В рубрике «Артгид» редакция исследует молодое искусство регионов, рассказывает о местных художественных процессах, а также об их героях и художественных стратегиях. На этот раз героем рубрики стал Мартин Мухаметзянов — художник, объединяющий в своем творчестве эксперименты со звуком, пленочной фотографией и видео.

Enter встретился с Мартином, чтобы поговорить о первых выставках, съемках на пленку и о том, почему его называют амбассадором Дербышек.

Фотограф Space Hiatus, 2019, Юдино, Россия

Пленка Konica vx super 100, Казань, 2018

— Мартин, почему ты ушел из театрального училища?

— Мне тогда исполнилось 17 лет. Я был легкомысленным и почему-то решил, что за полтора года научился всему необходимому. А еще осознал, что театральным актером никогда не стану. Это скучно: играть в одном театре, где один и тот же репертуар на протяжении многих лет и только один режиссер. К тому же тогда мне самому захотелось стать режиссером.

— Ты говоришь, что никогда не станешь театральным актером, а актером кино?

— На самом деле, я мог бы сыграть в современном театре, где часто меняется репертуар и можно отдаться режиссеру на короткий период времени. А в кино я уже снимался, и это совсем другое. К сожалению, из-за коронавируса премьера фильма так и не состоялась.

— Что за фильм?

— «Авангард» Юлии Захаровой. Он снимался к 100-летию образования ТАССР. Юлия несколько лет изучала засекреченные архивы с информацией о том, что происходило в казанской художественной среде на рубеже XIX-XX веков. Это тяжелая страница нашей истории, о которой раньше вообще не говорили, при том что Казань была важным художественным центром и здесь что-то происходило, хотя и недолго. По следам архивов режиссер сделала мокьюментари: с одной стороны, картина — художественная, но в ней нет ни одного вымышленного персонажа. Я сыграл поэта-критика из Санкт-Петербурга — Александра Тинякова, так как внешне на него похож. Съемки были зимой 2019 года. Мы снимали в суровых, как и сам фильм, условиях: по 12 часов в неотапливаемом ангаре в −30C°.

Это мой актерский дебют. Хотя мне и раньше периодически предлагали сниматься в разных дипломных работах. Я ничего не имею против, но все это было как-то несерьезно. Однажды меня взяли на главную роль, а режиссер даже не приехал, чтобы познакомиться лично. В подобных случаях я всегда отказывался. А в этот раз я понял, что картина мощная. Сам пошел на кастинг, старался, и меня утвердили. По итогу получилась достаточно странная ситуация: в картине я был задействован и как актер, и как режиссер бэкстейджа съемок для продюсерской компании creeptone media, и в конце концов, даже написал к нему музыку.

— Как ты оцениваешь свою актерскую работу?

— Я видел себя со стороны на экране, но не узнал. Увидел там Тинякова. Я долго работал над ролью, и вроде даже немного удалось, хотя сложно себя оценивать.

— Ты планируешь дальше сниматься в кино?

— Хочу, но только в хорошем материале, который мне нравится. Предложений всегда много, в том числе и коммерческих. Легко пойти по такому пути, а мне хочется другого. Но я и не считаю себя настоящим актером, потому что он должен браться за любой материал.

— Как ты оказался в строительном колледже?

— Когда я ушел из театрального, стал работать кем попало: курьером, разносчиком газет, строителем. Я потерялся в тот момент. Остался в этом городе наедине с собой: без работы, без образования, без ничего. Не знал, что делать дальше. Поэтому решил, что рабочая специальность не будет лишней.

Как только я поступил в колледж, начался новый виток жизни. В это время я познакомился с близким другом — Тимуром Хадеевым. Он мне помог снимать на пленку. Мы много времени проводили в темной комнате. Это время было очень полярным: мир ПТУ, пацанов, науки, металла, резки, брутальности и мир искусства, когда мы с Тимуром фотографировали и занимались проявкой. Тогда я много ездил по городу и все снимал. Еще в «Штабе» подрабатывал: красил стены, помогал монтировать выставки, в итоге и сам там выставился чуть позже.

— Расскажи об этой выставке?

— Выставка прошла в 2017 году и называлась «Сон». Она состояла из 40 пленочных работ — фотографий из Менделеевска и моих первых кадров с моделями. Все это выглядело достаточно сюрреалистично. Тогда я начал изучать мир девушек, феномен женственности через фотографию. На выставке я показал и свой первый короткометражный фильм, который раскритиковали. Я ничего не смог ответить, но за меня вступились мои друзья-фотографы и мой учитель фотографии Валерий Георгиевич, назвав мое творчество «иррациональным».

