Громкие дела последнего времени, так или иначе ставшие следствием флешмоба #metoo, доказывают нам, что мир меняется. Одни из показателей этих изменений — стремительно меняющиеся конвенции гендерных отношений, которые влияют в том числе на новую значимость выстраивания личных границ.

Автор книги «Ты не виновата. Почему домашнее насилие — это не про любовь» Диана Садреева на протяжении полутора лет разговаривала с жертвами абьюза, домашнего насилия и созависимых отношений. Специально для Enter Диана публикует историю, не вошедшую в книгу, и рассуждает на тему личных границ.

Вынужденная изоляция, оставившая нас один на один со своими мужьями, родственниками и детьми, заставила по-другому взглянуть на взаимосвязь личных и территориальных границ с ментальным здоровьем и самоощущением. О том, как выстроить отношения с домашними и обозначить личные границы говорят все кому не лень, но что такое «личные границы»? Это про тело и пространство? Про отношения и любовь? Как понять, что границы действительно нарушены, а не мы сами себе это выдумали?

Психологи говорят, что личные границы — это про разное: про телесность и секс, про дружбу, родительство и детство. Границы может нарушить как партнер или коллега, так и совершенно посторонний человек, мимолетом положивший руку на чью-то талию в попытке протиснуться в узких проходах «Пятерочки» или таксист, который «тыкает» и комментирует чужую внешность. Мы легко распознаем случаи резкого, грубого и наглого поведения, а вот с темами интимными и табуированными социумом все гораздо сложнее. Одна из таких тем — нарушенные границы в сексуальной сфере. Говорить об этом стыдно, неловко и унизительно.

«Ты так красиво лежала»

— У меня есть совсем немного времени, — говорит она мне, снимая с плеч голубую шубу. Несколько раз трясет ее в воздухе, чтобы смахнуть мокрый снег с искусственного меха. — Мне надо вовремя уйти.

Ей надо вовремя уйти, чтобы оказаться дома не позднее 19:45. Оставшиеся пятнадцать, а если повезет, 20 или 30 минут она потратит на то, чтобы достать из холодильника сковородку, вывалить ее содержимое на красивые тарелки и поставить их в микроволновую печь. Затем будет совместный ужин, просмотр сериала, почесывание кота и, конечно же, занятия сексом.

Мою собеседницу зовут Камилла, ей 24 года, она музыкант, приехала в Москву из небольшого российского города семь лет назад. Камилла — одна из тех, кто откликнулся на мой пост в соцсетях с призывом поделиться опытом пережитого насилия. Говорит шепотом, озираясь по сторонам как преступник, о самых откровенных эпизодах рассказывает только во время перекура.

— Я не знаю, насилие это или нет, — говорит она, — но мой парень заставляет меня заниматься с ним сексом. Это глупо звучит, я знаю, но мне кажется, что это ненормально? Или нормально? Сложно определиться. Все началось с того, что мы занялись с ним сексом не потому что я этого хотела, а потому что было неудобно отказать. Он выглядел так жалобно, даже жалко, и я подумала: если не сегодня, то все равно ведь придется когда-нибудь?

Долгое время отношения между мужчиной и женщиной были основаны на явном или замаскированном рабстве женщины. На правах обладания силой, властью и денег мужчины занимали привилегированное положение, а женщины выступали в качестве домохозяек, матерей и даже секс-прислуги. Женская сексуальность контролировалась обществом и церковью: мужчина сам решал, когда и как заниматься сексом, не принимая в расчет сексуальные желания своей супруги. И это до сих пор воспринимается в качестве устойчивой нормы: «женщина принимает, мужчина дает», «женская роль пассивна, мужская — активна», — такие формулировки время от времени я вижу в женских изданиях, они также исходят из уст героев и героинь моей книги.

