С каждым годом горожане, кажется, все больше задумываются об окружающей их среде: радуются благоустройству парков, высказываются о новогоднем убранстве Казани и стараются осознать свою роль в ее жизни.

Enter поговорил с социологом и координатором казанского Центра прикладной урбанистики Марьей Леонтьевой и узнал, когда люди начнут уезжать из больших городов в деревни, почему законы мешают благоустройству общественных пространств и как со временем меняется облик горожанина.

Пространство вокруг нас и социальное проектирование

Центр прикладной урбанистики в Казани — один из субъектов федеральной сети. ЦПУ в целом — сеть независимых экспертов, сообществ, которые занимаются развитием городов — в первую очередь силами горожан. Базовая задача Центра — изучать и содействовать диалогу между жителями, некоммерческими организациями, сообществами, представителями власти и бизнеса. От этого зависит, как будет выглядеть среда вокруг нас. Мы занимаемся городом, потому что 75% населения России — горожане, это наша форма жизни. У центра три основных поля деятельности: во-первых, городские исследования и анализ данных, поскольку существует очень мало актуальной и открытой информации о том, что происходит в городе сейчас. Сколько у нас деревьев, площадок, которые используются как рекреационные (даже если они не являются таковыми по назначению), экспертов, каков род их занятий и человеческий потенциал города. Второе направление — образовательная деятельность и модерация, потому что практикующим людям необходимы компетенции, навыки и возможность обмениваться ими друг с другом.

И, в-третьих, — это проектирование: технических заданий, концепций для городских проектов, каких-либо событий. То есть проект, имеющий ресурсы, в конечном итоге должен быть сделан на основании реальных запросов. Примером можно назвать опыт с Горкинско-Ометьевским лесом. Несколько лет назад, когда только начиналась эта история, меня позвали активисты в качестве модератора-методолога: по технологии ЦПУ они исследовали территорию парка, потенциальный запрос среди жителей района и предложили представителям власти конструктивное понимание, почему нужно сохранить и развивать эту территорию. Была сделана карта парка с маршрутами, где обозначили места стоянок, мест для любительского футбола, детских игр, барбекю, проверили свои гипотезы на неформальном субботнике, на который пришли десятки человек.

Это и есть социальное проектирование — мы не вносим свою картину мира, а сначала исследуем пространство. Вот так и появилась карта со списком из ста имен активистов, что помогло сформулировать запрос уже для команды парков и скверов. Периодически мы делали просветительские экскурсии: на трамвае, к примеру. Устроили в нем лекцию, связанную с проблемами проведения больших спортивных мероприятий в Казани. После этого мы организовали экскурсию об истории казанского трамвая — был ажиотаж, собралось 70 человек. Я даже испугалась и предупредила «Метроэлектротранс»: ничего страшного, если бы пришли человек десять, а тут все приобрело массовый характер. Все прошло удачно, но мне не интересно долго делать одно и то же. В результате «Казань глазами инженера» водит трамвайные экскурсии, и, думаю, не без нашего участия. В этом тоже состоит задача — не делать все самому, а раскрывать технологии и передавать их дальше авторам или сообществам для разнообразия социального ландшафта.

От остальных подобных организаций мы отличаемся прежде всего субъектом — держателем интереса, того, кто создал эти институты и с какой целью. У нас нет офиса и начальника, который платит зарплату, это абсолютно гражданская гибкая сеть профессионального взаимодействия. Мы, историки, социологи, градостроители, культурные деятели, просто собираемся по мере необходимости, чтобы обсудить задачи и помочь друг другу в решении вопросов, а также профессионально участвуем в проектах друг друга.

Понятие «россиянин» и способность казанцев к сочувствию

Большую часть моей исследовательской деятельности последние три года занимали другие города: сейчас это Хабаровск, до этого район Сочи — Дагомыс; Тюмень, Ульяновск. Летом в Казани по заказу фонда «День добрых дел» мы проводили исследование — оно связано с отношением казанцев к нуждающимся и социальному самочувствию в целом. Выяснилось, что людей больше всего волнует проблема качества собственной жизни и городской среды, нежели проблемы отдельных групп нуждающихся — это понятно. Но при этом горожане сочувствуют и готовы больше помогать тем, в чьей ситуации они могут себя представить — меньше всего люди готовы помогать бездомным, мигрантам и тем, кто имеет разные формы зависимости. Белокурому русскому ребенку, попавшему в беду как-то проще сочувствовать, чем мигранту. Я думаю, что исходя из этих данных, можно придумать неожиданные городские проекты для помощи тем, кому это нужно.

