«Профайл» — новая рубрика на Enter, в которой через личные беседы с героями мы не только узнаем подробности их жизни и становления характеров, но и пытаемся изучить важные казанские явления или события.

Для первого материала Диана Садреева встретилась с писательницей Радмилой Хаковой, чтобы понять, для чего она вернулась в Татарстан, как выглядят анонимные комментаторы и почему в Казани есть толерантность, но до сих пор нет принятия.

Вернуться одиннадцать лет спустя

— Давай все-таки увидимся около кофейни? — просит меня Радмила.

Изначально я планировала провести интервью в стенах ее дома — хотела понять, какая атмосфера царит там, где нет знакомых из общей медийной тусовки, презентаций книг или премьер спектакля. Там, где любой человек вместе с обувью скидывает с себя усталость рабочего дня, и в окружении фотографий любимых людей, рядом с рыжими котами, трущимися об ноги, становится самим собой. Но Радмила, защищая свое право на личную жизнь, переносит место встречи из камерной обстановки в более публичную.

На первый взгляд кажется, что анонимность — это вообще не про нее: за тем, как она выглядит, что она чувствует и чем занимается, в ее Instagram следит более 10 000 подписчиков. О ней пишут Wonderzine, «Афиша Daily» и The Village. С одинаковой легкостью она рассказывает о распустившихся в саду родителей пионах, прибавленных и потерянных килограммах, дорогих и важных сердцу людях и событиях. Новая искренность, которую она собой представляет, не близка Татарстану — любое слово, высказанное ей, имеет шанс оказаться в таблоидах татарских телеграм-каналов.

«Эту ссаную собаку надо забить палками», — один из самых ярких, запомнившихся Радмиле комментариев, был написан неизвестным после того, как писательницу задержали в одном из лондонских аэропортов.

Начиная с 2017 года, когда Радмила вернулась на родину, она постоянно находится под прессом общественного давления. Ее обвиняли во многом: в растрате госбюджета на магазин Rukami; в 147 сексуальных контактах; в интимной связи с бывшей начальницей; в желании пропиариться благодаря скандалу в Лондоне и многом другом. Комментарии «Тварь, сгори в аду» и «Шлюха» звучали очень часто.

«Мне казалось дико важным, — еще до того, как я вернулась — сделать что-то для республики»

Гостеприимные к туристам казанцы оказались не слишком доброжелательны к возвращению своей землячки:

— Когда я приехала сюда, — рассказывает Радмила, сидя за маленьким круглым кофейным столиком. Она одета в простой без лишних деталей черный топ, поверх которого накинута синяя рубашка. На ногах — темно-серые укороченные брюки и белые кеды. Она постоянно поправляет рукой волосы, открыто, легко смеется и продолжает говорить, — когда я приехала, то была будто в розовых очках. Это сейчас я вижу, что вела себя как восторженная идиотка: Татарстан, — говорила я, — мы поднимем татарский дизайн с колен, разовьем его! Мне казалось дико важным, — еще до того, как я вернулась — сделать что-то для республики. Я рассуждала так: я выросла здесь, я должна этому месту что-то вернуть, сделать здесь что-то важное.

Еще до возвращения вместе с Денисом Громовым (шеф-повар, основатель кейтеринг-проекта «Душевная кухня», — прим. Enter) Радмила думала над концепцией нового татарского фастфуда.

— Я зимовала в другой стране, и он написал мне: «Привет, слушай, ты татарка?» Я говорю: «Да». «Ты готовишь?» «Да». Он предлагает: «Хочу сделать какой-нибудь проект с татарской кухней». «Вау, круто! Давай придумывать». И мы начали созваниваться, сели за бизнес-план, маркетинговую стратегию, изучали рынок, производство. А потом я приехала в Москву. Мы встретились, но коммуникация не сложилась — мы сразу же начали спорить по поводу того, как это должно развиваться. Потом спокойно договорились, что дадим друг другу время подумать, вернемся к этой идее позже, но… так и не вернулись.

