Феминизму и гендерному равенству в современном мире посвящен огромный пласт научпопа, массовой культуры и целый социально-политический дискурс в развитых странах. Но для части российского населения эти темы, как и большинство вопросов, затрагивающих интересы меньшинств, остаются табуированными. Феминизм и гендерное равенство идут рука об руку с несуразными стереотипами, страхом и порой агрессивным неприятием. Виной тому искаженное представление о базовых принципах двух направлений.

В рамках образовательной платформы D-DLINE, организованной редакцией Enter совместно с Министерством по делам молодежи РТ, Юлия Варшавская — главный редактор Forbes Woman и Forbes Life — провела лекцию на тему «Образ женщины в современных медиа». Мы поговорили с Юлией и попытались вместе разобраться, почему наше общество не готово к открытому активизму, что такое вынужденный феминизм и как привыкнуть к тому, что «норма» у всех разная.

Юлия, для тех, кто погружен в вопрос гендерного равенства, вы стали одним из основных трансляторов этой темы в медиапространстве России. Как на своем опыте вы меняли отношение к женщинам руководителям?

Я из научной семьи, и у меня никогда не было предрассудков по поводу женщин руководителей. Одна моя бабушка была начмедом больницы, другая — учитель и лауреат премии Фонда Сороса (грант для учителей в Советском Союзе, — прим. Enter). Меня растили в представлениях, что главное — это мозг, и не важно, в чьей голове он находится.

Другое дело, что со мной, как и со многими женщинам в нашей стране, случилось то, что я в шутку называю «вынужденным феминизмом». Это когда ты живешь-живешь в привычной парадигме, не задумываясь о проблемах гендера, а потом оказываешься в ситуации, когда можешь опираться только на себя — в первую очередь, финансово. После такого момента в моей жизни я пересмотрела свои позиции. Он стал отправной точкой в изучении темы феминизма и гендерного равенства для меня как для журналиста, так и обычного человека. Я не была активисткой, но личный опыт совпал с общим трендом, который начал «заходить» в Россию. Мне просто стало интересно, как эти вещи можно имплицировать, чтобы они встроились в наше сложное в этом плане общество и не вызвали отторжение.

Но не будучи фемактивисткой, вы сильно содействуете в формировании этого комьюнити. Почему развитие и внедрение его ценностей на уровне страны нельзя проводить агрессивными методами?

Я думаю, это связано с невероятным уровнем тревожности в нашем обществе. Людям по-настоящему страшно, и живут они бедно. Женщины находятся в «подчиненном силе» состоянии еще с 90-х, когда никто в обществе не чувствовал себя безопасно, кроме тех, у кого в буквальном смысле была сила — физическая. И женщины примыкали к тем, кто это силой обладал, просто чтобы выжить.

Вообще история российской и советской эмансипации — это дико интересно, она открывает глаза на многие вещи, которые с нами происходят сегодня. Вот мы все время говорим о «легендарном советском феминизме», но, на мой взгляд, его не было. Существовал классовый подход — женщины выполняли роль строителей коммунизма. Был рабочий класс, состоящий из обоих полов, но означало ли это, что женщины были свободные и счастливые? Не думаю. Судя по литературе и воспоминаниям, они тянули целину и на работе, и дома. Потом, в 90-е, общество ушло в сторону патриархальной системы из-за нужды в агрессивном защитнике. И нас воспитывали люди, молодость которых пришлась на этот период. Сейчас растет поколение, которое этого не застало. Мне кажется, они более свободные и открытые миру, именно потому, что у них нет этих страхов.

В России люди опасаются любых меньшинств. Они боятся неизвестного, потому что в обществе нет осведомленности, все ждут друг от друга агрессии. Почему у нас так плохо относятся к гуманным способам воспитания детей? Потому что страшно: вдруг избалуешь, и ребенок не выживет? И так происходит не только в России. Кэролайн Криадо Перес в своей книге «Невидимые женщины» — своего рода «Библии» современного феминизма — пишет о том, что гендерное неравенство вызвано глобальным недостатком информации о женщинах и их потребностях. У большинства просто искаженное представление о самом явлении. В их глазах феминистки — это какие-то оголтелые тетки, которые пытаются отобрать жен у мужей и матерей у детей. Это набор нелепых стереотипов. Собственно, поэтому мне кажется, что там, где страшно, давить не надо. Нужно информировать.

И активным информированием вы начали заниматься именно в Forbes?

Да, до этого я не работала в женских медиа с подобной повесткой.

Как пришла идея об изменениях в издании. Что важно было учесть, чтобы не спугнуть аудиторию и аккуратно поменять отношение к теме?