Сейчас мы только начинаем изучать казанский социальный ландшафт, и я пока не берусь о нем судить, поскольку несколько лет сознательно «смотрела» в другие города. В целом, национальные республики чувствуют себя лучше, чем центральная Россия. Это связано с осознанием уникальности, локальной идентичности, что позволяет фокусировать внимание на чем-то определенном. Вот на вас, например, брошка от нашего местного дизайнера с элементом татарского орнамента.

Кроме того, небольшая территория помогает концентрировать внимание на понимании, кем мы являемся. Кто такие казанцы? Люди, которые живут в городе с мечетями и церквями, межконфессиональные, с большим количеством смешанных браков — мы можем представить, о чем речь.

Когда мы говорим «россиянин», то здесь уже сложнее — территория огромная. Ее нужно осмыслить. Часто в самих городах нет понимания, что значит быть жителем Ульяновска, чем отличается саратовец от самарца. Об этом могут рассказать городские идеологи, которые знают наши отличия, что уникальное мы делаем или производим. Благодаря разным усилиям и политической воле, в Казани такое представление есть.

Дом на Лесгафта, 19. Отреставрирован в рамках «Том Сойер Феста»

Осознанное отношение к городу и траты на благоустройство

Сегодня ночью я задала в Facebook вопрос о благоустройстве, украшении города к Новому году, про конструкции на Баумана и Кабане. Ответы на них было бы важно знать горожанам, но вряд ли они об этом задумываются. Например, сколько стоила установка конструкций, останутся ли они потом в Казани или это временное благоустройство, которое уедет с компанией-установщиком после Нового года? А также участвовали ли казанские специалисты хоть на каком-либо уровне: в разработке проекта, монтаже, изготовлении? Сколько денег заработали жители города, повысится ли туристический поток? Если посчитать затраты на электроэнергию и понимание из какого бюджета идут расходы, сочли бы казанцы все это необходимым? У меня нет протеста — смотрится все красиво, но в Казани есть множество нерешенных задач, которые можно было бы закрыть на эти деньги, обойдясь более скромным убранством.

Если мы хотим, чтобы у нас повышалось качество человеческого потенциала, комфортность среды, то и горожане должны стать профессиональнее, понять, как устроен город, как формируются бюджеты и распределяются налоги и начать сознательно относиться к городу.

Эта проблема ощутима и на опыте казанского «Том Сойер феста» (фестиваль восстановления исторической среды силами волонтеров, — прим. Enter). Часто нам задают вопрос, почему мы занимаемся тем, чем должны заниматься собственники зданий. Зачастую у жителей нет культуры владения — в доме может быть по четыре квартиры с собственниками, но они годами не могут договориться что-то сделать: заменить забор, сделать пристрой, покрасить фасад. То же самое относится к жителям дворов, которые думают, что они владельцы квартир, а двор и подъезд — только путь к ним. Поэтому дворы выглядят так бездарно и возникают проблемы с уборкой подъездов: все договорились наводить порядок самостоятельно, но ничего не делают. Цель в том, чтобы горожане начали более четко представлять, где они живут и что в немалой степени это место управляется ими — это совершенно идеалистическая установка.

Воспитать сознательность можно через небольшие примеры позитивного опыта. Например, в Хвалынске местный фонд провел исследование запросов горожан к общественным пространствам по нашей технологии. После чего собрали представителей местной власти, активистов, жителей и презентовали результат исследования, а после вместе все обсуждали. Выяснилось, что горожанам необходимы пять площадок, три из которых оказались неожиданными для власти — они представляли все иначе. Очень важно, чтобы процесс проходил совместно и люди поняли, что могут встречаться таким сложным составом и по-человечески разговаривать. Или хотя бы знать, почему сделан тот или иной выбор, сколько он стоит, как будут расходоваться средства.