Пока Радмила готовила этот проект, она успела рассказать о своей идее нескольким подругам, и однажды увидела сообщение Александры Боярской (креативный консультант Nike, — прим. Enter): «Смотри, ты придумала, а ребята уже сделали».

Неожиданно Радмила узнала о сети заведений «Тюбетей»:

— Мы с Сашей полетели на их открытие на Open Space Market, и в комментариях к этому посту написала Наталия Фишман: «Жду обеих». Я была уверена, что Наташа — Сашина подруга, Саша была уверена, что моя. Позже СМИ в новости о моём назначении переврут, что Наташа привозит в Казань «капковскую команду» — это неправда, я познакомилась с Фишман только в Казани. Мы приехали на Черное озеро, попробовали продукцию «Тюбетей», остались довольны. Так мы познакомились с Наташей, и она тут же стала меня хантить. Я взяла себе время подумать, а Наташа с меня — обещание заехать на обратном пути. В итоге она провернула со мной шутку, которую мой друг называет «еврейка татарку перехитрила». Она спросила: «Заедешь со мной на одну встречу?», я говорю: «Ну ладно, давай, а что там?» Она: «Просто посидишь, а потом поговорим». Мы поехали в «Татмедиа», в котором собрались редакторы всех изданий. Они задавали ей вопросы, жаловались на недостаток информации. Наташа, только-только приступившая к своей деятельности, объясняла, что работает и ей некогда заниматься пиаром. Журналисты спросили, может ли она поставить кого-то на эту работу, может ли она сделать открытой свою деятельность доступной для общества через журналистов? Наташа обращается ко мне: «Как ты думаешь, что-то можно сделать?» Я встаю, не подозревая, что уже в деле, и отвечаю: «Здравствуйте, меня зовут Радмила, мы можем выстроить эту работу так и так».

Через неделю Радмила переехала в Казань, распаковала вещи на съемной квартире, оставила в прошлом Санкт-Петербург, Москву, страны-зимовки, и вернулась в родной Татарстан.

Провинциальная журналистка из хорошей семьи

Радмила Хакова родилась в 1983 году в традиционной среднестатистической семье: мама — преподаватель русского языка и литературы, папа — всю жизнь проработал на набережночелнинском картонно-бумажном комбинате. Брат вначале был инженер-конструктором на КАМАЗе, сейчас является руководителем одного из отделов этого же завода.

У Радмилы большая — «одной молодежи четыре машины битком» — семья:

— Родной брат, двоюродные и троюродные братья, сестры, их дети — целая банда, тусовка. Мы все живем в разных городах, встречаемся, держим связь, у нас есть семейный чат, и мы все друг у друга — суперподдержка.

Мы выходим с Радмилой из кофейни и идем под палящим солнцем к набережной озера Кабан. Одиннадцать часов дня, центр города, вместе с нами на пешеходных переходах останавливаются молодой парень лет 25 в клетчатой рубашке со взъерошенными волосами; рыжеволосая девушка в цветастой юбке с громоздкими ugly-кроссовками на ногах; позади громко сигналит красный МАЗ.

Набережная Кабана, куратором которой Радмила была в прошлом году — её любимое место в городе:

— Здесь все чувствуют себя одинаково хорошо: взрослые и пожилые, семьи с детьми, хипстеры, мусульмане с правого берега приходят сюда и им слышно азан, потому что на время призыва к молитве заглушаются колонки с музыкой… Кабан — это место для всех. Мне нравится это.

Мы продолжаем разговаривать о том, где находится у человека дом, если каждый месяц у него — другой город и другая квартира. При этом в каждом городе есть как минимум один незнакомый человек, который оказывается рядом, и один рюкзак за спиной, как в случае с Радмилой, когда она год работала над книгой и поменяла за это время не одну страну:

— Для меня дом всегда находится у родителей. Место, в котором я вижу, как близкие люди всю жизнь держатся за руки.

Родители Радмилы познакомились в школе и сразу, как только маме Радмилы исполнилось 18 лет, поженились.

