Пара десятков человек бродят по Адмиралтейской слободе под баянные распевы на стихи Александра Введенского и Кул Гали. У прохожих может возникнуть ощущение, что это праздничная процессия или экскурсионная группа, но на самом деле так проходит родившаяся на лаборатории «Кыйссаи Йосыф» опера-променад «Юл».

В следующий раз оперу покажут 21 июля. А пока Enter поговорил с одной из ее создательниц Энже Дусаевой об освоении города, исторической памяти и концепции «третьей столицы».

Энже Дусаева

— Вы давно занимаетесь исследованием Адмиралтейской слободы. Почему эта территория вызывает у вас особый интерес?

— Два года мы совместно с Марией Леонтьевой (социолог, эксперт Центра прикладной урбанистики, — прим. Enter) исследовали историческое поселение Казань, чтобы понять дух места: что его создает, что является нашим нематериальным наследием. Изучая город в комплексе, я выделила несколько территорий-фаворитов. Так получилось, что в Адмиралтейской слободе представлены все составляющие казанской идентичности. Например, для Казани важно быть научно-просветительским центром, а именно там еще Петр I основал первую цифирную школу. Она являлась основанием для формирования Казанского университета, я в этом вижу преемственность.

В прошлом году институт городских исследований «Тамга» занимался проектом территории бывшего завода «Сантехприбор» — руководителем была Мария Леонтьева. Сейчас там планируют строить жилой комплекc, и моя часть работы состояла в том, чтобы глубоко взглянуть на конкретную местность уже вне города. Наша команда с Гузелией Гиматдиновой (исследовательницей Казани, экоактивисткой, — прим. Enter) проводила историко-культурное исследование, работала с архивными данными, литературой, брала интервью у старожилов, опрашивала учащихся в двух школах: как они видят свою территорию, какие места в слободе их вдохновляют и какие они считают опасными. Тогда же разговаривали с Родионом [Сабировым] и Ангелиной [Миграновой] из «Театра.Акт». Думали, они поставят спектакль на основе нашего исследования — может быть, с горожанами.

— Почему не сложилось с «Театром.Акт»?

— Не знаю. Мне хочется верить, что мы запустили процесс, и в Казани будут создаваться спектакли, посвященные конкретным локальным территориям. Например, записанные нами на аудио и видео воспоминания старожилов послужат материалом для другой команды.

— Какую роль в создании оперы «Юл» сыграла лаборатория «Кыйссаи Йосыф»?

— Мы с Гузелией прошли отбор в «Кыйссаи Йосыф» чуть раньше, чем начали заниматься Адмиралтейской слободой. Когда пришло время готовить свои проекты по поэме [Кул Гали], у меня была совсем другая идея. Но Гузелии хотелось поставить спектакль именно там, поскольку ей близка отраженная в поэме тема несвободы. Часть жизни Юсуфа (героя поэмы «Кыйссаи Йосыф», — прим. Enter) напоминает историю Адмиралтейской слободы, и я предложила сделать главным действующим лицом спектакля саму слободу. С самого начала я понимала, что будет опера, хотя у меня никогда не было опыта постановки [в этом жанре]. Территория [очень разнообразно] звучит: звуки фур, смех детей, щебет птиц, крики заключенных, ожидающих своего приговора [в СИЗО]. Мы дополнили звуковой ландшафт музыкой, пением и нашими рассуждениями о территории.

Мы с Гузелией Гиматдиновой написали текст «экскурсии», Анна Сокольская составила либретто, используя стихи поэта-обэриута Александра Введенского. Композитор Настасья Костюкова всего за две недели сочинила песни для голоса — их в спектакле исполняет певец Алексей Чайников, а аккомпанирует ему на баяне Ильназ Дудкин. Оба наших артиста являются студентами Казанской консерватории. Их песни определяют атмосферу всего променада.

— Заключенные в СИЗО реагируют на прохожих?

— Когда в рамках исследования мы водили экскурсии по слободе для горожан, то четко понимали, что каждая прогулка мимо СИЗО будет сопровождаться реакцией. На мой взгляд, она такая же, как у жителей [окрестных] домов. Во время променада можно видеть, как к нам присоединяются местные, хозяйки начинают поливать цветы в своем палисаднике, потому что им интересно, что происходит. Были моменты, когда ожидающие приговора кричали: «Пой погромче», — или заказывали песни во время репетиций.

— В опере «Юл» много внимания уделено истории слободы, но в ходе променада зрители видят, что все напоминания о прошлом стерты: нет больше судостроения, мечетей, а церковь стала частью СИЗО. Значит ли, что слобода как особое место стирается вместе с ними?

— Я так не считаю. Мне кажется, мы создаем некий миф. Я бы не воспринимала «Юл» только как трансляцию [смыслов] слободы. Это и личная история моей жизни в ее нынешнем варианте. В спектакле мне хотелось показать, что слобода — живой организм. Я не могу сказать, что «Юл» — про смерть, потому что он и про жизнь, а в ней есть место смерти. Это спектакль про междумирье.

В рамках нашего спектакля историческая достоверность и местоположение не так важны. Важнее показать, что находилось в слободе прежде, а что сейчас, и куда мы идем, куда хотим идти. У нашей культуры и любой территории есть такая жажда жизни, что важные смыслы прорастают [в ней], несмотря ни на что. Мне хотелось показать это, хотя я понимаю, что для многих зрителей мы создали некомфортную среду. Но я не уверена, что театр — место, где ты получаешь только удовольствие.