Нельзя начинать с города и даже с района: лучше — со двора или даже лестничной клетки, решая общие задачи. Зона восприятия не может расшириться сразу: люди, которые являются осознанными горожанами и так заметны в городе — те самые странные, сумасшедшие в хорошем смысле слова, кого волнует брусчатка на Лебедевском мосту, каланча в Адмиралтейской слободе и прочие вещи.

Политические игры и колючая проволока во дворах

В чем основная сложность программы «Комфортная городская среда», которая реализуется в Казани? Она сильно привязана к электоральному циклу и политическим задачам, что приводит к необходимости достигать быстрого, красивого, победоносного, локального результата, который можно демонстрировать. А задача воспитать горожанина, возможно, реализуется только к нашей старости — «Жаль только — жить в эту пору прекрасную уж не придется — ни мне, ни тебе». Это очень длительный процесс, и он связан с тем, как устроено мышление: прошло не так много лет с тех пор, как у нас появилась новая страна, а те предыдущие ее версии были выстроены в жесткой вертикали власти. Но если в царской России хоть у кого-то было мышление, связанное с культурой собственности, — это моя усадьба, мой двор, мой кусок поля — то в советское время такая культура закончилась.

Люди стали массово переезжать в города, устраиваться в новой среде и иногда десятки лет жить в нечеловеческих условиях: в коммунальных квартирах в лучшем случае, а некоторые и вовсе на заводах, где работали. Если мы посмотрим на то, как давно у людей появилась частная собственность и государство перестало выдавать квартиры, то поймем, почему люди так относятся к жилью и к городу в целом.

Когда модерируешь собрание дольщиков со строительной компанией, предлагающей совместно спроектировать устройство двора, жители готовы биться на слушаниях за огороженность территории и лимитированность входа на нее. Иногда у них спрашиваешь: «Может туда еще колючую проволоку поставить?», — а они соглашаются. Нужно пережить этап, когда люди привыкнут жить в локальной благоустроенной среде.

Одиночество в городе и несовершенство системы

Нельзя обойтись без районной управы и институций, потому есть еще одна иллюзия: часто все стороны — и представители власти, бизнеса, и жители, и горожане представляют себя такими одинокими в городском ландшафте. Они думают, что их никто не слышит. А город — место, которое принадлежит им всем, и очень важно мыслить не так: «Я один здесь такой хороший, а все остальные не такие, и моя задача урвать себе что-то, чтобы сделать всем остальным хорошо принудительно». Нужно уметь договариваться о сложных решениях, которые учитывают интересы всех сторон.

Например, спасение и развитие экопарка «Озеро Харовое» было тяжелым проектом со сложным процессом реализации. Несмотря на то, что теперь оно стало важным местом и активно используется, проблемы остались. Второй этап развития парка не состоялся, общественникам тяжело в одиночку заниматься его содержанием. Возникает вопрос: где должны быть примеры системного благоустройства? Если создан фонд, то кто его участники и учредители, какова финансовая модель, могут ли члены фонда софинансировать содержание озера? Важно, чтобы все было устойчиво, а не превращалось сначала в победоносную историю, а затем обратно в ситуацию, с которой все началось.

Ситуация с озером Харовое успешна, потому что Олеся Балтусова (помощник президента РТ, — прим. Enter) услышала обращения жителей и приложила много усилий для модерации диалога с администрацией. Я знаю о том, какие приходилось прилагать силы для решения моментов, связанных с правовым вопросами, присвоением статуса озеру, кадастрированием территории, архивными работами. Речь об отсутствии адекватных механизмов в устройстве муниципальной системы управления городом для применения современных стандартов городского планирования: все, что делается, становится личным подвигом какого-то чиновника или отдельного жителя.

