Феномен субкультуры в России стал популяризироваться после того, как в 90-е годы Советский Союз потерял свою значимость, а власть полностью перешла к капиталистам и людям в «малиновых пиджаках». В Казани в начале 2000-х были популярны разные виды молодежных культурных направлений. Но в одночасье поколения казанских эмо, готов, рокеров, куда-то подевались, а их стиль жизни и эпатажное самовыражение забылось.

Enter встретился и поговорил с бывшими представителями неформальной молодежи об излюбленных местах тусовок, о том, чем их увлекала субкультурная среда, и как неформальная культура повлияла на их дальнейшую жизнь.

---

Изначально субкультуры, происходящие от музыки, в России, да и во всем мире, возникли как форма протеста. Но для многих людей, в том числе в Казани, это было больше самовыражение, способ выделиться из общей серой массы. Люди с одинаковыми взглядами стали объединяться в сообщества, образуя некие шаблоны стиля жизни. Периодически случается так, что под влиянием общественных процессов быть причастным к некоторым субкультурам становится модным. Как правило, именно подростки стараются следовать канону направления и отличаться от остальных за счет интересов, стиля одежды, тематической атрибутики. И казанцы в начале 2000-х не упустили возможность следовать тенденциям выделяться из толпы формальных людей. Массовость различных молодежных тематических направлений в Казани, да и в целом в России, началась в 2005-2006 году, я тогда учился в 7 классе.

Меня сложно причислить к какой-либо конкретной субкультуре — большую часть своей жизни я был где-то на грани между хикки и эмо. Хикки (хикикомори) — японский термин, обозначающий людей, отказывающихся от жизни внутри социума. Каждый пятый в моей школе был не таким как все, то есть неформалом. Популярные в то время готическое направление или эмо-культура мне были не по душе. В виду наличия некоторых проблем в общении с формальной частью молодежи (я экстерном закончил 4 класс и был на год младше моих одноклассников), я замкнулся в себе, и как-то так само сложилось, что я стал хикки. В то время как раз начал бурно развиваться интернет, и, не находя понимания среди моих ровесников, я стал по большому счету жить в интернете, общаться с подобными мне хикки на тематических ресурсах. Возможно, отчасти это помогло мне прекрасно закончить школу (может быть, потому что не шлялся по дворам с сигаретами в кармане), а в дальнейшем и вуз с красным дипломом.

Сейчас я третий год учусь в аспирантуре на химика и год назад создал свою музыкальную рок-группу «Не выходи из комнаты». В отличие от многих других повзрослевших последователей тех или иных субкультур, я не жалею о прошлом, ведь мне нравилась моя жизнь. И по прошествии лет, я понял, что направление хикки мне больше помогло, нежели тормозило мое развитие.Это был мой осознанный выбор, он помог мне найти себя в социуме. В то время социальные сети только набирали популярность и для меня, как для хикки, это было очень кстати. У нас не было отдельных тусовочных мест, что, в принципе, логично исходя из домоседства. Было лишь интернет-пространство, которое позволяло найти единомышленников. Я редко выходил из комнаты, вел социофобный образ жизни. Начал писать музыку, стихи, которые в дальнейшем стали текстами моих песен. Если говорить о хикки, то эта субкультура никуда не ушла, впрочем, как я считаю, она близко соприкасается с эмо-направлением, так скажем, ее интернет-подвид. Для меня, как и для всех хикки, были характерны печальный и утомленный вид, мысли о том, что я родился некрасивым, меня никто не любит, не понимает, я одинокий и никому не нужный.

Многие хикки предпочитают носить длинную челку и красить волосы в разные цвета. В определенный момент жизни мне приходилось самостоятельно ездить до школы, что отчасти повлияло на социализацию. Я стал изучать город, познакомился с представителями различных субкультур. Таким образом, в 10-11 классе я вылез из «хикки», и, хотя, после этого многие мои знакомые причисляли меня к рядовым эмо, я не следовал их шаблонному образу. У меня никогда не было желания покончить с собой и пить алкогольную газировку, например, «Блейзер». Правда, некоторые чувства все-таки роднят меня с эмо-культурой. Например, я не скрываю свое настроение и не строю каких-то далеких планов на будущее, а предпочитаю использовать возможности, которые выпадают мне в настоящий момент. Многие представители эмо-community считают, что стать настоящим эмарем можно лишь щеголяя с пирсингом и определенным шмотом. Но лично по мне — это больше элементы так называемых «позеров» от эмо-культуры — людей, не являющихся эмо по мировоззрению, но желающих быть ими под веянием модных тенденций. Сейчас я смотрю на себя, семиклассника, и понимаю, что в целом неосознанное следование субкультуре хикки помогло мне справиться с подростковым периодом, осознать себя, свои интересы и найти место в жизни.

