По статистике каждый год на планете выпускают 80 млрд предметов одежды, и это одно из самых неэкологичных производств. Пытаясь сэкономить и ускорить выпуск коллекций, компании используют дешевый труд и неконтролируемо тратят природные ресурсы.

В 2019 году в моду вошла концепция устойчивого развития (sustainability). Ее идея в том, чтобы пересмотреть подход к производству и потреблению вещей. На этот путь уже встали несколько брендов — журналистка Дана Томас посвятила их работе книгу Fashionopolis. С разрешения издательства «Альпина нон-фикшн» Enter публикует отрывок о том, как в лабораториях с помощью ДНК выращивают кожу и шелк для модных коллекций.

Из того, что делает Стелла Маккартни ради устойчивого развития, самое важное и перспективное — это попечительство над прорывными стартапами, и она делает это разными способами: как инвестор, как клиент, иногда просто как промоутер-популяризатор. Такова ее роль в настоящее время в Modern Meadow, американской биотехнологической компании, использующей ферментацию для выращивания не содержащего продуктов животного происхождения коллагенового белка и создания материала, имитирующего натуральную кожу.

Компания Modern Meadow такая же футуристично-сказочная, как ее название. И движут ею наши потребности.

Живя в Шанхае в конце 2000-х, американский венчурный капиталист и, по собственному признанию, «ботан» Андраш Форгач был ошеломлен гигантским спросом в Китае на мясо и товары из кожи. К тому времени Андраш и его отец, физик Габор Форгач, уже основали Organovo, биотехнологический стартап, занимавшийся 3D-печатью тканей человеческого организма для медицинского применения, в частности для реконструктивной хирургии, а также для тестирования фармакологических и косметических препаратов. Он задумался, нельзя ли использовать «конструирование тканей» также для производства материалов, похожих на мясо и кожу. Он вернулся в Соединенные Штаты и в 2011 году основал Modern Meadow вместе со своим отцом и с учеными Кароли Якабом и Франсуаз Марга. Обнаружив, что уже существуют компании, добившиеся успехов в разработке «культивированного мяса» (или «чистого мяса»), для которого не нужно забивать скот, они обратили внимание на материалы.

По другую сторону Атлантики Сюзанна Ли, здравомыслящая британка, изучавшая текстиль в Центральном колледже искусств и дизайна Святого Мартина и работавшая помощницей дизайнера Джона Гальяно на заре его карьеры, экспериментировала с биопроизводством — созданием материалов с помощью микроорганизмов — в своей компании BioCouture Research Project. Когда она узнала о Modern Meadow, то, по ее словам, это было похоже на открытие того самого нового будущего, которое она хотела исследовать. В 2014 году она переехала в Нью-Йорк, чтобы влиться в команду на правах директора по креативу.

Год спустя Modern Meadow наняла главного инженера Дэйва Уильямсона из DuPont. Он провел технологическую оценку процесса тканевого инжиниринга в компании — изучил, насколько плотные и объемные материалы можно выращивать, сколько на это нужно времени, каковы затраты, — и дал заключение, что процесс не масштабируем, ни в финансовом, ни в практическом отношении. Вдобавок было что-то «тошнотворное в получении клеток от человека или от животного», — сказал Ли. На тот момент Modern Meadow использовала клетки нерожденных телят.

Компания снова поменяла курс, на сей раз, обратившись к процессу ферментации для производства коллагенового белка, важнейшего ингредиента кожи животных, но без использования продуктов животного происхождения. По словам Ли, если все пойдет, как они надеются, ученые смогут «создать платье в чане с жидкостью».

Натуральная кожа — это бизнес, приносящий $100 млрд в год еще до того, как она превращается в обувь, чемоданы или плащи. Потребительский спрос на товары из кожи на мировом рынке растет на 5% в год. Выращенные в лаборатории материалы, похожие на кожу, рассматриваются как ценная замена изготавливаемых из нефти искусственной кожи и имитации из ПВХ, а также как способ избавления от вредоносной цепочки поставок традиционной кожи; индустрия животноводства создает по меньшей мере половину выбросов парниковых газов в мире. При биопроизводстве нет отходов — вы выращиваете ровно столько, сколько нужно, — и, поскольку в нем отсутствуют продукты животного происхождения, оно веганское.