Законом были предусмотрены общественные обсуждения проектов, имеющих отношение к строительству, благоустройству, рекреации, но эта система не работает, поскольку слушания у нас проводятся уже по факту готового проекта. Получается, проекты сделаны без анализа территории и учета мнения всех интересантов — это первая проблема. Во-вторых, мы знаем случаи, когда слушания специально проводятся в неудобное для жителей время. Бывают ситуации, когда на слушания заинтересованная сторона приглашает лоббистов, горячо отстаивающих нужную позицию. Важно понимать, что это происходит не всегда, но такое положение дел, как и площадка для электронного обсуждения, сужает возможность реальной дискуссии по всем вопросам.

Многие благие идеи заканчиваются на том, что мы не понимаем, как нам их внести в существующие правовые рамки или они требуют поправок в городских регламентах, инициация которых — отдельная и большая история. Сейчас вертикальная система управления устроена так, что реализовать проект благоустройства по общественному запросу почти невозможно. Нам классно приезжать в Европу, но мы редко отдаем себе отчет, что их культура жизни складывалась столетиями. И правовая система, и система управления муниципалитетами должна меняться годами.

Бессилие депутатов и вклад горожан

Около полутора лет назад прошла волна муниципальных выборов в московскую Гордуму. Был создан механизм, позволивший многим несистемным кандидатам, действительно заинтересованным в развитии среды, стать муниципальными депутатами. Через какое-то время я взяла интервью у нескольких из них: мы общались о том, как у них изменилось представление реальности, и они ответили, что в этой должности невозможно предлагать системные решения. У тебя нет ни законодательной, ни исполнительной власти, есть только депутатский статус, чтобы услышать запросы граждан и инициировать локальные вещи: ставить елку во дворе или нет, разрешить установку ограды или не разрешать. Мы понимаем, что это рутинная работа для тех, кто мог бы заниматься системным проектом территории, но нет механизмов, позволяющих делать подобное в автоматизированном режиме. Каждый раз приходится принимать решения через личные переговоры, согласования и уступки.

Если распечатать в Казани фотографии муниципальных депутатов или повесить их снимки в районе, подвластном им, вряд ли народ сможет ответить, кто на фото. Может они и делают многое, но мы этого не знаем, потому что они не представляют нас, а мы их, на выборы никто не ходит или ходят немногие. Пока все решения, связанные с благоустройством пространства, становятся или пафосными политическими, или отчетливо ручными и вертикальными.

Необходимо адаптировать законотворческую систему к действительности: ничего не будет работать, пока не продумаешь специального правового решения ситуации. Надо наладить взаимодействие с городскими экспертами и активистами, чтобы эти решения вырабатывались в спокойном режиме. В Исполкоме и Аппарате президента много грамотных людей с огромным опытом. Только нужно системно и последовательно задавать вопросы, которые кто-то должен инициировать, а кто-то доводить до конца.

Хороший пример: инициативная группа «Город без преград», которая много лет системно действует в Казани, находит места, не соответствующие требованиям доступности городской среды и направляет запросы в прокуратуру для решения локальных вопросов. Такие системные точечные действия должны быть во всем, что способствует изменениям, и речь не о протестах и массовых акциях, а о методичной работе.

Общество охраны памятников за семь лет добилось статуса исторического поселения города Казань, поставило на учет практически все оставшиеся в целости памятники и наши средовые деревянные домики. Их в городе осталось всего 68, и мы планируем рано или поздно привести их в порядок. Но, опять же, такую важную для столицы РТ работу берет на себя какой-то активный горожанин. Также существуют городские фонды, которые финансируются из прибыли бизнеса, частных учредителей. Вот, что включает в себя понятие «горожанин»: сознательное вкладывание ресурсов, времени, профессиональных навыков в то, что напрямую тебя не касается, но касается места, где ты живешь.

Невозможность помочь и борьба за экологию с помощью детских рисунков

Кроме благотворительных фондов и «Том Сойер феста» я пока не знаю в Казани места, куда можно обратиться, чтобы внести свой вклад в развитие города. Действительно нет лифта, который внезапно осознавшему себя как горожанина человеку, сообщал бы: «Вам туда». Вот задача и ее нужно принимать в работу. Но я даже не знаю, необходимо ли это. Возможно, нужна информация вроде «Карты инициатив» среди городских сообществ в виде ссылки или баннера на сайте муниципалитета. Чтобы человек видел реестр тех, кому необходима помощь: не только инициатив, связанных с помощью нуждающимся, но и неожиданных вещей. К примеру, какой-нибудь гидрогеолог понимает, что как-то все не очень хорошо с гидрогеологическими вопросами в Казани. Тогда он может предложить себя проектным организациям или группам активистов в качестве привлеченного эксперта.