Еще со школьной скамьи я понимала, что отличаюсь от своих сверстников. Советский союз наложил отпечаток на мой характер: я мечтала выделяться среди одноклассников, но постсоветская школа не позволяла мне этого сделать. Признаться, в школьные годы я старалась быть как все, но у меня это плохо получалось. «Ну чего я боюсь? Почему я боюсь отличаться от других?», — говорила я себе. Я решила скинуть с себя этот кокон и делать то, что хочется. После нескольких лет я сняла с себя маску обычного человека, приехала в Казань поступать в «кулек» уже с зелеными волосами, в драных джинсах и с полным пониманием того, что в моей голове совсем другая философия. Для меня самым большим открытием в жизни стала рок-музыка. Я поняла, что гитара — это моя страсть. Я выбрала среди субкультур именно рок-гранж направление, потому что у людей, подобных мне, были схожие интересы. Частые разочарования в жизни и узкие рамки Советского Союза не давали мне раскрепоститься, и я нашла себя в текстах песен Курта Кобейна и группы Nirvana. Для панка я была слишком спокойной, а для хиппи — безудержной бунтаркой. Нас, кстати, многое отличает от других субкультур. В первую очередь, мы не представляем опасности для общества: вся наша идеология основывалась на песнях Курта Кобейна, путешествиях автостопом и игре на гитарах на тематических рок-сейшенах. Когда я слышу Курта Кобейна, я до сих пор отрываюсь по полной, у меня внутри все переворачивается, заводится, бурлит.

У субкультур в Казани в начале 2000-х не было никаких границ. Мы спокойно знакомились, не комплексовали, понимали, что у нас схожи не только музыкальные вкусы, но и философия одна на всех. Мы, рокеры, как правило, собирались на «сковородке» возле КФУ и на «книжке» возле нулевого километра на Баумана. После пар в институте собирались вместе и обсуждали планы на вечер. В основном, все они сводились к одному — заработать денег на пиво и сигареты. Вооружившись гитарами, мы устраивали сейшены в переходах, на центральных улицах Казани, в электричках, даже в ДК Химиков. Кроме этого, к нам на сковородку часто захаживал «молодняк», жаждущий оторваться от домашний опеки родителей. Они заболевали неформализмом, а их родители, конечно, были против этого пристрастия. Однажды родители какого-то мальчишки даже пришли на сковородку, искали свое чадо, а мы прятали его в чехле гитары и не выдавали до последнего. Атмосфера была дружная и необыкновенно романтическая. Однако порой она нарушалась конфликтами с гопниками и скинхедами. Если скинхеды — совсем отбитые на голову люди, у которых крайне развит национализм и они трогали нас по настроению, то с гопниками стабильно случались драки. Я, конечно, как девочка, была представителем красного креста, но они со своими криминальными понятиями о праведной жизни так мне надоедали, что порой приходилось самой лезть в драку, чтобы защитить своих пацанов.

Я борюсь со стереотипами и шаблонами общества. Для нас биография Курта Кобейна была некой Библией: мы ее перечитывали, находили фразеологизмы, цитировали. Один раз в электричке из Казани в Зеленодольск я забыла отксерокопированные листы книги про Курта, плакаты, значки, тетради, исписанные текстами его песен. И что вы думаете — впала в депрессию на несколько недель. Для меня это было позором — забыть реликвии своей религии в вагоне поезда. До сих пор храню все, что у меня осталось с тех лет. Я осталась неформалом в душе, во мне часто бывают порывы делать все не правилам, потому что нельзя перестать быть неформалом. Неформализм помог мне раскрепоститься и отойти от обыденности. Да, я взрослее и, безусловно, мудрее, у меня прекрасный заботливый муж и прелестная дочь, и сейчас я бы не совершила того, чем занималась в отрочестве. Однако миропонимание осталось прежним — я так же мыслю иначе и так же слушаю группу Nirvana и не могу ничего с собой поделать.