Идея об изменениях пришла не мне, а руководству журнала. У Forbes Woman был выдающийся главный редактор Юлия Таратута (теперь — главный редактор Wonderzine), которая заложила основу существующей повестки. Она вела издание в близкой ей — скорее даже политической — риторике и сделала много классных проектов. Потом случились перестановки, концепт поменялся, но идея журнала о self-made женщинах уже стала актуальной и заинтересовала читателей и рекламодателей.

Эта тема была и моим личным катарсисом, который я пережила в связи с личной историей. Совершенно неожиданно меня пригласили в журнал и попросили предложить новую концепцию. Уже тогда мне было понятно, что успешная женщина, добившаяся «успешного успеха» (про успех мы скажем еще много раз), не может быть героиней Forbes Woman. К тому же мне хотелось работать с молодыми людьми в силу бэкграунда в «Меле» (интернет-издание об образовании и воспитании детей, — прим. Enter) и делать контент, который будет вдохновлять. Если честно, я ненавижу слово «вдохновение», но за годы своей работы с некоторым удивлением выяснила, что именно этого ищет читатель.

Я из благотворительного сектора, и для меня успешная женщина — та, которая, изменив свою жизнь, меняет к лучшему жизни окружающих. Это звучит размыто, как и любой лозунг, но история очень практичная. Женщины, которых мы выбираем в качестве героинь, не чувствуют удовлетворения только от «карьеры», если у их проекта нет импакта, социального значения. Новая героиня Forbes — не про «успешный успех», а про кайф от своего дела. И мне кажется, что мы достаточно последовательно показываем таких героинь.

Премия Forbes — импакт вашего проекта? Своего рода физический эквивалент идеи, который можно «пощупать»?

Именно так. Но недавно у меня произошел диалог, который показал, что нам есть над чем работать. Я читала лекцию про новое лидерство, и в конце выступления меня спросили: «Не кажется ли вам, что помещая людей из благотворительного сектора на обложку, вы создаете ложное представление об их финансовом состоянии?».

И тут я выяснила, что для многих Forbes — до сих пор медиа только про миллиардеров, и вдруг на обложках появляются малоизвестные общественные активисты. Я не могла подумать, что таким образом «создаю миф» будто они богатые. Этот тезис ввел меня в ступор, потому что в моем сознание люди, читающие Forbes, понимают, что там не каждая строчка про шестизначный счет в банке. Мне стало ясно, что люди не понимают главного: весь бизнес и, соответственно, Forbes как бизнес-издание меняются. И идея про социальную ответственность появилась везде, она закреплена в политике крупнейших компаний в графе «устойчивое развитие». Оно подразумевает, в том числе, гендерное равенство. Весь мир двигается в эту сторону, и Forbes Woman развивается в соответствии с тенденциями.

Мир российского гендерного равенства тоже развивается? В городах открываются школы по футболу для девочек, в рекламе перестают бояться слова «месячные», женщины не стесняются любить свою работу. Как думаете, готово ли наше общество к стадии принятия того, что женщины могут менять мир и делают это уже сейчас?

Нет однозначного ответа на этот вопрос, потому что есть крупные города с одним информационным полем, а есть целая Россия. Вот я нахожусь очень близко к повестке и живу в «бабле», где все вышеперечисленное действительно есть. Вокруг меня бегают милые люди, которые гуманно воспитывают детей, считают гендерное равенство абсолютной ценностью и читают хорошие медиа или книги по дороге на работу. И мне в этом «бабле» очень нравится.

Россия же — лоскутное одеяло. И я считаю, чем беднее регион, тем меньше люди думают о таких проблемах. В областях и селах не до этого, там порой надо просто выживать, и делать это легче в паре с кем-то сильным.

Кроме того, не забывайте, что в подавляющем количестве семей, где есть домашнее насилие, женщины финансово зависимы от мужчин. Можно ли осуждать этих женщин? Конечно, нет. Я сама была в разных жизненных ситуациях и понимаю, что в небольших городах женщинам намного проще найти человека, который о них «позаботится», чем выжить самостоятельно.

Но пока женщины не будут иметь базовую финансовую независимость, вопрос о гендерном равенстве не выйдет на уровень страны. Пока многие женщины признаются, что получают образование для галочки, пока они занимаются бесплатным домашним трудом, который по экономическим подсчетам оценивается в триллионы долларов (неоплачиваемый труд женщин только в 2017 году оценили в 13% мирового ВВП, — прим. Enter), пока девочек воспитывают без идеи, что для собственной безопасности они должны уметь себя обеспечивать, ни о какой глобальной феминизации общества не идет и речи.