У нас есть инструмент Общественной палаты «Карта инициатив», и он, как я понимаю, находится сейчас в процессе переосмысления: для чего существует и какие вопросы должен решать. Но работает механизм довольно странно: в разных городах мы объясняем представителям власти что не так, но они ссылаются на закон, в котором якобы все предусмотрено — им нужно просто пользоваться.

В одном из российских городов мы сообщили результаты исследования: жители обеспокоены экологической ситуацией, люди ночью просыпаются от выхлопов алюминиевого завода, вывозят детей в лес. Перед нами стоит представитель экологов при Общественной палате и говорит: «Нет, у нас все отлично, мы работаем 20 лет, все обстоит замечательно». Аргументы подкрепляются детским конкурсом рисунков на тему экологии и того, что его результаты очень хорошие. Но вопрос-то не в рисунках и восприятии детей, а в фильтрах завода, его ответственности перед территорией.

Я не очень хорошо знакома с деятельностью местной Общественной палатой, но то, что мы видим, в целом позволяет заключать, что она работает как-то так же. Это отдельная реальность со своими организациями, которые чем-то занимаются, и там точно есть молодежные советы. Сейчас в Казани организовалось новое Министерство молодежи: оно позиционирует себя как некий модератор между молодыми ребятами и всеми остальными. Но в таком случае направила ли Общественная палата какой-то вопрос, техническое задание к министерству, основанное на своих исследованиях работы с молодежью? Может быть, мы не знаем, но по внешней повестке не заметно. Это не вопрос критики, а вопрос автоматизированности институтов и того, что они мало связаны друг с другом.

Непродуманность общественных пространств и странная экономика

Проекты, которые реализуются Дирекцией парков и скверов, точечно повышают качество жизни горожан. Но возрастающий запрос на улучшение среды и решение городских задач дальше не может быть реализован ни в чем другом. Вот нас пригласили обсудить сквер, расположенный рядом с нами — замечательно, пришли молодые люди, мы поговорили, почувствовали себя вовлеченными, наклеили стикеры. Но произойдет ли это дальше, когда они решат договориться о межевании земли своего дома? Или при решении вопроса по благоустройству своей площадки: кто-то будет говорить, что хочет парковку побольше, другие про старую горку. Пока я не вижу, чтобы работа у комитета и ведомств продолжалась и дальше — и это не что-то сверхъестественное, а простые задачи. Но нет ни правовых инструментов, ни соответствующих образовательных сессий для муниципальных работников, сотрудников комитета, локального бизнеса всего этого не будет происходить. Не породит ли такая ситуация через время новые социальные конфликты?

Пока по-прежнему не видно никакой системной экономической модели, а благоустроенные пространства требуют содержания. До начала программы парков и скверов бюджет города предусматривал 17 или 18 копеек на квадратный метр парка в год. Довольно забавно — можно было пару раз косить траву и убирать снег. Понятно, что вложения сделали в разных моделях — я подозреваю, что там было много государственно-частного или публично-приватного партнерства, когда часть денег привлекалась из внебюджетных источников. На кого приходятся вопросы содержания этой инфраструктуры? Очевидно, есть задача по их капитализации: кто-то должен каким-то образом привлекать деньги на их поддержание, кто-то должен платить зарплату менеджерам, работающим в качестве директоров этих парков. Но выстроена ли экономическая модель?

Недавно в «Реальном времени» вышла публикация, где писали о необходимости 80 миллионов рублей на что-то связанное с парками. А стоило ли их так проектировать, раз сейчас возник такой вопрос? Может быть да, и сейчас этот запрос сформирует новый механизм, но для меня вопрос пока висит в воздухе. Я буду рада, если по результатам интервью мне ответят разгневанные представители парков и скверов и сообщат, что я не понимаю и у них все продумано. И еще много казанцев узнают о продуманности общественных пространств.