— Благодаря семье я научилась принятию, потому что внутри этой структуры ты можешь быть любым и тебя будут любить просто так. Это очень круто…. У нас дома всегда звучала татарская речь, возможно, именно поэтому, — продолжает Радмила, — во мне всегда было чувство своего, татарского, стиля и большой интерес к родному языку.

«Я никогда не воспринимала Москву как место для жизни»

Несколько лет назад, когда Радмила увидела у Табриса Яруллина (бывший председатель Форума татарской молодежи, — прим. Enter) видео со стихами поэтессы Йолдыз Миннуллиной, она наняла себе репетитора по татарскому языку:

— Я поняла, насколько мой уровень владения им слабый, бытовой. Однако когда я стала заниматься, оказалось, что интуитивно понимаю огромное количество слов: маданият, милли, или, например, сырганак. То есть я знаю, как на татарском будет облепиха — откуда? Не то, чтобы я использую это слово каждый день или хоть в какой-нибудь из дней… Но есть какая-то другая память, интуитивная, может быть. Я обнаружила в себе к этому интерес и способности. Мне кажется важным, что в Татарстане есть современная музыка, где исполнители поют на татарском языке, что есть стихи на татарском языке и что появляется, я по-прежнему использую этот глагол, — появляется — татарский дизайн.

Когда возвращалась домой, я думала, что дома и стены помогают. Я никогда не воспринимала Москву как место для жизни. Меня спрашивали: «Ты живешь в Москве?» (а в ней я прожила семь лет), я говорила: «Нет, я здесь работаю, а живу я в Татарстане». Я всегда знала, что вернусь.

В CV Радмилы среди московского «Сноба» и подмосковного «Никола-Ленивец» значится еще несколько модных брендов и изданий, но первоосновой ее карьеры, как и у большинства провинциальных журналисток, начавших публиковаться еще в школьном возрасте, стала местная газета «Вечерние Челны» и статья под названием «День рыбака».

Женщины, «упакованные» в платья, каблуки и седины

— Я постоянно в себе сомневаюсь, — признается Радмила, пока мы пробегаем под брызгами фонтанов озера Кабан, — поэтому каждый раз удивляюсь, когда мне говорят, что я произвожу впечатление уверенного в себе человека.Из наблюдений (что бросилось в глаза по возвращению): мне показалось, в Казани все девушки 42-го размера (откалиброваны), при макияже с утра и на каблуках. Будто вход в комьюнити через арку соответствия стандартам. Мне казалось, я недостаточно худая, ухоженная, красивая и стильная для того, чтобы войти в тусовку. Я смотрела на всех этих божественных женщин вокруг и думала: ого, в них есть что-то недостижимое для меня, недоступное мне. Как мне попасть в этот кружок, — думала я, стоя в центре круга.

Среди постоянных людей, которые мелькают на фотографиях Радмилы, можно заметить директора фонда поддержки современного искусства «Угол» Инну Яркову, художника-сценографа Ксению Шачневу, редакционного директора городского издания «Инде» Юлию Туранову и, конечно же, помощницу президента РТ Наталию Фишман и ее супруга Тимура Бекмамбетова (российский кинорежиссер — прим. Enter), на свадьбе которых в числе узкого круга приглашенных лиц оказалась и Радмила.

— Очень многое изменилось, — продолжает она, — после жизни в Европе. Там я не пользовалась декоративной косметикой, предпочитала спортивный, свободный стиль. Если в Казани я хожу в мятой майке без макияжа, меня иногда спрашивают, все ли в порядке, не болею ли я.