Есть ли тенденции в отношении гендерного равенства и феминизма, которые вас пугают?

Мне кажется, что есть некая сегрегация контекста: правильные и неправильные разговоры на эти темы. И где находишься ты, определяется не вопросами феминизма, а твоими политическими взглядами. Сейчас я не понимаю, как это будет развиваться. Не станет ли вопрос гендера маргинализированным, ведь как только мы заходим на территорию гендерной идентичности, к примеру, на нас обрушивается шквал агрессии.

Но при этом, когда мы начинаем говорить, сам феномен приобретает значимость. Люди понимают, что их переживания поддаются огласке, и это касается не только феминизма. С рождением сына вы стали активно поддерживать сообщества, посвященные инклюзии. Какого это буквально заново учиться жить и учить жить своего ребенка с учетом практически полного отсутствия инклюзивного направления в России на тот момент?

Я в этом плане человек с привилегиями, если можно так выразиться. Помимо работы в Psychologies (ежемесячный научно-популярный журнал по психологии, — прим Enter.), который первым стал освещать тему инклюзии в России, я так или иначе знала многих представителей этой сферы. У меня не было шока от незнания.

Было тяжело от отсутствия нормальной диагностики, и очередь в ЦЛП (Центр Лечебной Педагогики для детей с различными особенностями развития — прим. Enter) достигала полугода. Ты просто сидишь и не понимаешь, как помочь своему ребенку. Но в какой-то момент я позвонила знакомым, в том числе Оле Журавской — президенту АНО БО «Журавлик» (благотворительная организация, которая занимается развитием инклюзивного образования, — прим. Enter), и тема инклюзии стала для меня самой важной в жизни и в личном, и в социальном плане.

Думаю, у любого родителя, который встречается с РАС (расстройства аутистического спектра — прим. Enter), уникальная и сложная история. Это процесс длиною в жизнь, к которому привыкаешь. Но скажу так, мне достался самый крутой чувак на планете, и у меня есть шанс сделать его счастливыми. Мы с ним бро! Думаю, что все остальные проблемы уходят на второй план.

И после рождения Давида вы на какое-то время ушли из медиапространства, чтобы полностью сосредоточиться на нем?

Да, у меня не было выбора, если бы я этого не сделала, мы бы его не вытащили. Передо мной поставили задачу, мой главный проект в жизни, и я пошла его реализовывать и делаю это до сих пор.

А был момент осознания, что вот именно он и есть ваша главная мотивация? Что он — ключ к возвращению в социум?

Безусловно.

Как это было? Что послужило триггером к возвращению себя?

Я всегда шучу, что во-первых, мне нужно каждый месяц платить за его классную инклюзивную школу и другие вещи. Но если серьезно, для для родителей с особенными детьми постоянные и крупные денежные траты в нашей стране становятся нормой. Поэтому не работать я не могу.

Во-вторых, у меня с Давидом был совершенно поразительный случай, который изменил все. Дело в том, что наша семья — достаточно эмоциональные люди, интересные, но специфичные. И вот как-то выдался для нас тяжелый год: тогда заболел папа, мы поняли, что у Давида есть особенности, и наши отношения с мужем шли к логическому завершению. Пик этой суматохи пришелся на общий отпуск — по дому бегала мама и заказывала билеты в Москву, по телефону с кем-то ругался муж, я не могла дописать сложную статью о выходе Британии из Евросоюза. И посреди этого безумия мой ребенок ходил вокруг стола и в алфавитном порядке педантично называл все страны мира. В тот момент я поняла, что никто, кроме меня не будет для него стержнем. Либо я встаю позади него и делаю так, чтобы он не ходил вокруг стола, либо все разрушится.

Дело в том, что для детей с РАС очень важен человек, который будет в их жизни константой и безусловной опорой. И вот как меня внутри переклинило в тот день, так не отпускает до сих пор. Пока я нужна Давиду, я буду крепко стоять на ногах, что бы ни произошло.

На тот момент вы уже занимались с психотерапевтом?

Да, довольно долгое время. Я вообще большой адепт длительной и грамотной психотерапии.

И вот вы возвращаетесь в Россию. Происходят работа в TheQuestion и съемки фильма с Антоном Желновым. А потом случается «Мел» — особенная часть вашей карьеры. Почему это место стало настолько важным для вас?