Появление программы парков и скверов было спровоцировано запросом общества на благоустроенные места в городе, где можно гулять, чувствовать себя хорошо. Тогда даже базовое благоустройство в парке Горького вызвало феерический восторг. Но существует масса территорий, которые используются жителями как рекреационные, природные, но на кадастре по назначению и правилу застройки таковыми не являются. В частности, роща на Гаврилова, где построена парковка и планируется несколько жилых комплексов, а также Ноксинский лес. Не получилось никакой системной работы над тем, чтобы защитить природное наследие, поставить его на учет и сделать хотя бы какие-то базовые вещи: дорожки, фонарики, скамейки, урны и туалеты. Необходимо провести рекадастрирование территории, оценить масштабы, описать, поставить на учет и принять в комитете ряд решений. Но работа не делается, либо мы ее не видим и не знаем о ней, не слышим в новостях истории о спасении Ноксинского леса, пойменной рощи на Гаврилова и так далее. Почему такие процессы идут параллельно, почему программа занимается вопросами только разрешенных общественных пространств? Это то, что меня действительно беспокоит, иначе сложно проследить логику развития событий.

Также есть вопрос с привлечением большого количества иностранных предприятий и экспертов, которые работают над разными проектами. Но местные проектировщики, архитекторы не зарабатывают деньги у себя в городе и соответственно не тратят их здесь же, не платят налоги, не заказывают услуги. Возможна ли была модель, когда привлеченные эксперты выступают кураторами процессов и получают гонорары за экспертную поддержку, инициируя профессиональный рост местных экспертов и рост рынка? Подготовлены ли в результате действий программы местные специалисты, и сколько человек могут работать еще на каких-то рынках России, передавая свой опыт? Вопросов много.

Будущее городов и новое мышление россиян

В России сейчас более 1 000 городов, к 50-60 годам их количество сократится — именно потому, что в них заканчивается собственная экономическая жизнь. В плане экономики они были созданы как моногорода и выполнили свою задачу, а молодежь — трудоспособное экономическое население, утекает в большие агломерации. Через несколько десятилетий часть российских городов придется закрыть, потому что бюджету станет нецелесообразно содержать территорию. Так уже было с деревнями на Севере в 80-х годах.

Вопрос в стратегическом развитии территории — возможность местных экспертов, горожан зарабатывать и получать востребованные навыки. Несколько крупных агломерационных центров, у которых есть российские или зарубежные специалисты, выкачивают финансовые ресурсы территории, оставляют тут локальный продукт, который будет изнашиваться и приходить в негодность. Возможно, они и вдохновляют таким образом местных жителей, но происходит ли глобальная работа по стратегическому инвестированию человеческого потенциала? Интересно проследить, как изменится миграция молодежи из Казани в другие города через несколько лет. Снизится ли процент уехавших, тех, у кого есть запросы на столичный образ жизни, на новые профессии и может даже наоборот — произойдет обратное миграционное движение.

Лично мне интересен процесс, подразумевающий множество способов зарабатывать деньги, не проживая при том в городе. Сейчас много предложений удаленной работы и вариантов устройства рынка: например, производство украшений или одежды, их продажа на маркетах или через интернет — для этого необязательно жить в городе: идет процесс деурбанизации.

Мне интересно, какие стратегии будут выбирать люди: кто будет жить кочевником, у которого весь дом — рюкзак с ноутбуком и арендованная квартира, кто переселится в пригород, где есть бюджетные варианты жилья и более высокое качество жизни. Появятся другие модели организации своей жизни и часть людей решит их выбрать. Мы выросли в городе: возможно, кто-то переехал из маленького в большой, арендовал квартиру, и наступает момент, когда он задумывается: «А я так хочу жить вообще? Стоп-стоп-стоп. Я оказался в панельке, на окраине, с разбитым двором и с соседями, которые десять лет не могут договориться, кто моет подъезд. Я просто выберу другое место, которое мне соответствует, и буду чувствовать себя хорошо». Все это как-то должно нас изменить.

Изображения: Саша Спи, vk.com