«Как мне попасть в этот кружок, — думала я, стоя в центре круга»

Седина в темных волосах тридцатипятилетней Радмилы блестит под ярким солнечным светом. Весной 2019 года писательница приняла участие в проекте «Insta-перевоплощение», согласно условиям которого должна была безоговорочно согласиться на все действия косметологов, стилистов и визажистов:

— Кажется, только после этого проекта я наконец-то приняла себя такой, какая есть, и ближе к финалу отказалась закрашивать седину. Стилисты учли это как «признак индивидуальности» и покрасили волосы… в серебристый, не только не закрасив, но и подчеркнув седые волосы. Это был важный эпизод в проекте — про принятие. Как изменить себя, не изменяя себе…. Сегодня я уже не представляю для себя мотивации выглядеть так, как хочет мужчина или какой-то другой человек из окружения. Есть исключения — дресс-код организации или события. В остальном, я не представляю, какая у меня должна быть мотивация. У кого-то появится ко мне сексуальное влечение от того, что я стала на восемь сантиметров выше? И это должно меня вдохновлять? Или что? Я вдруг стану лучшим человеком, если подстроюсь под стандарты? Я могу допустить желание другого надеть на меня шапку, в случае, если на улице мороз. Но это всё.

Переломным моментом в принятии Радмилы себя «такой, какая есть» стали продолжительные созависимые отношения:

— Я помню, что хотела, находясь в этих отношениях, ходить в футболке и лосинах, например. Или в футболке и джинсах. А человек, с которым я жила, требовал «фантики». Ему нужно было, чтобы я была «упакованная» — и я была. Сейчас я думаю, что люди в отношениях, желая переодеть и украсить друг друга, хотят реализовать какие-то свои желания, а не прислушаться к желаниям другого. Мне сейчас в голову не придет сказать любимому человеку, как ему выглядеть, и я тоже в свою очередь не слышу ничего такого. Чаще всего мне говорят, что я очень красива, что бы ни надела.

Анонимные комментаторы имеют право не выходить из тени

В Казани мало кто умеет враждовать в открытую: чтобы убедиться в этом, достаточно встать в стороне от веселящейся толпы на очередном торжественном приеме и смотреть на тех, кто еще вчера за совместным утренним кофе на ушко поливал своего конкурента грязью, чтобы сегодня вечером пожимать ему руку. Российская столица номер три — маленькая деревня, все друг друга знают и непонятно, с кем и когда придется вместе работать, идти на поклон и просить помощи в сложной ситуации. В случае необходимости все скандалы будут забыты, озлобленные комментарии — стерты, брошенные в интернет слова — взяты назад, а анонимные комментаторы так и останутся анонимными.

«Она добилась своего, сколько внимания к никчемной фигуре», «Начальный капитал можно и грязно заработать, а после известность, переосмысление и т.д», «Человек, который почему-то считает себя писателем» — пока федеральные издания РИА «Новости», «Российская газета», Lenta.ru, The Village и даже глянцевый SNC Media, поддерживали Радмилу Хакову из-за ее задержания в аэропорту Хитроу, локальные казанские СМИ обрушились на нее с негативом — к этому сложно привыкнуть, даже если постоянно сталкиваешься с хейтерами.

— Ты умеешь себя защищать? — спрашиваю я ее.

Мы добрались до открытой веранды маленького ресторана в центре города, скрытого под высоким забором. Официант с лейкой в руке поливает зелёный кустарник, и Радмила, как ни в чем не бывало, подходит к нему и просит ополоснуть ей руки.

— Если речь идет о маньяке в ночной подземке,— продолжаем мы разговор, — то у меня не было возможности потренироваться, и я не хотела бы иметь потребность в таких тренировках. Что касается сети — за последние годы я стала спокойнее. Не могу сказать, что всегда чувствую себя безопасно: негатив делает свое грязное дело. Четыре тысячи человек написали тебе «спасибо» и один — «шлюха», ты запомнишь это.

Я закончила книгу, ехала домой и читала комментарии (издательство мониторило «самые ужасные комментарии к проекту “147 свиданий”» — мы хотели записать видео, где я читаю их вслух). Я представляла себе кордон на въезде в город — армия хейтеров, готовых встретить меня очередью камней. Я была готова к необходимости через это пройти, получить этот опыт. Но я приехала в город, в котором меня любят. Все, кто подходил ко мне на улице или на презентации книги, на других событиях с моим участием, говорили: «Можно я вас обниму? Давайте сфотографируемся? Давайте поговорим? Я читаю вашу книгу, как у вас сейчас дела?».

