильхан Ержанов, который снимает по фильму в год. Пусть и не с московскими бюджетами и продюсерами, когда можно снимать на 100 миллионов, но, мне кажется, у нас есть силы и истории, чтобы завлечь зрителя, и надо, чтобы в это поверили люди. Таков закон вселенной — нужно создать условия своими руками и творческой энергией. Сам по себе никакой фонд в 200 миллионов не откроется и никто не будет тебя поддерживать. К сожалению, многие думают иначе: все появится само, без стресса и надрыва. Нет! Мы прямо сейчас тащим машину из грязи. Нужно вложить силы, и я верю, все может закрутиться.

— Как вы видите свой путь в кино после «Микулая»?

— «Микулай» доказал, вся наша команда теперь может все. У нас получилось интересное, своеобразное, но не очень авторское кино, понятное зрятелям. Сейчас ведем переговоры с дистрибьюторами, у них хорошие прогнозы — есть шансы выйти в мир, что придает уверенности в себе. Следующий проект мы тоже будем масштабировать насколько возможно. Но сохранив искренность — без нее я вряд ли смогу что-либо сделать.

Фильм может быть заказным, только если идея очень мне близка. Без высшей силы, которая хочет пройти через тебя, создание кино сильно похоже на мастурбацию. Я женатый человек, забыл про такие вещи (улыбается, — прим. Enter). И с фильмом я тоже хочу быть максимально искренним. Хочется не «набивать руку», а давать новые знания; не вытаскивать свои «болезни», а стать классным инструментом в руках бога. Хочу, чтобы следующий проект стал таким же, как «Микулай», но в еще большем масштабе. Думаю, мы готовы к этому.

Текст: Камиль Гимаздтинов
Фото: Даниил Шведов