Если брать настоящих панков, которые живут в Москве или в Петербурге, — в Казани таких не было. Если даже и были, то уже в конце ХХ века они начали вымирать. В нулевых появились, так называемые в наших кругах, говнари, полностью отбивающие главную идею всего панк-направления — протест. Эти люди позорили нашу культуру своим аморальным поведением, внешнем видом и образом жизни. Да, в обществе сложился стереотип, что панки — безмозглые дикари, которые спят в мусорных баках, нигде не работают, вечно молодые и вечно пьяные. Порождение панка в 60-е годы в Англии и Америке было формой общественного протеста. На фоне безработицы, повышения цен и политической неразберихи, появились люди, которые были против системы — они и стали первыми панками. У них появились свои стили музыки, внешнего вида и одежды. Та же самая мода на косухи пошла именно с того, что в Европе простой работяга, приходящий домой, заглядывал к себе в гардероб и не находил там ничего кроме старой джинсы и своей кожаной рабочей куртки с дырявым рукавом. Прикалывал булавками рукав и какие-либо нашивки и отправлялся пить пиво в паб. Одним своим внешнем видом показывал, что он против капиталистических идей, по его мнению, разрушающих общество.

Панк всегда был бунтарем, но понимающим общественные ценности и морали. Настоящий панк никогда не выкинет окурок на землю, он обязательно найдет урну, если до нее идти метров сто. Он не нагрубит малознакомому человеку или не отнимет у ребенка игрушку ради забавы, нет. Это выдуманный общественным мнением шаблон. Кроме этого, настоящий панк избирательно подходит к музыке. Например, я различаю абсолютно разные стили в панк-роке, ведь разновидностей его множество. С уверенностью скажу, что у нас в Казани были настоящие панк-группы, например, «Бакпосев», которые могли собрать до 2000 года свою небольшую, но зато настоящую аудиторию, состоящую из одних панков. Но со временем и они стали реже давать концерты, а ребята, выросшие на панк-культуре, повзрослели. Ровно как и я, но из своей субкультуры не вырос — панком был, панком и останусь. Буду бороться против системы, которая сейчас окружила наше капиталистическое общество. Я против того, что деньги управляют этим миром. Айфоны, накаченные химическими веществами девушки, сушеные парни, люксовые тачки, бургерные и инстаграмы начали разрушать наше общество, а о том, что делают современные политики, — я вообще промолчу.

Панки — достаточно индустриальное движение, которое состоит из бедных слоев общества. Да, они не могут позволить себе излишеств, развлечений и крутых вечеринок, и сложилось у них то, что сложилось. Концерты в подвальных помещениях, посиделки в трущобах, те же самые слэмы — для нас это было развлечением, а не чем-то агрессивным и противозаконным. Места, где можно было нас встретить — это закрытый еще в 2007 году «АРТ-салон», недалеко от колхозного рынка, и в сквере напротив старого автовокзала, где торговали пленочными кассетами и первыми mp3-сборниками. Сейчас бывших панков можно встретить, наверное, только на «Фабрике Алафузова» в Кировском районе, где иногда проходят тематические сейшены панк-рока. Мы с моим другом застали настоящую панк-культуру, выросли на ее философии, основали свою группу The Rave и играем настоящий панк-рок, несмотря на то, что мне уже скоро за тридцать.

Субкультура помогла мне осмыслить свою политическую позицию, отношение к обществу и жизни, дала силы находить свою точку зрения даже в тех вопросах, где протест кажется неуместным.

Сейчас для меня субкультура — не больше, чем просто термин из социологии. В 11 лет я увлеклась музыкой, которую не слушали мои однокашники. Не знаю, какой дьявол в меня вселился, но группы Nightwish, Lacrimosa, Evanescence поселились в моем компьютере в 2007 году и, что немаловажно, занимают место на жестком диске до сих пор. Музыкальное направление, которое ты выбираешь в осознанном возрасте, диктует правила и ритм жизни на ближайшие несколько лет. Если ты слушаешь рок и его разновидности, то ты достаточно меланхоличный подросток, который часто любит погрустить и помечтать. Если тебе нравится рэп и ты «наваливаешь бас», то ты все время проводишь во дворе и цепляешь пухленьких девчонок. Или если в 14 лет ты уже подпеваешь ребятам «расплескалась синева», то, скорее всего, ты свернул на криминальную тропинку своей жизни. Зарубежную или отечественную попсу выбирают ребята, которые говорят про себя гордо: «Мы нормальные!». Так у меня и случилось, что я ненормальная. Послушав один бэнд, другой, понимаешь, что с тобой что-то не так. Мне приглянулся gotic-rock. Одноклассники не понимали мои вкусы, родители и подавно, но на праведный путь меня уже было не вернуть (смеется, — прим. Enter). Я бесконечно читала Гарри Поттера, Эну Райс — все это подпитывало мой готической образ. Ну, а потом наступил четырнадцатилетний возраст и в бой пошла тяжелая артиллерия — я надела на себя майку с черепом, украшенную стразами, подвела глаза темными тенями и покрасила ногти в черный цвет.