— А как ты начал снимать?

— До поступления в ПТУ я жил в микрорайоне «Куба» в старой хрущевке с еврейской бабулей и работал продавцом детских развивающих пособий. У меня был кнопочный Fly с тремя мегапикселями, и я снимал на него вид из троллейбуса: как езжу на работу и обратно. Позже я нашел в той квартире старое трюмо XIX века, а в нем мыльницу Nikon Coolpix L19 и начал с ней ездить на работу, гулять по районам Казани, в которых никогда не был, или на восемь часов уезжал в какой-нибудь в Арск. Затем я стал ходить на фотовстречи Тимура Хадеева и потихоньку подсел на пленку. А еще в детстве я любил листать мамины журналы Vogue: смотрел на красивых моделей, на композицию, и восхищался. Когда я снимал моделей на пленку, то обращался к этим воспоминаниям.

Потом я попал в мини-группу по фотографии Валерия Павлова — это представитель «Тасмы» в прошлом. Ученики приходили к нему в квартиру, пили чай, говорили о внутренних зажимах, а потом он давал задание. Например, снимать две недели на тему «Тень как главное». Он научил нас видеть объекты. Все, кто занимался у него в группе, стали интересными фотографами. Например, Диля Гайсина и Елена Циник.

Пленка Konica vx super 100, 2019, Казань

— 6 февраля этого года открылась твоя фотовыставка «Пространства снов» в школе «Солнце». Почему именно там?

— Эту выставку проводил Владимир Кравцов — фотограф, который тоже учился у Павлова. Он искал фотографов, и Павлов посоветовал нас с Дилей. Там же прошла моя первая выставка три года назад. В этот раз экспозиция состояла примерно из 30 пленочных снимков: я скомпоновал часть пейзажей с портретами, хотел проследить взаимодействие человека с природой. Все это было сновидческое, аналоговое, пленочное и опять относилось к чему-то иррациональному.

— Почему пленка ассоциируется у тебя иррациональным?

— Я всегда хотел снимать на пленку, но денег у меня на нее не было. Как-то в Менделеевске совершенно случайно в архиве фотомагазина я нашел коробку просроченной с 2005 года пленки и выкупил ее за небольшую сумму. Она сильно «ехала», и мне это нравилось. Я много экспериментировал: засовывал катушки в холодильник, держал на жаре, смачивал в соленой воде. Превращал их в абсолютный сюр и фотографировал абсолютный сюр. Часть этих фотографий как раз попала на выставку.

— Ты работаешь с различными медиа, включая видео-арт, фотографию, звук. А как ты сам определяешь себя: фотограф, композитор или все-таки художник видео-арта?

— У меня с детства сильно развита фантазия: перед глазами всегда крутились странные, своеобразные кинофильмы. Когда я начал писать музыку, то вспоминал эти видения. Свои треки я презентую под названием «контрольные отпечатки» — это термин, обозначающий полную картину всей пленки: распечатанный на одном листе ряд последовательно снятых кадров.

Мое творчество — это полная картина моей жизни, пленки, аналога, снов, близких людей, всего того, что происходит вокруг меня. Изначально мой звук — визуален, а фотографии — аудиальны. В моем случае звук, видео и фото взаимосвязаны, поэтому я определяю себя просто как художник. Но музыка занимает большую часть моей жизни.

— Тогда почему ты не получил музыкальное образование?

— Это странный момент. Как рассказывает мама, когда меня решили отдать в детскую школу искусств, преподавательница посоветовала заняться музыкой, но я сам выбрал основы театрального искусства.

— Как в итоге ты пришел к музыке?

— В этой школе нам преподавали музыку: ставили виниловый граммофон и мы слушали дофига классики. У нас были музыкальные угадайки, я их очень любил. И сам этот звук, аналоговый шум, скрежет иголки по старой пластинке и классическая музыка оказали на меня огромное влияние.

Потом примерно в 2007-2008 годах в России ситуация как-то оживилась: в моем городе появились субкультуры и пошло развитие. Тогда в 12 ночи по радио Energy шла программа Essential Project!, где рассказывали, что происходит с лейблами, с мировой электронной музыкой. Я всегда слушал тихонько, пока родители спят. В один момент я обменял свой игрушечный трактор на полусломанный плеер, для которого покупал паленые CD-R — на них еще маркером были написаны имена музыкантов и названия треков. Так ко мне пришла электронная музыка: на тот момент это было какое-то лютое техно, хаус, транс. Начиналось все с Tiësto, Dusty Kid, Армина ван Бюрена, Антуана Кламарана, Дэвида Гетты и еще других диджеев, которые работали на первом софте (программы для обработки звука, — прим. Enter).