«Когда я впервые об этом услышала, то призадумалась, — сказала мне Маккартни с некоторым скепсисом. — Но, если вы не убиваете животных, значит, нам с вами по пути. Вы используете меньше воды, меньше электричества, совсем не используете землю? Тащите, что там у вас! Я с восторгом предвкушаю день, когда все мои товарные предложения будут сделаны из кожи, выращенной в лаборатории».

Было идеальное летнее утро 2017 года, когда я отправилась на встречу с Сюзанной Ли в штаб-квартиру Modern Meadow. Тогда она располагалась на восьмом этаже строения А Бруклинского армейского терминала, столетнего здания бывшей военной базы через Ист-Ривер от Уолл-стрит.

Как и многие женщины, с которыми я общалась, работая над этой книгой, Ли прямодушная, стильная, любопытная и бесстрашная. Типичная англичанка, светлокожая и худощавая, под пятьдесят, со стрижкой боб на белых, как молоко, волосах, она руководит группами технарей, превращая футуристические фантазии в реальность — и прибыльную, и благоприятную для природы. «Большинство наших сотрудников — пятьдесят пять из шестидесяти — инженеры, — рассказывала она, пока мы шли по коридору к большому открытому помещению, уставленному рядами столов, за которыми сидело и работало на ноутбуках множество молодых людей. — Молекулярные биологи, механики, биохимики — у нас двадцать докторов философии».

Через застекленную нишу в стене коридора открывался вид на лабораторию, где ученые в черных халатах хлопотали у бурлящих биореакторов и рядов пробирок. «Есть что-то пугающее в облике технарей в белых лабораторных халатах, и я решила избавиться от этой традиции, — объяснила Ли. — Они считают себя лабораторными ниндзя».

То, чем занимаются ниндзя, называется комплексной биотехнологией, говорит она. «Клеточная инженерия, конструирование клеточных организмов, производящих то, что нам нужно, — вот продвинутая генетика, продвинутая химия».

Однако все это опирается на относительно доступную для понимания идею: «Примерно как вы варите пиво, но мы вместо пива делаем коллаген, который превращаем в кожу». (Со времени моего интервью с Ли в Modern Meadow перестали называть свой продукт кожей и теперь обозначают его как «биопроизводный материал». В начале 2019 года пресс-секретарь компании объяснила мне, что терминология была изменена после консультации с представителями торговли. «Кожа по определению есть выдубленная шкура животного, — сказала она. — Следовательно, по определению наш материал не кожа, потому что он не содержит продуктов животного происхождения».)

Никаких животных клеток не требуется; ДНК пишется как код, как программа. «Мы программируем ДНК дрожжей производить коллаген, и дрожжевые клетки становятся маленькими фабриками по производству коллагена, — сказала Ли. — Мы учим старый процесс новым трюкам».

После того как коллаген выращен, он фильтруется, чтобы удалить дрожжи, очищается и посредством процесса биопроизводства конструируется и собирается в материал, биологически сходный с кожей. Как и кожу животного, биопроизводный материал нужно выдубить, чтобы он не гнил. Дубление хромом не соответствует принципам устойчивости, но ученые Modern Meadow разрабатывают более чистый процесс, «соответствующий нашим требованиям к материалам», по словам Ли. От модификации клеток до дубления проходит примерно две недели.

Мы вернулись в ее кабинет, где она показала мне несколько образцов.

Первый был круглым и тонким, как тортилья, черным, чуть шероховатым. «Мы называем его “слон”, — сказала она. — Он сделан из чистого коллагена — белка, содержащегося в коже».

Я пощупала материал и поднесла к носу.

«Он совсем как настоящая кожа».