В TheQuestion меня позвала Тоня Самсонова — основательница платформы. Это была моя первая официальная работа после долгого перерыва. Там я провела крутые полтора года, но потом стало понятно, что нам пора разойтись — проект шел в одну сторону, а я хотела развиваться в других направлениях. Дальше журналист Антон Желнов позвал меня на съемки документального фильма про Илью и Эмилию Кабаковых в качестве исполнительного продюсера. Мы уехали на съемки, и все было отлично. Но к моменту, когда надо было возвращаться, меня охватил ужас, что в Москве я просто не найду работу. Привет, синдром самозванца!

Но я написала пост о поиске работы в Facebook (Марк Цукерберг, спасибо вам за этот чудный нетворкинг). И за неделю, вопреки сомнениям, мне пришло несколько предложений о работе, из которых я выбрала именно «Мел».

Этот журнал стал для меня фантастическим местом. Я почувствовала себя профессионалом, тексты которого имеют социальную значимость. Потому что «Мел» — единственно медиа в России, которое рассказывает о гуманном воспитании детей, продвигая эмпатию и уважение к своему ребенку. Мы делали это вместе и просто кайфовали. Это был год абсолютного счастья и душевного рехаба.

В «Меле» появился тезис «работы в кайф» без «достигаторства»? Просто потому, что нравится то, чем я занимаюсь?

Я на самом деле вообще не «достигатор», я — трудоголик. И я в целом про работу в кайф, иначе какой нормальный человек может вкладывать столько сил в развитие российских медиа в 2021 году. К тому же, если мне не хватает работы, я становлюсь просто невыносимой и начинаю сводить с ума себя и окружающих. Лучше занять руки делом.

А «достигаторов» я первый раз увидела именно среди героев Forbes, в основном, старшего поколения. И думаю, что идея карьеры ради карьеры уже себя изжила. Я искренне верю, что человек может много и эффективно работать, только если действительно видит в этом смысл и радость.

Всякие заботливые «кумушки» в соцсетях периодически пишут мне, что нужно найти человека, который обо мне позаботится, чтобы я меньше работала. Я всегда ужасно смеюсь, кто им сказал, что я хочу меньше работать? Почему существует априорная идея, что женщина работает только если «мужика у нее нормального нет»? Мне кажется, нет ничего круче, чем наблюдать, как твой любимый реализуется в том, что делает его счастливым. Я бы никогда не смогла быть с человеком, который пытается лишить меня этого. Это не забота, а порабощение.

Как избавиться от навязчивого влияния и обрести внутреннюю свободу, которая позволяет тебе делать то, что ты хочешь, а не то, чего от тебя ждут?

Я не знаю, насколько гуманно прозвучит мое заявление, но, мне кажется, что нужно окружать себя людьми, которые разделяют ценность личного пространства. Опыт подсказывает, что отношения, будь они дружественными или романтическими, между людьми с противоположным мнением по этому вопросу, обречены на провал.

Это не значит, что один плохой, а другой хороший, просто им не нужно находиться в одном пространстве. И попытки перестроить друг друга приведут только к тому, что кто-то из них сломается.

Ну и немного практико-философский вопрос. Да, есть огромная нагрузка, она в кайф, она постоянная и необходимая. Но как жить в нескольких измерениях и не сходить с ума?

Могу только дать совет от создателей бестселлера — «Никак».

Фундаментальный ответ. Можно повесить на стеночку, чтобы никогда не забывать. Хорошо, а как расставлять приоритеты в жизни, чтобы хотя бы сохранять видимость, что ты не сошел с ума?

Наша жизнь — суп из всего, что мы делаем. А в супе есть огромное количество ингридиентов. И только соединив все в правильных пропорциях, сможешь вкусно поесть, в нашем случае, пожить.

Мне кажется, вопрос приоритетов — это вопрос одного дня, ну, максимум недели. Я точно знаю, что каждый день мне надо отвезти Давида в школу и забрать его оттуда. Это два основных дела, которые непоколебимы. Пока мы едем с ним в школу, я не говорю по телефону и не отвлекаюсь на работу. Мы болтаем, веселимся и слушаем музыку, потому что это важнее всего.

Еще очень важно говорить «нет». Представляете, как классно? Мы можем контролировать свою нагрузку одним словом из трех букв. Порой именно оно помогает не сойти с ума. Мир не рухнет, если вы откажетесь от каких-то вещей. К примеру, если меня пригласят спикером на форум по инклюзивному образованию, я пойду. А если кто-то позовет провести кинопоказ, я предпочту остаться с сыном и посмотреть фильм в любимых трениках. В приоритетах нет ничего сложного. Если ты умеешь слышать себя, самое важное само всплывает на поверхность. Так и живем.

Фото: Андрей Соловьев