Я сам не мог писать музыку: не было компа. С этой целью я ходил к друзьям-диджеям. Помню, купил диск Nero. Он годился, чтобы быстро записать какую-нибудь демку, тогда их еще нельзя было сохранять. И так я писал музыку с 2008 года. Потом у друзей уже появились первые «фрукты» (Fruity Loops — цифровая звуковая рабочая станция и секвенсор для написания музыки, — прим. Enter). Ничего, естественно, не сохранилось.

На свой первый комп я заработал сам в 15 лет. Это было тяжелое время: мама уехала в Испанию, я работал на кладбище, начал читать Достоевского и все это осложнялось первыми детскими отношениями с разбитым сердцем. Тогда я уходил в лес, слушал авангард — чаще всего Эдисона Денисова. Начал писать дарковое техно, позже стал заниматься полевыми записями. Все это есть в моем первом альбоме «Короткометражки». Его невозможно отмастерить, потому что нет ни «вавок» (WAV — формат файла для хранения записи оцифрованного аудиопотока, — прим. Enter), ни проектов — я просто удалял все и оставлял только трек. В то время я вообще не представлял, как делать музыку. Тем не менее, мне приятно слушать этот альбом, несмотря на его грязь и плохое качество записи.

— А сейчас ты как пишешь музыку?

— Так же, во Fruity Loops. Плюс у меня до сих пор остался стремный Nero, но мне он нравится. И Audition сейчас освоил, еще немного работаю в Ableton. На самом деле, все эти программы нужны только для склейки, а не для написания музыки. Потому что я создаю музыку исключительно из своих записей. В последнее время я много работаю на аналоговых синтезаторах, с педалями, которые мне дал Дима Nomer. На компьютере я могу просто почистить звук, сложить одну дорожку с другой — элементарные вещи. Естественно, сейчас все усложняется, я осваиваю более крутые программы, чтобы улучшить качество звука, но все равно большинство того, что я делаю, — и не только в музыке, — аналоговое. Я снимаю на пленочные объективы через переходник, либо на VHS-камеры. Мне нравится делать все руками, получать мягкую картинку, мягкий звук. Вчера мы с Ваней Лимбом резали кассетные трехсекундные лупы, модулировали их педалями и записывали напрямую в Ableton — и это уже готовая музыка. Так можно давать лайв. Все, что остается сделать со звуком — просто подчистить, подкрасить, сложить, разрезать, и это уже трек.

— Откуда такая любовь к аналогу?

— Не знаю. Почему-то мне все пленочное и «поехавшее» нравится. Все, что я вижу внутри себя, — сновидения, окружающую реальность — связано с шумом, оптическими аберрациями и зерном.

— Основная тема твоего творчества — это сон, галлюцинация?

— Да, еще ностальгия, возвращение…

— Отзвуки Тарковского.

— Это мой любимый режиссер.

— Как ты научился работать с видео?

— Когда я начал фотографировать, то понял, что мир фотографии очень близок миру видео. Я установил на телефон приложение VHS и снял свою первую короткометражку Journal на музыку Макса Купера из его выступления 2012 года, которое я услышал как раз в Менделе (Менделеевск, — прим. Enter). Я взял кусочек оттуда, потому что он меня ностальгично возвращал в мой город тех годов. Я снял все, что тогда происходило у меня в жизни — сюр. И понял, что это уже какая-то начальная операторская работа. Позже я брал у Дили Гайсиной ее Canon 550D, чтобы снимать видео. Потом даже купил у нее эту камеру, и она до сих пор со мной. Со временем я приобрел переходник, чтобы прикручивать пленочные объективы.

Короткометражный фильм Journal, режиссер Мартин Мухаметзянов, 2017

— Билл Виола, известный художник видео-арта, говорил, что видео не создает реальность, а фиксирует ее поток, который проходит через плоскость отображения и преломляется в ней. А что ты думаешь по поводу природы видео?

— В моем понимании видео, наоборот, создает другой, личный мир. Поэтому когда я снимаю коммерческое видео, бывает много проблем: делаю все слишком по-своему, через призму своей реальности.

— Это тоже своеобразная оптика.