Ли кивнула.

Она протянула мне второй образец размером с тортилью, также черный, но тоньше и морщинистый, как шкура носорога. Его они прозвали «Розуэлл» в честь знаменитой загадки НЛО 1947 года, поскольку, по словам Ли, «у него внеземное качество».

Третья черная тортилья была мягкой и гладкой, как итальянская перчаточная кожа.

«Каждый месяц они выглядят по-другому, — заметила Ли, убирая образцы. — Мы столько всего узнаем на каждом этапе производства». Я заметила в углу ее кабинета швейную машину. Она использует ее для тестирования материала — «чтобы убедиться, что можно строчить его и конструировать из него, как из традиционных материалов». Со временем материалы Modern Meadow будут продаваться рулонами коммерческим предприятиям для классического двухмерного раскроя и пошива.

Компания разрабатывает также 3D-процессы, такие как жидкий материал для соединения швов, словно клеем, — представьте себе дождевики из неопрена — или для заливки в формы, а также материал, выращиваемый в конкретной форме. «На что похоже сиденье автомобиля будущего? — спросила меня Ли. — Может быть, оно будет простроченным. Может, и нет. Сумку “Келли” от Hermès можно вырастить в готовом виде, вместо того чтобы кроить и шить.

Мы не собираемся вытеснять традиционное ремесло, — сделала она оговорку. — Мы хотим, чтобы Hermès и дальше шили сумки “Келли” вручную. Мы, однако, хотим показать, что есть альтернатива… что мы можем пойти намного дальше использования традиционной кожи». Для своего детища Ли и ее команда предложили зарегистрировать товарный знак Zoa, от zōē — «жизнь» на древнегреческом.

Через несколько месяцев после моего интервью, в начале октября 2017 года, Modern Meadow продемонстрировала свой первый прототип — белую лоскутную футболку со сварными швами, выполненными из жидкого Zoa, — на выставке «Вещи: современна ли мода?» в нью-йоркском Музее современного искусства.

Параллельно компания провела двухнедельную демонстрацию в витрине на Кросби-стрит в Сохо, чтобы рассказать всем прохожим, что представляют собой Modern Meadow и биопроизводство. На стене была изображена временная шкала от каменного века до эпохи синтетики; ученые считают, что первую пару кожаных туфель сшили и сносили за 170 тысяч лет до нашей эры. На заднем плане демонстрировалось повторяющееся минутное видео о биопроизводстве, в котором зрителям задавался вопрос: «Когда вы в последний раз носили революцию?»

В пространстве выставки в витринах высотой по пояс были представлены прототипы Zoa, задуманные Ли, старшим разработчиком материалов Эми Конгдон и их командой в Modern Meadow. Скажем, черный коллаж из хлопка, сетчатой ткани и Zoa в форме футболки. Образец двустороннего хлопка с черным и белым жидким Zoa, сливающимися вместе в водовороте. Квадрат прозрачного шелка, расписанный методом напыления жидким Zoa. Объемный сетчатый материал (spacer mesh), «сшитый» жидким Zoa.

Благодаря существенному фандрайзингу — $53,5 млн от частных инвесторов, в том числе от Horizons Ventures и Iconiq Capital, а также $33,9 млн в виде грантов и налоговых вычетов — Modern Meadow с тех пор покинула катакомбы в Бруклинском армейском терминале. Студия дизайна и прикладных исследований переехала в New Lab в районе Бруклинской военно-морской верфи. Лаборатории биотехнологии, ферментации и материаловедения — и соответствующие специалисты — теперь располагаются в колоссальном бруталистском здании в Натли (штат Нью-Джерси), в котором раньше находилась компания Hoffmann-La Roche pharmaceuticals.

В 2019 году Modern Meadow планировала представить свой первый продукт, сделанный из Zoa, спроектированный в тесном взаимодействии с одним модным домом сегмента люкс (не McCartney). Компания также сотрудничала с брендом из области спорта высших достижений. Modern Meadow объединила силы с отделами исследований и разработок этих компаний с целью совместного создания вещей; именно так Modern Meadow предпочитает взаимодействовать со всеми своими партнерами.

