Все, что вы воображаете при слове «романтика», почти наверняка взято из фильмов: кинематограф влияет на наши представления о любви едва ли не больше, чем реальный жизненный опыт. Но мелодрамы 2010-х — совсем не то же, что их аналоги, скажем, из 1990-х. В День всех влюбленных колумнист Enter Антон Хитров рассказывает, как принято говорить о любви в современном кино — популярном и артхаусном.

Начнем с очевидного: сегодня персонажи любовных историй в принципе не похожи на хрестоматийные экранные пары — хотя бы потому, что сейчас это не обязательно мужчина и женщина. Современное квир-кино — от английского слова queer, которым обозначают все «ненормативные» в патриархальном мире варианты сексуальности — это уже не столько кино о гомофобии, сколько именно кино о любви. В конце концов, гомосексуальные пары могут столкнуться с теми же сложностями, что и гетеросексуальные, а не только с нетерпимостью окружающих.

К примеру, в трехчасовой мелодраме Абделатифа Кешиша «Жизнь Адель» («Золотая пальмовая ветвь» Каннского фестиваля-2013) школьники-гомофобы, не принимающие одноклассницу-лесбиянку — наименьшая из проблем, с которой заглавной героине приходится разбираться. Что гораздо хуже — так это классовые различия между ней, девушкой из рабочей семьи, и ее возлюбленной, Эммой, начинающей художницей, росшей в богемной среде.

Впрочем, иногда самые интересные препятствия, с которыми кинематограф может столкнуть влюбленных — внутренние, а не внешние. Меланхоличная картина венгерки Ильдико Энеди «О теле и душе», в 2017 году завоевавшая главный приз Берлинского кинофестиваля, рассказывает о любви как о единственном известном способе преодоления травмы. Это роднит ее с одним из главных романов 2010-х, «Маленькой жизнью» Ханьи Янагихары.

Что конкретно травмировало героев — сухорукого финансового директора скотобойни и приписанную к его предприятию аутичную инспекторшу — Энеди намеренно не сообщает. Зато показывает мир, сам по себе способный калечить своих обитателей: съемки шли на настоящем мясокомбинате, и камера не жалела нервы зрителя.

Андре и Мария — так зовут персонажей — неуживчивые, мрачные трудоголики, которых в начале фильма невозможно вообразить влюбленными. Сводит их, по большому счету, чудо: мужчина и женщина случайно понимают, что видят один и тот же сон — каждую ночь они превращаются в оленей и вдвоем гуляют по заснеженному лесу. Наяву их отношения продвигаются крошечными, робкими шагами, но мало-помалу герои оттаивают: учатся непритворно улыбаться и прикасаться друг к другу, не отдергивая руки — для них это крайняя степень доверия, все равно что секс. Что ж, задерганным людям любовь очевидно нужна больше, чем свободным оленям — но дается она им значительно труднее.

Самая большая головная боль реальных пар — это вопрос их соответствия ожиданиям, почти всегда нереалистичным и, как правило, навязанным извне. В кино все иначе: экранная любовь сейчас — непременно так или иначе вызов норме. По крайней мере, в тех фильмах, которые претендуют на место в истории. Неудивительно, что самую странную кинопару 2010-х придумал амбассадор всего ненормального и неправильного в большом кино — сентиментальный фантаст Гильермо дель Торо, режиссер, истово сочувствующий разным чудовищам от вампиров до демонов.

Его последняя на сегодня работа «Форма воды», награжденная «Золотым львом» на Венецианском фестивале-2017, снята по мотивам классического голливудского хоррора «Тварь из Черной лагуны», только у дель Торо все наоборот. Ну то есть не совсем наоборот: рыбочеловек по-прежнему страшный на вид, не умеет говорить и не до конца понимает людскую мораль. Но симпатии зрителей — на стороне монстра, а не преследующих его мужчин-мачо.

Дель Торо переселил амфибию из амазонских джунглей в секретную военную лабораторию начала 60-х и свел с такой же немой уборщицей: получилась сказочная история любви двух изгоев в мире, пораженном тотальной нетерпимостью. Эпоха выбрана не столько для рифмы с оригинальной лентой (действие «Твари» разворачивается лет на десять раньше), сколько ради концепции: Холодная война — время, когда мир делится на своих и чужих, а ненавистную режиссеру норму наделяют чуть ли не священным статусом.

Говоря о сказках: об эстетике времени проще судить по фестивальному кино, а вот о ценностях — по мейнстримным хитам. Скажем, сериал Netflix «Половое воспитание» в силу своей популярности — куда более значимое свидетельство новой парадигмы отношений, чем любая, даже самая талантливая артхаусная драма. Так вот, главный сравнительно попсовый фильм о любви за прошедшее десятилетие — разумеется, «Ла-Ла Ленд» Дэмьена Шазелла, собравший в 2017 году шесть «Оскаров»: настоящий манифест современной романтики, замаскированный под яркую ретро-сказку с танцующими и поющими звездами.

На случай, если вы эту картину почему-то пропустили, вот ее сюжет. Миа, бариста с голливудской киностудии, мечтающая, естественно, стать актрисой, знакомится с Себастьяном, пианистом, одержимым идеей собственного олдскульного джаз-клуба. Они быстро влюбляются, так же быстро ссорятся и приходят к успеху порознь — успев, однако, вдохновить друг друга на правильные шаги, которые в итоге стали решающими в их карьерах. Спустя много лет, случайно встретившись у Себастьяна в клубе, оба понимают: оно того стоило. Их отношения не были ошибкой, но и их расставание тоже.

Демонстративно эскапистское, ни капельки не реалистичное кино, которое, по идее, должно показывать нам жизнь такой, какой мы хотим ее видеть, а не такой, какова она на самом деле, неожиданно признает: счастливая любовь — та, что помогла тебе вырасти над собой, а не та, что навсегда. Это прагматичный, возможно, для кого-то даже чересчур сухой подход, но рациональный взгляд на отношения — в сущности, и есть романтический идеал нашего времени, нравится вам это или нет.

Изображения: Саша Спи