— Да. Иногда я и чувствую себя камерой. Иду по городу и ощущаю, словно снимаю глазами, фиксирую все. Для заказчика это может быть очень плохо — подстраиваться я не умею.

— Можно ли говорить, что видео является для тебя своеобразным способом рефлексии, направленной на себя и свое восприятие мира? В 1976 году Розалинда Краусс написала эссе «Видео и нарциссизм», где говорила о том, что художники направляют камеру на себя, используя видео как зеркало.

— Я работаю в первую очередь для себя. Делаю тот продукт, которым я должен быть сам удовлетворен. Только после этого я могу его представить. И себя я часто снимаю, потому что мне нравится искусство автопортрета. Ведь автопортрет — не всегда о самом себе. Ты можешь вылететь вообще в другое измерение. Такие автопортреты, например, у моего любимого фотографа Франчески Вудман. Сейчас у меня на проявке лежат пленки, где я снимал исключительно себя в зеркалах. Почему я это делал? Мне этого хотелось. В этом есть нечто важное. Фрэнсис Бэкон в зрелый период говорил, что все люди дохнут как мухи, и ему ничего больше не остается, кроме как фиксировать самого себя. В этом я вижу правду. А еще мне просто интересно посмотреть на себя со стороны. Когда любимый фотограф предлагает мне съемку, я всегда соглашаюсь. Часто я даже не узнаю себя на фотографиях.

— Твои короткометражные фильмы и то, как ты говоришь о своем творчестве, напомнили мне работу Кристиана Метца «Воображаемое означающее». В ней автор обращается к психоанализу и говорит о том, что кино структурировано как сновидение, галлюцинация. Если рассуждать в этом дискурсе, можно сказать, что в самом феномене кино важнее оказывается именно его способность вовлекать смотрящего в некое состояние, вызывать определенные аффекты или чувства, а не нарратив. Что ты думаешь об этом?

— Любое кино является образным. При просмотре фильма я всегда сильно погружаюсь в картину. Но для меня важна гармония и сюжета и образа. Я не воспринимаю кино как чисто визуальное полотно, где просто происходит какой-то сюр. Если речь идет о хорошем кино, например, о фильмах Тарковского, то там я всегда вижу нарратив, несмотря на его сюрреалистическую картину. Должно существовать какое-то отталкивание от внутреннего стержня — от повествования.

Когда я впервые посмотрел «Солярис», естественно, у меня создалось впечатление, что я все понял. Пересмотрев эту картину через несколько лет, я осознал, что раньше вообще не въезжал в смысл. Значит, в первый раз меня поразило все-таки впечатление: само пространство кино, в которое я был погружен. А вот с фильмом Триера «Танцующая в темноте» все было иначе: такие вещи, как операторская работа и картинка, меня абсолютно не интересовали. Меня настолько засосал сюжет, что я потом отходил от этого фильма полмесяца. Поэтому для меня хорошее кино — огромное поле экспериментов, поле метафизическое, в котором существуют и смысл, и образ, и что-то большее: свой космос и своя вселенная. Кстати, пару лет назад произошла интересная ситуация: я только досмотрел «Птиц» Хичкока, наступил рассвет, стояла гробовая тишина и ни с того ни с сего около двухсот ворон проснулись и начали лететь вдоль линии горизонта и истошно орать. Все настолько совпало, что на несколько минут стало действительно страшно. Мне показалось, что я попал в продолжение фильма. Эта история показывает, что кино вообще выходит за все возможные рамки.

— В твоем творчестве часто встречаются образы промзон, городских окраин и других «не-мест». В Казани ты, например, уделяешь большое внимание Дербышкам. Чем тебя привлекает такая эстетика?

— Меня дико раздражает, что фотографы используют одни и те же локации. Если я снимаю, то ищу места, о которых не знают даже коренные казанцы. А Дербышки — отдельная любовь. Этот район напоминает мне родной Менделеевск: вот эта железная дорога у дома, сталинский ампир. Но при этом в Дербышках есть невероятный ленинградский след: в военные годы туда эвакуировали пленных финнов, немцев и Ленинградский оптико-механический завод, который впоследствии стал Казанским. Я обожаю архитектуру. Мы с моей девушкой Настей даже записал трехчасовой альбом «Охра», посвященный сталинскому ампиру: дома в этом стиле красили в охровый цвет. В Дербышках подобных строений много.