Особенно вдохновила Форгача и Ли возможность применения разработок компании в сегменте люкс — настолько, что они наняли трио ветеранов модной индустрии в качестве консультантов. Это Анна Бакст, бывший президент по аксессуарам и обуви группы Michael Kors (она вошла и в совет директоров), Франсуа Кресс, в прошлом президент и генеральный директор Prada USA, и Мимма Вильецио, бывший директор по глобальным корпоративным коммуникациям Gucci Group (ныне Kering). Для Вильецио идея Modern Meadow кристально ясна.

«Люди спрашивают себя: “Зачем мне покупать Prada вместо Gucci, если эта вещь выглядит точно так же и столько же стоит?”» — сказала она.

Затем, что, если вещь от Prada сделана из Zoa, «она несравненно лучше».

Накануне открытия выставки в MoMA было продемонстрировано еще одно технологическое чудо — коктейльное платье из струящегося трикотажа цвета золотистой березы, созданное Стеллой Маккартни и изготовленное из выращенной в лаборатории «паутины» биотехнологической фирмой Bolt Threads, базирующейся в области залива Сан-Франциско.

Маккартни с ее позицией отказа от всего, имеющего животное происхождение, давно пыталась оправдать использование натурального шелка — как перед собой, так и перед своими последователями. Шелк-сырец — это волокно коконов шелковичного червя Bombyx mori, и для того чтобы размотать волокна, не повредив их, коконы погружают в кипящую воду, убивая при этом червя. Годами Маккартни пыталась найти альтернативы, например шелк, собираемый после того, как бабочки уже вылупились, но его качество значительно ниже. «Момент, когда я нашла Bolt, изменил мою жизнь и карьеру», — сказала она.

История Bolt началась с докторских диссертаций биоинженеров Дэна Видмайера и Итана Мирски в Калифорнийском университете в Сан-Франциско. В разгар работы они встретились в лаборатории биологического синтеза за экспериментами с паучьим шелком. Третий соискатель, Дэвид Бреслауэр, занимался биоинжинирингом в расположенном через залив Калифорнийском университете в Беркли, он тоже пытался воссоздать шелк в лаборатории и обратился к Видмайеру и Мирски за протеином. Трое ученых объединились и в 2009 году организовали Refactored Materials в сан-францисском инкубаторе, чтобы превратить свои эксперименты в полноценный бизнес.

Пауки выделяют семь видов шелка — от ловчей спиральной нити, из которой делают сети для ловли добычи, до паутины для яйцевых коконов, защищающих яйцевые камеры. Чтобы понять, как они плетут свои сети, Видмайер, Мирски и Бреслауэр заполнили кабинет пауками-золотопрядами (рода Nephila) и гимнастическими обручами, после чего стали наблюдать, как трудятся эти существа. Ученые пришли к выводу, что каркасная нить — самый прочный шелк, на котором пауки повисают, упав с места прикрепления, — больше всего вдохновляет их на создание первого рукотворного шелкового волокна. Финансирование предоставил Стив Вассалло из Foundation Capital в Кремниевой долине.

Научные исследования, связанные с паучьим шелком Bolt, напоминают подходы Modern Meadow при работе над кожеподобным материалом: генетики и микробиологи в независимой лаборатории в районе залива конструируют последовательность ДНК, чтобы создать белок шелка. Пробирки с ДНК отправляют службой FedEx в компанию Bolt в Эмеривилле. «Жизнь прибывает в коробке с доставкой до двери», — пошутила Джейми Бейнбридж, вице-президент Bolt по разработке продуктов, во время моего визита в Bolt Threads в 2017 году.