И дело даже не в том, что в 2003 году группа ученых из МГУ провела исследование, во время которого 75% опрошенных женщин признали, что соглашаются заниматься сексом с партнером, когда им самим этого не хочется. А в том, что только 23% женщин считают принуждение к сексу проявлением сексуального давления. Идентифицировать то, что долгое время общество озвучивало в качестве нормы (превосходство мужских желаний над женскими) намного сложнее, чем явное хамство с уличным продавцом.

Камилла продолжает:

— Я могу прийти домой, завалиться от усталости спать, а проснуться из-за того, что со мной занимаются сексом. «Я был очень возбужден», «ты так красиво лежала», говорил он. Я вначале думала: что ж поделать, если он так сильно меня хочет, это же даже хорошо, должно быть лестно мне как женщине. Но когда это стало повторяться чаще, когда я стала просыпаться и говорить «нет», он все равно не обращал на меня никакого внимания. Кроме этого, мог делать еще много всего: например, снять презерватив во время занятий сексом… Были и другие моменты.

Конечно, изнасилования, принуждение к сексу и сексуальные домогательства как тяжелая форма нарушения личных границ встречается гораздо реже (по статистике, каждая пятая женщина в США подвергалась изнасилованию или попытке изнасилования) непрошеных советов бесцеремонных родственников или манипуляций со стороны семьи. Однако по степени воздействия на жертву благодаря своей табуированности они наносят серьезную психологическую и физическую травму. В числе последствий могут быть депрессия, посттравматическое стрессовое расстройство, тревожное расстройство и суицидальное поведение.

Что такое хорошо, что такое плохо мы знаем еще с детского возраста: у кого-то эти определения звучат голосом Маяковского, у кого-то голосом бабушки и родителя. Но что позволительно делать другому человеку по отношению к тебе, а что нет — об этом и сегодня говорят крайне редко. В обществе любой отказ воспринимается как невежливость, плохое воспитание, неумение дружить или проявление нелюбви.

Что такое «личные границы» каждый человек начинает понимать еще в детстве. Будучи ребенком Камилла подвергалась насилию со стороны отца и поэтому неудивительно, что идентифицировать свои собственные границы сегодня ей гораздо сложнее: когда с девятилетнего возраста вторгаются в твою телесность и интимность, не спрашивая разрешения — это стирает уважение, нарушает ценность собственного тела и окончательно усложняет способность говорить «нет».

— Я просто не знала, что со мной так нельзя. Я это чувствовала, но не была уверена на сто процентов.

Я вспоминаю лекцию Марины Травковой, семейного психотерапевта и специалиста по работе с темами гендера и сексуальности. На одном из выступлений «Школы безопасности и благополучия» она сказала:

— Если вам ка­жет­ся, что ваши гра­ни­цы на­ру­ша­ют, вам, ско­рее все­го, не ка­жет­ся. Это не мо­жет ка­зать­ся.

Это лучшая фраза, чтобы понять, все ли в порядке в ваших отношениях с партнером, начальником, родственниками и друзьями.

Как появляются границы?

Психологи разделяют границы на семейные и социальные. Семейные — это отношения с матерью и родителями, когда происходит первое понимание значимости чужого и собственного «я». Границы помогают формированию и росту личности: тот, кто учится их чувствовать, кто понимает допустимое и недопустимое, отделяет желаемое от нежелаемого — это человек, который взрослеет.

Спрашивая сегодня у своего ребенка, что он хочет — кефир или яблоко, завтра вы получите от него ответ, чего он хочет от жизни, и выбор он будет делать осознанно, чувствуя свою ответственность и вашу поддержку.

В России только зарождается культура осознанного родительства, открывающая суть воспитания физически и ментально здорового ребенка. Многие родители до сих пор мастерски обесценивают собственные и чужие границы: врываются в комнату без стука, бесцеремонно расспрашивая о подробностях личной жизни и рассказывая сокровенные тайны ребенка своим и его друзьям. При этом, один ребенок может начать бунтовать против родителя, другой же выберет безропотную позицию принятия, и в дальнейшем подобные унизительные посягательства будет воспринимать как вариант нормы.

