В 1921 году продразверстка, последствия Гражданской войны и засуха привели СССР к ужасающему массовому голоду. Бедствие охватило 35 губерний, и сильнее всего в это время пострадало Поволжье — в том числе территория современного Татарстана.

Чтобы остановить массовую гибель, советская власть впервые привлекла капиталистов. За два года американская администрация помощи (ARA) спасла от голодной смерти порядка 10 миллионов человек. Подробную историю того, как это было, в книге «Российская миссия» отразил Дуглас Смит. Этой осенью она вышла в издательстве Corpus в переводе Евгении Фоменко — с разрешения издательства мы публикуем отрывок о ТАССР.

27 октября Хэскелл (директор представительства Американской администрации помощи в СССР, — прим. Enter) приехал с инспекцией в Казань. В числе его сопровождающих были Джеймс Гудрич, бывший губернатор Индианы, которого Гувер (президент США, — прим. Enter) отправил в Россию анализировать голод, и английский журналист и писатель Филип Гиббс. Два дня спустя делегация выехала из Казани в Москву, но Гиббс и еще один британский репортер решили отправиться в сельскую местность, чтобы увидеть голод своими глазами. Гиббс, которого Чайлдс (сотрудник Американской администрации помощи, — прим. Enter) называл «этаким герцогом», заявил, что не верит в сообщения о серьезности голода, потому что западная пресса склонна к антироссийской пропаганде. Чайлдс нашел переводчика и организовал Гиббсу небольшую поездку по Волге в Спасский кантон, чтобы журналист смог лично во всем убедиться.

Всего один день спустя Гиббс вернулся в Казань другим человеком. Потрясение оказалось столь велико, что Чайлдс не сразу смог его разговорить. Только на второй день он собрался с силами, чтобы описать ужасы, увиденные в Спасске. Хотя Гиббс освещал резню, которую наблюдал на Западном фронте во время Первой мировой войны, ничто не могло подготовить его к такому. Вскоре это состояние стали называть «голодным шоком» по аналогии со «снарядным шоком» времен войны, и Гиббс испытал его одним из первых. Другой случай наблюдался у сотрудника ARA, который в конце лета обнаружил в Поволжье амбар, забитый трупами. Он начал пересчитывать тела, но стоило ему дойти до сорок восьмого, как что-то у него внутри оборвалось. Он не мог продолжать, хотя оставалось еще много непересчитанных тел. Остаток дня он снова и снова повторял: «Сорок восемь… сорок восемь… сорок восемь». Больше он не мог сказать ни слова. Дар речи вернулся к нему лишь на следующий день, и он закончил дело.

В личных письмах сотрудники ARA часто упоминают об эмоциональной тяжести их труда. Нервы натягивались до предела и иногда не выдерживали. Генеральный директор ARA Эдгар Рикард, работавший в нью-йоркском отделении организации, так переживал за психическое состояние сотрудников, что рекомендовал удлинить их европейские отпуска и сократить рабочие смены. «Судя по неофициальным личным рассказам, — телеграфировал он Брауну 7 апреля 1922 года, — эта российская миссия привела к возникновению среди сотрудников “голодного шока”, с которым мы не сталкивались во время всех остальных операций, и этот шок, похоже, делает прекрасных в остальном работников некомпетентными».

Оправившись от шока и вернувшись в Англию, Гиббс опубликовал восторженный отзыв на работу Американской администрации помощи, деятельность которой он назвал «самой поразительной вещью в истории человечества». Он отметил усилия своих сограждан, но подчеркнул, что «нужно отдать должное размаху и благородству американской инициативы». Ничто не могло сравниться с «неустанной самоотверженностью» молодых американцев, рискующих здоровьем и жизнью на службе человечеству.

6 октября 1921 года Чайлдс выехал из Казани на большом, но довольно грязном речном пароходе «Варлен», на который погрузили 75 тысяч пайков для голодающих деревень, расположенных ниже по течению Волги. Его сопровождали переводчик Якобс, Рауф Сабиров (председатель президиума ЦИК ТАССР, — прим. Enter) и Михаил Скворцов, еще один местный партийный чиновник с неуемной энергией и искренней приверженностью высоким идеалам революции, с которым Чайлдс быстро подружился. На следующий день они прибыли в Богородск, вид которого был жалок. «Унылая и грязная русская деревня», — отметил Чайлдс. По берегам реки сидели беженцы. Многие были мертвы или умирали, а те, у кого еще оставались силы, копали неглубокие могилы в грязи.