«Шимпанзе, Леонардо Ди Каприо или Иосиф Сталин пишут тебе «Тварь, сгори в аду»»

Однажды на Университетской улице к Радмиле подошла девушка в мусульманской одежде и сказала: «По мне, конечно, не скажешь, но я читаю вашу книгу», — и это очень трогательное для Радмилы воспоминание.

— Это жизнеутверждающие вещи — они позволяют остановиться и задуматься о пропорциональности настоящего к фейку. У человека на юзерпике шимпанзе, Леонардо Ди Каприо или Иосиф Сталин, и он пишет тебе «Тварь, сгори в аду». Это не значит, что человек, во-первых, существует в реальном мире, а, во-вторых, готов с тобой в реальном мире взаимодействовать. За все время, сколько я живу и работаю, никто не разу не сказал мне в лицо ничего из того анонимного дерьма, что я читала про себя в интернете. И я ведь даже не знаменитость — просто делаю то, что мне интересно.

Кроме собственных ощущений, мне небезразличны сигналы от реальных людей. У меня есть семья, друзья и некоторые коллеги, с кем мы позволяем друг другу уважительную критику, тактичную, но честную обратную связь. Ну, невозможно же подстраиваться под хейтеров — и, главное, зачем? Завтра эта толпа с дубинками убежит ненавидеть кого-то ещё. Когда она добежит до вас — вопрос вашего присутствия в медиаполе. Если я делаю что-то заметное, она прибегает раз в год, но в реальной жизни поговорить там не с кем: если кто-то хотел бы задать вопросы, выслушать ответы, может быть, я бы потратила на это время. Но им же не нужна правда о том, получал ли проект Rukami когда-нибудь деньги из госбюджета? Никогда. Но написать, что я растратила 15 миллионов (на Инстаграм-магазин), не проверив, им кажется прикольнее — это хайп.

Тем не менее, это какие-то точечные истории. Общий уровень принятия людей другими в Казани только растет, — продолжает говорить Радмила. — Кажется, это называется толерантность. Хотя tolerant переводится как терпимый — странно, да? Терпимость в моей категории ценностей — какое-то плохое слово, нужно терпеть как будто-то, вынужден. А вот принятие — хорошее. Ты другой? Мне ок, я это принимаю. В Казани однозначно люди терпимы друг к другу: когда ты идешь в квартале за Булаком никто из мусульман не бросит в тебя кирпич, даже если ты в джинсовых шортах. Но никто из них не примет тебя — стерпит, но не примет.

И это я чувствую в разных областях жизни: и в политике, и в бизнесе, и, в меньшей степени, конечно же, но даже в творческой среде.

Страх, который не повод не делать

7 июня 2019 года в Творческой лаборатории «Угол» состоялся премьерный показ спектакля, написанный на основе книги Радмилы Хаковой «147 свиданий». Главная героиня спектакля — женщина по имени Радмила, которую играет небезызвестная в театральной тусовке Казани Анастасия Радвогина. Героиня спектакля, по аналогии с героиней одноименной книги, живет с рюкзаком за спиной, ездит из страны в страну, ходит на свидания и ищет свою любовь. Со сцены крупным планом идет видеоряд с участием Радмилы Хаковой — она то открыто улыбается, то застенчиво опускает взгляд и смотрит в сторону.

— Какие ощущения у тебя от просмотра спектакля со стороны?

— Очень странные, на самом деле, ощущения. Был момент, когда я отсоединилась и перестала ходить на репетиции, чтобы никому не мешать, а команда актеров и режиссеров не оглядывалась на меня и не боялась как-то обидеть и задеть. Но мне было дико интересно наблюдать за процессом и за результатом сделанной работы. Многие мои друзья приехали на премьеру, и у всех были разные впечатления. У меня у самой были внутренние конфликты, потому что не всегда актриса транслировала то, что я вложила в этот текст. Мне, например, было важно, чтобы в ней была доброжелательность и безопасность. На мой взгляд, этого не произошло.

— То есть она агрессивнее, чем ты?

— Да.

— Или чем персонаж из книги?