Однажды режиссеру Соне Силкиной для фильма нужен был «амбассадор Дербышек», тогда ей сразу посоветовали меня. Соня хотела ответить на вопрос, почему Дербышки так называются, а точнее побольше узнать о легенде о дервишах — монахах, которые тусовались на этом месте. Конечно же, я согласился помочь, но не ожидал, что она будет снимать меня.

Документальный фильм «Дервиши из Дербышек», режиссер Соня Силкина, 2020

— Тебя кто-то называет амбассадором Дербышек?

— Да. Кстати, еще одно время мои друзья-музыканты шутили про дербышенскую сцену. Тогда это не имело под собой основания, но сейчас перестало быть шуткой. Во времена, когда я поступил в ПТУ, познакомился с парнем, который рассказал мне про ДЮЦ — это дербышенский культурный центр, где происходит много всего, в том числе пишется саунд. Этим отделением руководит Константин Бусыгин, которому недавно исполнилось 70 лет. Он учит детей и взрослых играть на гитаре. В ДЮЦ я нашел приют в тяжелые времена, когда у меня не было денег и нечего было есть. Со временем мы с местными ребятами начали там писать музыку. Кстати, они тоже выступали на онлайн-концерте «Адаптация» — Space Hiatus и Lyset og varm. И нас всех объединяет что-то дербышенское. Мы играем на гитарах, на аналоговых синтах. В будущем планируем делать лейбл.

Серия «Мама», 2018

— В ноябре прошлого года ты вместе со своим другом и коллегой Артуром Зиганшиным запустил YouTube-канал «По ту сторону Объектива». Расскажи об этом проекте.

— Однажды мои друзья Артур и Алесса предложили мне делать канал про кино. Это очень искреннее высказывание от Артура, который совершенно по-своему видит кинематограф и хочет о нем говорить. Я являюсь видеооператором, монтажером и пишу музыку к каждому выпуску. Алесса выступает дизайнером: делает графику, титры. Артур пишет сценарии и является лицом канала. У нас уже есть 14 выпусков о самых разных режиссерах. Мы хотим ездить по всему миру и общаться с режиссерами лично, а также посещать локации съемок легендарных фильмов.

Вообще, я сам мечтаю снять полный метр. У нас с Артуром есть замыслы и сценарии, а благодаря изучению киноиндустрии, творчества отдельных режиссеров, истории кино мы хотим прийти к тому, чтобы самим начать снимать хорошее кино.

— В том же месяце ты снял и смонтировал клип музыканту Диме Крапивину на сингл Daddy’s Car. Это твой первый опыт съемок клипа?

— Именно клип я снимал первый раз. Хотя пару лет назад я снимал фильм Waves для Байару Такшиной, который сопровождается ее музыкой. Но я не считаю эту работу клипом.

Съемки Daddy’s Car сильно отличались от того, что я делал до этого. Трешовых моментов было много, но это по большей части касалось только плохой работы продюсера. Тем не менее, мы все сделали как надо. У нас не хватало кучи оборудования. Нам нужен был свет на улице, продюсер предоставил нам только портативный. В итоге мы взяли в аренду огромный генератор у Деда Мороза, который проводит корпоративы. Мы снимали на квартале, в самом гоповском районе. Когда мы врубили генератор в 12 часов ночи, который шумел на три района, вышли братки и начали интересоваться, что мы делаем. Мы все рассказали. И несмотря на то, что Дима, да и я, выглядели достаточно странно, никто нам не помешал, настолько процесс выглядел захватывающе.

Музыкальный клип Krapiva — Daddy’s Car, режиссер Мартин Мухаметзянов, 2019

— Над какими проектами ты работаешь сейчас?

— Я дорабатываю альбом «Метафоры», который планирую выпустить в ближайшее время, когда закончу все вопросы с дистрибуцией: хочу, чтобы он вышел на Apple Music. По звучанию это очень «лесной» альбом: трип-хоп и эмбиент. В разработке альбом о Дербышках «ОП 804» (остановочный пункт 804) и «Солнце и вены» о подростковом периоде, романтизации суицидальности. Еще у меня есть дописанный трехчасовой альбом «Десятитысячные» и трехчасовая «Охра» на мастеринге.

В плане фотографии у меня тонны отснятой пленки, я все жду деньги, чтобы ее проявить. А еще я придумал новую концепцию — планирую снимать голых мужчин. В последнее время у меня отпали гендерные стереотипы. Мне хочется раскрыть мужскую нежность. В своей жизни я видел множество брутальных мужчин: и строителей, и заключенных, и матерых воров в законе — и в каждом из них есть нежность.