После этого ДНК оказывается в биолаборатории Bolt, где ее внедряют в дрожжи, — как и в Modern Meadow, дрожжи служат организмом-хозяином для ДНК. В Modern Meadow ДНК запрограммирована делать коллаген, а в Bolt — шелк. Дрожжи подвергаются тепловому и холодовому шоку, что позволяет им принять новую ДНК. «В иные дни здесь пахнет как в пекарне», — сказала Бейнбридж, когда мы шли через лабораторию.

Позади нас находились морозильные камеры, поддерживающие температуру −80 °С, — одну прозвали Антаресом, другую Бетельгейзе, — где ученые хранят волокна для дальнейшего использования. «Это наша библиотека», — пояснила Бейнбридж.

Мы пересекли коридор и оказались в помещении для ферментации. Здесь дрожжи преобразуются в ферменты — в емкостях из нержавеющей стали, похожих на перегонные кубы, с резиновыми трубками и стеклянными контейнерами, в которых происходит фильтрация. «Стандартное оборудование для пивоварения и производства инсулина», — сказала она. Это были двухлитровые модификации. Отсюда варево поступает в столитровые ферментационные чаны. Дрожжи с подсаженной ДНК поедают декстрозу (сахар) и воду и проходят цикл ферментации. Шелк увеличивается в объеме. Клеточный бульон фильтруется и прогоняется через центрифугу. Остается чистый шелк. Он выглядит как блестящая тянучка оттенка шампань. Совсем как на шоколадной фабрике у Вилли Вонки.

Тянучка прогоняется через распылительную сушилку — «наподобие той, что используется для превращения жидкого молока в сухое» — и отправляется на хранение, пояснила Бейнбридж. Она указала на лежащий на полке пластиковый мешок размером с футбольный мяч, наполненный примерно двумя килограммами белого порошка. «Это мешок шелка», — сказала она. Сто двадцать граммов порошка дают один квадратный метр ткани; этого двухкилограммового мешка хватит метров на семнадцать.

Когда надо спрясть какое-то количество шелка, порошок смешивается с особым раствором, превращающим его в растворимый сироп «вроде патоки». В процессе так называемого мокрого прядения сироп помещается в насос, волокно продавливается через фильеру — «именно так называется задняя часть брюшка паука, откуда выходит шелк для паутины», сказала Бейнбридж, — и погружается в водяную баню для коагуляции. Нить окрашивается красителями для ткани и сматывается на серию дисков вроде шпинделей, каждый из которых вращается быстрее и натягивает нить сильнее для кристаллизации волокна и создания структуры нити. Затем нить наматывается на катушку. Готово. Она показала мне несколько катушек. На ощупь и на вид я не могла определить, что это не натуральный шелк.

Когда команда достигла в своих разработках этого этапа, настало время увеличивать масштабы. Ученые пригласили на должность коммерческого директора бывшего американского бренд-директора женской линии в Nike Сью Левин, и она сразу же изменила название фирмы с Refactored Materials на более выразительное Bolt Threads. Получив полноценное волокно, выращенное в лаборатории, которое окрестили микрошелком (Microsilk), они позвали местную мастерицу-ткачиху Лилиан Уипл, чтобы та превратила его в ткань. Она выткала несколько образчиков, и с каждым разом ученые Bolt корректировали и совершенствовали процесс формования и прядения, пока не получили идеальный кусок ткани. Однако после стирки он сел примерно на сорок процентов.

В начале 2015 года ученые перебрались из инкубатора в пятиэтажное здание в Эмеривилле, прибрежном городе возле Бэй-Бриджа между Западным Оклендом и Беркли, и пригласили Бейнбридж. Разменявшая шестой десяток уроженка Сиэтла с седыми волосами до плеч, в профессорских очках в синей оправе, она тоже успела поработать в Nike — в качестве главы группы передовых исследований и разработок в области одежды. Для решения проблемы усадки она предложила смешать паучий шелк на стадии полимеризации с целлюлозой, называемой лиоцеллом, продуктом «самого чистого процесса производства вискозного шелка и биоразлагаемым в конце жизни», рассказала она. И это сработало.

Изображения: marinaradio