Искать себе подобных было не так уж сложно: я знала, что вся неформальная молодежь кутит в центре Казани. На «шляпе» — так мы называли памятник Шаляпину — я познакомилась с готами, панками, рокерами, ролевиками. Мы проводили время вместе, играли на гитарах, пели песни и выпивали — счастью не было предела. Существует множество стереотипов по поводу того, что мы, готы, депрессивные и унылые дядьки и тетки, злые, как церберы, почитаем сатану, а распитие крови по православным праздникам — обычная наша традиция. Нет, это не так. Мы были достаточно адекватными ребятами, ничего противозаконного не делали. Да и вообще, следует различать сатанистов и готов. Воу-воу, ребята, не приписывайте меня к тем, кто делает жертвоприношения по четвергам, режет свой язык поперек и кипятком писается, когда узнает из новостей, что очередной каннибал заживо съел свою двоюродную сестру. Мы совсем с ними не схожи.

В Казани, в отличие от мегаполисов, на готов реагировали очень резко. Некоторые останавливались, показывали пальцем, осматривали с ног до головы и кричали нам вслед: «Безбожники». Обидно не было нисколько — наоборот, приятно. Ведь что нужно для счастья пятнадцатилетнему подростку? Выделиться из серой массы и чтобы тебя наконец кто-то заметил. Отметки в школе для меня не были важны. На учёбу я откровенно забивала, никогда не позволяла школе мешать моему саморазвитию. Я сильно раскрепостилась, начала писать стихи и стала грезить о своей рок-группе, что сейчас стало превращаться в реальность.

В обществе есть стереотип, что готы любят проводить время на кладбище и интересуются магией. Спроси любого: «Чем ассоциируется у тебя готы?» — он ответит: «С надгробной плитой». Насчет магии не могу с уверенностью сказать, что это так. Меня и моих друзей она не интересовала — ни черная, ни белая, ни розовая. А вот кладбище, да, — это была моя стихия, где царит атмосфера спокойствия и умиротворения. Я обожала казанские кладбища за то, что там можно было поймать вдохновение. Мы не занимались мародерством, не дурачились, просто гуляли и смотрели на тех, кого уже нет.

Готика для меня — состояние души, а меланхолия — это наше проявление ранимости. Мы были темными романтиками, истинными ценителями прекрасной, как нам казалось, музыки и литературы. Сегодня я уже не верю в субкультуры: я попала на финишную прямую в далеком 2007 году, а после субкультуры уже стали вымирать. Направление помогло мне стать более серьезной, решительно и рассудительно подходить к жизненным вопросам. Готика воспитала меня тонкой и ранимой, но в то же время взрывной и импульсивный. Я благодарна своим отроческим годам за то, что я стала такой, какой вижу себя сейчас в зеркале. Все, что происходило в юности, стало бесценным опытом.

Для меня субкультура — это группа людей, объединенных несколькими вещами: предпочтениями в музыке (геймеров и анимешников субкультурой не считаю, они нечто большее, поэтому указываю только музыку), своим отношением к жизни и, что, наверное, наиболее заметно, внешним видом. Вообще, субкультура так или иначе противопоставляет себя моде большинства. Что там сейчас в моде? Диско, сладкий рок-н-ролл и прилизанные аккуратные мальчики? Получайте панк-рок, драйв и угар. А парни-металлисты покажут вам, что баллады о любви могут быть одновременно нежными и суровыми.

В начале 2000-х в противовес несложным попсовым песням в России резко набирает популярность готик-рок, а за ним и эмо-направление с музыкой и текстами на глубокие и отчасти мрачные темы смысла жизни (и его отсутствия, разумеется). Думаю, в этом и есть воздействие субкультур на общество — давать человеку возможность обособиться от чего-то общепринятого, если оно ему чуждо. Субкультуры делают культуру многограннее.