— Из чего складывается идентичность места? Кроме его истории.

— Идентичность складывается из странных, подчас не верифицируемых деталей. Для меня дух места связан с историей, если там были «гении». Причем не обязательно люди: «гением места» может быть и Волга.

Описать все [составляющие], дать названия — сложно. Автор книги «Душа Петербурга» Николай Анциферов пытался формализовать категории, говоря о запахе города, звуке, цвете, о том, как устроен ландшафт или сетка улиц. Несмотря на то, что работаю с ними профессионально, отдаю себе отчет, что ощущаю смену границ кожей: могу где-то замедлить шаг, где-то ускорить, потому что не хочу находиться на этой территории. Нужна способность уловить мелкое движение в атмосфере — это и есть идентичность.

— Во время спектакля возникает ощущение, что сегодняшняя слобода через местных жителей, мусорки и машины сопротивляется пришлым гуляющим людям. Вы закладывали такой конфликт?

— Это ваше личное ощущение. Я видела целью усиление нарратива с помощью пространства. Каждый раз в спектакле появляется что-нибудь новое. Иногда — человек на роликовых лыжах в костюме цвета татарстанского флага, а однажды на финальной точке площадки местные женщины занимались, как у балетного станка. Это напоминало фильмы Феллини. Поскольку сама слобода является главным действующим лицом, все происходящее в ней — часть оперы. В конце экскурсовод сходит с ума и вместо рассуждений об истории уходит в экзистенциальные размышления. У двух сопровождающих ангелов слободы происходит свой процесс. Если опера вступает в конфликт с окружением, я считаю, мы добились цели.

— Проезжающие мимо люди подумали, что проходит праздник. Вам близка такая интерпретация променада?

— Я [постоянно] наблюдаю смену регистра на уровне темы. Когда мы идем по узкой неудобной дороге, ощущаем себя маленькими наблюдателями в неуютном пространстве, смотрим вокруг и пытаемся ориентироваться. Когда сворачиваем на улицу Брюсова, наблюдатель, — я бы не хотела употреблять слово зритель, — становится важным участником процессии. Процессия может быть и похоронной, но с элементами карнавала. Мне не хочется определять ее жанр. Тексты [звучащие в спектакле], прямо скажем, не праздничные. Но у многих жителей слободы я видела положительные эмоции.

— О каких забытых местах в городе, по-вашему, еще стоило бы сделать спектакль?

— Каждое место Казани достойно своего проекта. Не хочу говорить только спектакля, пусть будет перформанс или акция. Моим фаворитом и местом памяти является Ново-Татарская слобода. Но хочется спектакль и про Дербышки, и про дворик моего детства на улице Декабристов, чтобы показать, что в Казани есть удивительные места, где остановилось время.

— Какую роль в формировании городской идентичности играют исследователи?

— Можно говорить, что мы как исследователи только фиксируем реальность, но на мой взгляд, даже исследуя мы вступаем во взаимодействие. Когда я еще работала в университете, то говорила студентам, что, задавая вопросы пространству, мы узнаем больше о нас самих. Постановка вопросов зависит и от нашего историко-культурного бэкграунда, и от возраста, и от профессии, и от многих других факторов.

— Что значит «идентичность горожанина» и «идентичность города»? Как их обнаружить?

— Социальный философ Святослав Мурунов говорил, что идентичность любого города может быть представлена в трех слоях: на каком ландшафте и где он появился; чем занимаются люди; какие возникают опыты, какие формируются ценности и как их рефлексируют горожане. Для Казани важны три акватории, много воды, скачущий ландшафт. Мы видим разные оси: минареты, колокольни, высокие здания. Нашему глазу они привычны и являются ценностями.Идентичность горожанина распадается на несколько других: например, у жителей Казани может быть национальная идентичность, но я бы еще идентифицировала их как казанцев. Эта идентичность уже имеет пересечения с идентичностью города. Так, мы выяснили, что в Казани ты можешь стать «своим», если совпадаешь с ней по ценностям. А есть города, которые не впускают.

— Вам нравится концепция «третьей столицы»? Если нет, какую альтернативу ей можно было бы придумать в Казани?

— Статус Казани как столицы, будь она третьей, культурной или какой-то еще, мне однозначно нравится. Он необходим городу: Казань привыкла быть столицей, и ее амбиции в историческом контексте вполне обоснованы.

Делать некоторые вещи «на вырост» — тоже часть идентичности Казани. Например, метро. Жители не верили в его строительство, смеялись, что у нас будет самая короткая ветка, а теперь активно пользуются. Так же горожане не верили в Универсиаду, но выяснилось, что инфраструктура есть, сюда приезжает много европейцев.

У Казани есть опыт не ориентироваться на столицу государства, способность действовать в разных масштабах. Мне кажется, Казань в состоянии задавать тренды. Она может предложить то, что есть у немногих других городов: Конституцию, электронное правительство, [возможность стать] самозанятым, работу с наследием, объекты из списка ЮНЕСКО, [благоустроенные] парки и скверы. Казань знает, как нужно делать. Может, не всегда делает, но я верю в душу города, в самоактуализацию и внутренние ресурсы.

Изображения: Диаваль
Фото: Данил Шведов и Евгения Киселева