Социальные границы — это те, что вырабатываются на работе и в социуме. Босс, который позволяет крики в ваш адрес, швыряет вещи и хлопает дверью офиса, не только нарушает корпоративную этику, но и всячески демонстрирует власть, получая вместо должного уважения всеобщее чувство страха и дискомфорта.

Плохо выстроенные границы в семье не означают, что в социуме они так же стерты. Можно выстроить хорошие отношения с друзьями и коллегами, но иметь проблемы в интимных и семейных отношениях, и наоборот.

Камилла соглашается:

— Где бы я ни работала, никто из коллег никогда бы не подумал, что у меня могут быть хоть какие-то проблемы дома.

Сегодня все специалисты говорят одно — любое принуждение, любой физический контакт без согласия или манипуляций являются жестким нарушением границ, а попытки присвоения и принадлежности одного человека другому проявлением власти, а не любви и симпатии.

Границы выполняют очень важную функцию — сохраняют личное пространство, крайне необходимое для благополучия и внутреннего комфорта любого человека. Люди, которые не умеют обозначать и отстаивать свои личные границы, испытывают сложности при общении с более напористыми и уверенными в себе людьми, становятся зависимыми от мнения и внимания других. Ими легко манипулировать, прививая чувства вины и стыда, и они делают то, чего на самом деле не хотят. У них возникают трудности при межличностном общении, им сложно найти баланс между требованиями общества и личными потребностями. Выполняя желания других, люди тратят свои ресурсы, теряют время и силы. Им сложно понять, чего они хотят и выполнить свое предназначение. При частых или продолжительных нарушениях личных границ у человека возникает много негативных эмоций, что может привести к хроническому стрессу, депрессии, нервному расстройству и паническим атакам.

«Ну а ты чего хотела»

— Мне кажется, сегодня все словно помешались на отстаивании своих границ. По делу и без, как заведенные, все твердят о своих нарушенных границах. Тут не трогай, так не говори. Как будто больше делать нечего, — пишет мне одна из читательниц моего Telegram-канала.

Поводом к комментарию стал пост, в котором я рассказала о том, как попросила малознакомого мужчину из Tinder-пространства не использовать уменьшительно-ласкательные обращения, и после этого оказалась им моментально заблокирована.

— Ну а ты чего хотела, — говорит мне комментатор так, будто зарегистрировавшись в Tinder, я должна быть автоматически готова на оскорбления в свой адрес. — Ничего ненормального в этом нет.

Я сижу и думаю, а не сошли ли мы все действительно с ума с этими нашими границами? А не бред ли закон о согласии на секс? А когда вдруг стало можно выражать протест против профессоров, ставящих тебе зачеты за короткие юбки?

А потом нахожу в сохраненных файлах не до конца расшифрованное интервью Камиллы, которому так и не было суждено войти в книгу, и перечитываю:

— Я постоянно думаю, — говорит мне Камилла спустя час разговора (к запланированному времени она все-таки опоздала), — что «нет» должно быть главным словом в нашей жизни. То есть, знаешь, вот ты говоришь родителю «нет, я не люблю манную кашу», и к тебе прислушиваются, никто эту манную кашу в тебя потом не пихает и не заставляет есть каждый день. Иначе ты просто утверждаешься в мысли, что «нет» не всегда значит «нет», «нет» означает, что «если надо, то ты можешь все стерпеть». И ты живешь с ощущением, что перетерпеть действительно можно все — манную кашу, контроль матери, изнасилование собственным парнем — и думаешь: а для чего вообще жить-то? Когда себя не ощущаешь, ты расползаешься в пространстве и непонятно к кому обращаешься: а «я» где? А «меня» словно вообще не существует, ко мне никто не прислушивается и как будто бы никто меня никогда не замечал.

Изображения: Саша Спи