Чайлдс был поражен, увидев рядом с ними груду американской провизии, которая ожидала отправки вглубь страны. Ее охранял всего один солдат с винтовкой, которая казалась слишком старой, чтобы из нее стрелять. Беженцы смотрели на вожделенную пищу, но никто не пытался к ней подойти. Чайлдс счел, что увиденное доказывает правдивость слухов о свойственных русским пассивности и фатализме, «за долгие века укоренившихся в славянской природе».

Конечно, он не понимал, что после многих лет войны, революции, болезней и голода несчастные люди были слишком слабы и опустошены, чтобы и дальше бороться за жизнь, какой бы ни была их славянская природа. Они страдали годами и больше не могли сопротивляться. Еще более странной сцену делал тот факт, что чуть ниже по течению находился базар, где крестьяне продавали яйца, масло, молоко и мясо. Но денег у беженцев не было, поэтому они умирали от голода. Чайлдс не мог поверить своим глазам, но вскоре сотрудники ARA поняли, что такова неизбежная реальность голода: пока миллионы людей умирали, другие рядом с ними ели. Продукты можно было купить, но цена была высока, а торговцы на рынках не собирались отдавать свои товары бесплатно, хотя и сочувствовали ходячим скелетам, которых встречали. Голдер сделал такие же наблюдения в своих поездках. Продовольствие было сосредоточено в руках небольшого количества людей на местах, но из-за плохой системы снабжения и отсутствия денег деревенские жители голодали. Получавшие жалованье горожане имели большие шансы на выживание, но все те, кому жалованье не полагалось, были их лишены.

На следующий день американцы встретились с жителями Лаишева, чтобы организовать местный продовольственный комитет. ARA разделила страну на крупные округа и открыла отделения под руководством нескольких американцев, которые курировали работу в каждом из округов. Татарская республика вошла в Казанский округ площадью около 100 тысяч квадратных километров с населением 2 456 074 человек. Он был расширен в декабре, а затем еще раз — в мае 1922 года. В итоге в его юрисдикцию вошли 4,5 миллиона человек, проживающих на территории площадью более 230 тысяч квадратных километров, где вполне могли бы разместиться штаты Нью-Йорк, Нью-Джерси и вся Новая Англия за исключением Мэна. Управляли этим округом лишь несколько американцев, находившихся в Казани. Огромные размеры округа усугублялись ужасным состоянием транспортной сети, которая делала перемещение по округу медленным, сложным и утомительным. На пике операции в одном Казанском округе 30 тысяч русских сотрудников ARA ежедневно кормили 2 миллиона человек.

Каждый округ ARA был разделен на меньшие подокруга под контролем инспекторов, местных гражданских лиц, ответственных за организацию отделения ARA и помощи на уровне деревень. Инспекторы нанимали примерно по десять помощников, называемых инструкторами: как правило, это были молодые русские мужчины, имевшие несколько классов образования и обученные грамоте. Каждый инструктор обслуживал около 20 деревень, где проживало примерно 1500 человек, и обычно жил в уездном городе. Они создавали в каждой деревне комитет ARA, куда входило от шести до двенадцати человек, и всегда включали в его состав деревенского старосту и местного священника. Хотя бы один член комитета должен был знать грамоту, чтобы служить секретарем. Этим комитетам давалось две недели на организацию кухонь — чаще всего в школах или брошенных крестьянских избах — и составление списков для кормления самых нуждающихся детей. Каждую кухню снабжали большой уличной вывеской, которая сообщала о присутствии Американской администрации помощи, а также включала номер конкретной кухни. Кроме того, комитет должен был проверять, что продовольствие уходит нужным людям в нужных объемах. Риск воровства, пусть даже мелкого (например, при разбавлении водой какао и каш), представлял серьезную проблему, но реальных случаев воровства зафиксировано на удивление мало.

Инструкторам ARA доставалась, пожалуй, самая тяжелая работа. Часто передвигаясь пешком и почти не имея еды и возможности согреться, они должны были даже зимой посещать отдаленные деревни и проверять, что продовольствие, как полагается, получают те, кто нуждается в нем больше всего. Когда в ARA вошли в их положение и решили снабжать их американскими пайками, большинство инструкторов, вместо того чтобы съедать пайки, стали приносить их домой, своим семьям. Американцы тоже проверяли ход операции во внутренних районах, но посещали лишь небольшую часть кухонь, а потому полагались на усердие и честность советских коллег, следивших, чтобы работа выполнялась как положено.