Мне было около 15-ти лет, когда я нашла во «Вконтакте» паблик «верни мне мой 2007-ой». Тогда он был небольшой — десять или двадцать тысяч участников, а фраза из его названия еще не стала мемом. На тот момент из музыки я предпочитала нечто агрессивное, эмоциональное и в стилях особо не разбиралась (сейчас не многое изменилось, в принципе), но причисляла себя к любителям панка. Но если брать каноничных панков, то они достаточно бодрые ребята, а я была из тех, кто больше любит печалиться, уходить в себя, рисовать грустные картиночки на полях тетради и так далее. Так вышло, что именно эмо-культура оказалась мне наиболее близкой: музыка восхищала, очень точно совпадала с мыслями «мир-несправедлив-но-что-поделать», ну а всяким бодмодом (экстремальная форма самовыражения, заключающаяся в видоизменении собственного организма при помощи подручных средств, — прим. Enter) интересовалась не первый год. Мне стали любопытны музыкальные композиции таких групп как Amatory, Jimmy eat world, Silverstein.

Если не брать изменения во внешнем виде (хочешь быть «нямистой эмочкой» — следи за собой, верно?), мои нынешние увлечения сформировались не без влияния эмо-культуры: занимаюсь экстрим-вокалом, рисую людей неформальной внешности, они, кстати, меня до сих пор вдохновляют. Ну и из стереотипного: шуточки про суицид — мои любимые.

Бывший молодой человек совершенно меня не понимал: постоянные издевки с его стороны по поводу внешнего вида, а мои планы на жизнь его сильно расстраивали и в какой-то мере раздражали. Доходило до ссор и обид, банально, из-за клипа Amatory, потому что он был ему непонятен, а значит и нравиться никому не должен. Ну, знаете, есть такие люди, которые не могут или не хотят принимать точку зрения другого человека, и это никак не изменить. В какой-то момент я решила, что это ни к чему не приведет и закончила отношения. В итоге: счастлива, занимаюсь любимым делом, учусь на желанную специальность, а то, что вижу в зеркале, устраивает, как никогда.

Все наши тусовки в основном проходили в трех местах: в подъездах (классика неформалов из 2000-х), на улице и дома у товарищей. Каких-то особенных локаций не было, люди собирались, как правило, чтобы провести время в обществе друг друга, а место — это уже не так важно. Сейчас те, кто еще причисляет себя к эмо, так же могут собраться («устроить сходку» — так это называется) для совместной прогулки.

В теории, в любой субкультуре есть «настоящие», «тру» представители, и «позеры», они же «говнари», «херки» — везде их зовут по-разному). По факту позеры — это те, кто в субкультуре потому, что это эпатажно. То есть, если человек носит челочку с начесиком, режет ручки строго поперек и пьет вишневый блейзер, потому что так делают эмо — то он дурачок и позер, и, скорее всего, это закончится с приходом новой моды для любителей «не таких как все». Вообще, я считаю, что именно из-за таких людей и возникают субкультурные стереотипы о том, что все эмо режут вены, плачут и ходят с мягкими игрушками, готы спят на кладбищах и пьют кровь младенцев, а панки никогда не бывают трезвыми и вообще жуткие грязнули. Берется какая-то небольшая деталь, например, чувствительность и ранимость представителей эмо-культуры, разумеется, не всех, гипертрофируется и переворачивается в негативную сторону, ну, а получается то, что получается. Причислять себя к субкультуре, основываясь на стиле в одежде — признак позера.

Где-то в 2012-году большая часть субкультур как будто исчезла, стерлась и перемешалась между собой. Сейчас, чтобы стать «не таким как все» достаточно растянуть тоннели, набить на руке татуировку с оленем и слушать «Пошлую Молли» — сама ничего не имею против всех трех пунктов и немного утрирую. При этом такой модной молодежи стало больше, возможно, именно из-за исчезновения массового деления на субкультуры. Да, остались еще представители с «тех самых времен», и иногда даже появляются новые, но все это уже не так заметно. Скорее всего, дело в том, что общество в любом его проявлении не стоит на месте, что-то появляется, что-то исчезает, что-то приобретает другой облик. И субкультуры не исключение — видимо, в том виде, какими они когда-то были, они уже не так нужны. Есть ли у эмо-культуры шанс на возрождение? Скорее всего, ответ отрицательный. Но слушать или создавать эмо-музыку, соответствующе одеваться и вести себя, называясь эмо — никто не запрещает. Правда, вы будете выглядеть как динозавр с кнопочным телефоном, но разве это так важно?