— Чем я. Но я с большим уважением и благодарностью отношусь к работе Насти. Я писала эту книгу дома в кресле при лампе, она — прожила ее на сцене, перед всеми. Я не знаю, как бы звучала я, если бы мне пришлось самой играть эту роль

Радмила признается, что долгое время пыталась отделить себя от лирического героя, но у нее ничего не получилось.

Со спектаклем вышло иначе: «Успокойтесь, — сказал Радмиле Олег Лоевский (театральный критик, — прим. Enter), — этот текст вам больше не принадлежит».

То, что Радмиле принадлежит сегодня — это способность делать все, что кажется ей важным, невзирая на страх, в том числе страх публичных осуждений:

— Страх — не повод не делать. Для меня было важным тратить свои деньги на развитие Rukami. Было важно, чтобы на набережной озера Кабан проходили хорошие мероприятия. Мне было важно убрать Мергасовский, чтобы он не сгорел. Для меня было важно, чтобы на него обратили внимание.

— А ты делала что-нибудь, что противоречит твоей внутренней важности?

— Периодически я пыталась устроиться на какую-нибудь «нормальную работу», но по-настоящему интересные проекты всегда находят меня сами. Нет никакой причины для меня делать что-то, что я не хочу или что мне не интересно. В профессиональном плане деньги для меня не могут быть мотивацией. Эти установки сломались.

«Меня завораживает мысль, что кто-то может быть так же уверен в иных ценностях, как я — в своих»

Однажды один из друзей Радмилы сказал ей, что она принадлежит к маргинальному меньшинству — к числу тех, у кого есть загранпаспорт и кто использует его чаще, чем два раза в год. Таких как она, по статистике «Левада-центра» (признан в России «иностранным агентом», — прим. Enter), всего 4%.

— Я возмущалась, мол, нет, ты что, я считаю себя совершенно нормальной, типовой, обычной… Один чиновник из Питера (не назову по имени) наблюдает за мной и часто пишет, что мой мир — это «тусовочка в фейсбуке». Мол, камон, это менее процента всего российского населения, в масштабе страны это вообще ничто и никто, nothing.

Есть «пузырь» фейсбука, внутри фейсбука тоже много «пузырей»: те, кто голосуют за Путина, те, кто выходят с пикетами за свободу Ивана Голунова — у каждого из них своя правда. Когда кто-то попадает в чужой пузырь — это всегда заметно. Будто едешь по дороге и видишь: одна машина по встречке, другая, и вдруг понимаешь, что их здесь сотни, а едешь по встречке — ты. Если не бежать, а осмотреться в чужом пузыре, можно понять, что другие люди не идиоты и не сволочи — они выросли в другой среде, видели и знают людей с другими ценностями. Меня завораживает мысль, что кто-то может быть так же уверен в иных ценностях, как я — в своих.

Редко бывает, когда Радмила публикует пост, например, о полиамории, и 99 человек пишут «интересно», и лишь один — «Сгори в аду». Обычно он приходит с какой-то поддержкой, друзьями, и они пишут это вдесятером.

Несколько лет подряд Радмила писала в фейсбуке, что просит всех гомофобов, случайно оказавшихся здесь, отписаться от нее. Но совсем недавно она перестала это делать.

— Я чувствую, что категория «черное/белое» — она очень острая. Или свой, или чужой — это слишком для меня ограниченно: я видела, как один из моих друзей проделал большой путь от гомофобии к принятию людей другой ориентации.

Соприкасаясь ежедневно друг с другом, общаясь, обмениваясь мнениями, информацией и чувствами, мы меняемся: я даю что-то тебе, ты мне, и это влияет на нас, меняет нас, понимаешь? Раньше я была категоричнее, потом поняла, что не хочу отталкивать никого. Люди разные и если они зачем-то читают меня, пришли посмотреть, как я живу, возможно им что-то нужно от меня. Так что пусть они будут здесь — пусть будут.

Фото: Кирилл Михайлов, предоставлены Радмилой Хаковой 
Коллажи: Саша Спи