Из Лаишева делегация направилась по реке в Елабугу. Чайлдс восхитился красотой осенней листвы, которая маскировала страдания. Накануне ночью ему во сне снова и снова являлись лица изможденных детей. Прибыв на место в воскресенье, американцы сразу приступили к работе. Гадая, что подумали бы люди в Линчберге, узнав, что он пропускает воскресную службу ради «мирской встречи», Чайлдс предположил, что «многие фанатики <…> осудили бы [его] действия». Раньше он, возможно, согласился бы с ними, но сейчас пришел к пониманию, что за подобными суждениями стоят слепые предрассудки. Хотя он недолго пробыл в России, его система ценностей уже пошатнулась, и он чувствовал, что проходит «радикальную трансформацию». «Кажется, я сбрасываю с себя тяжкий груз и, очищая жизнь от всего несущественного <…> получаю право не на спасение души, поскольку мне претит эта фраза, а на саму жизнь», — писал он.

Чайлдс вернулся в Казань 13 октября. «Я и представить себе не мог, что в мире могут быть такие страшные страдания», — написал он матери. Сюрреальный характер происходящего в России усугублялся тем, что, несмотря на страдания, повседневная жизнь каким-то образом шла своим чередом. Всего через несколько дней после возвращения Чайлдс посмотрел «Кармен» в Красноармейском дворце. «Тысячи людей умирают от голода, но советское правительство должно понимать, что не хлебом единым жив человек». Чайлдс признал, что, несмотря на посредственность труппы и потрепанность декораций, представление понравилось ему больше всех тех, что он видел в нью-йоркской Метрополитен-опере, поскольку «там у [них] на глазах разыгрывалась небольшая вымышленная трагедия, поставленная в разгар огромной настоящей трагедии <…> Действующие лица огромной трагедии становились зрителями малой, чтобы, погрузившись в трагедию других людей, забыть о своей собственной». Очарованный звездой постановки — родившейся в Персии меццо-сопрано Фатьмой Мухтаровой, которая произвела на него большее впечатление, чем великий Карузо, — Чайлдс пригласил ее и нескольких других актрис труппы присоединиться к ним за ужином в доме ARA. Чары рассеялись, когда женщины набросились на еду.

Неделю спустя Чайлдс снова поднялся на палубу парохода, везущего продовольствие в деревни Прикамья. Съев испорченную еду, он отравился и несколько дней провел в постели, используя это время, чтобы описать свои наблюдения в письме старому другу. Россия, отмечал он, оказалась не царством хаоса, изображаемым на Западе, а хорошо организованной страной, правительство которой пользуется поддержкой населения. Чиновники, с которыми он познакомился в Казани, были, по его мнению, честными людьми. Свой недостаток образования они компенсировали несгибаемой волей, которая все делала возможным. Русские, которых он встречал, обладали достоинством. «Мы проехали несколько тысяч миль среди голодающего населения, но ни разу к нам не приставали с просьбами поделиться едой, которую мы везли с собой, и ни разу ничего не было украдено. В других странах в подобных условиях мы рисковали бы жизнью».

Но смерть в Казани была повсюду. Примерно в это время учительница русского языка, которая занималась с Чайлдсом, заболела тифом, только что похоронив брата, скончавшегося от той же болезни. На грани смерти была и ее сестра. Вскоре тифом заразились горничные дома ARA, а затем и экономка. «Люди здесь в буквальном смысле мрут как мухи», — отметил Чайлдс. Кроме того, чекисты вели себя все более дерзко. Утром, приходя на работу, Чайлдс замечал, что они успели покопаться в бумагах у него на столе. Внедренные в штат шпионы доносили начальству «о каждом шаге», омрачая рабочую атмосферу недоверием. Агенты следили за Чайлдсом даже при походе на рынок. Когда он пожаловался на это местным властям, ему сказали, что он все выдумывает.

Но опасения Чайлдса имели основание. 25 октября ЧК издала особый приказ, наделяющий всех сотрудников ЧК исключительными полномочиями по слежке в борьбе с ARA. «По нашим сведениям, американцы в организации ARA привлекают враждебные Советской власти элементы, собирают шпионскую информацию о России и занимаются скупкой ценностей». Последнее определит судьбу Чайлдса в России.

Изображения: Руди Лин