В рубрике «Артгид» редакция исследует молодое искусство региона, рассказывает о местных художественных процессах, а также об их героях и художественных стратегиях. В этот раз героиней рубрики стала художница и кураторка Настя Мороз.

Enter встретился с Настей на ее персональной выставке, чтобы поговорить об уязвимости, экспериментах с керамикой, крови единорогов и мармеладных мишках.

На фото: художница Настя Мороз в окружении ее родителей

 — У тебя архитектурное образование. Как ты стала работать в качестве художницы?

— Я начала относиться к занятию керамикой как к профессии и стала называть себя художницей с 2019 года. В том году готовилась «022-12» — групповая выставка нашего учебного курса по художественной керамике в школе Angry potter у Тани Герман. Параллельно я слушала лекции от разных кураторов и разбиралась в том, что такое CV, artist statement. Когда я вернулась из Москвы, Катерина Конюхова (художница и куратор, — прим. Enter) заметила, что я что-то делаю, и позвала меня участвовать в выставке «Шум города». Мне понадобились все накопленные знания. Стало появляться все больше знакомых художников — интересные, адекватные люди. Я чувствовала себя такой же, как они, и признала свою сущность как художницы. Оглядываясь на свою прежнюю деятельность в отделе маркетинга «Меги», я вижу, что она тоже была творческой.

Раньше я не думала, что художник — отдельная профессия. Изначально я хотела поступать в художественное училище, но родители засомневались, и так как я с детства знала, что буду заниматься архитектурой, поступила в КИСИ (сейчас КГАСУ, — прим. Enter). Хотя искусство мне тоже всегда было интересно.

— Как ты пришла к глине?

— Я стала искать материал, с которым было бы интересно работать, еще до керамической школы, в декрете — понимала, что уже не хочу возвращаться на работу в «Мегу». Рассматривая различные варианты, обратила внимание на студийную керамику, которая в Казани была еще не так популярна. Мне понравилась студия Lule ceramic — импонировало, что основательница студии Леся Лукашенко тоже была архитектором. Тогда там был открыт курс подмастерья, где я познала все азы керамики. После него мне захотелось пройти еще какое-то обучение. Я нашла курс Татьяны Герман и тогда же увидела в сторис открытие выставки керамики, на которой были объекты, а не привычные пиалы и другая посуда. Я стала смотреть, на кого подписана Таня, и поняла, что керамика — это необъятный мир.

Летом 2018 года я приняла решение об уходе из «Меги», а осенью получила письмо с приглашением на курс Тани. С тех пор мы дружим, и именно она научила меня работать, разрабатывая идеи при помощи майнд мэпа и расписывая их в форме ассоциаций в скетчбуке.

В керамике меня привлекают объем и возможности. Изучить все, что можно с ней сделать, невозможно за всю жизнь, и даже сейчас я в самом начале своего пути.

— Чем отличается твоя керамика от той, которую можно сделать на мастер-классах в гончарных мастерских?

— Первое — это время и наличие материала: я могу взять любое количество глины и сделать, что хочу. В гончарных выдают точное количество, и сложно почувствовать материал. Второе — мастер-классы сфокусированы на получение крепкого изделие, с которым ничего не случится: главное здесь — функция вещи и ее дизайн. В художественной же керамике изделие может треснуть, и это нормально. Функция здесь не важна, потому что внешний вид художественной керамики — это выражение твоих внутренних переживаний.

— О каких особенностях глины как материала нужно помнить, когда готовишься выставлять свои объекты?

— Когда создаешь некий объект, который должен висеть на стене, то должен продумать крепеж до того, как изделие обожжется. Затем нужно продумать, как его доставить, сколько нужно глазури, материала, времени, чтобы объект успел высохнуть. На новую работу для выставки уходит три месяца: эскизирование, тесты, покупка материала при необходимости, понимание нужной температуры обжига, а также представление, как объект должен выглядеть в итоге.

Именно поэтому в опен-коллах с месячным дедлайном сложно участвовать. Это возможно, если технология уже отработана и хочется повторить ранее созданные вещи, но рискованно. В разное время года сушка проходит по-разному: весной и осенью в помещении сыро, керамика сохнет дольше. Дополнительно организовать сушку — дорогое удовольствие. К тому же чем агрессивнее процесс сушки и обжига, тем больше вероятность «брака» — трещин и так далее. Но я использую «брак» как преимущество и как особенность.

— Как выглядит твоя мастерская?

— У меня было несколько мастерских. Сначала дома, потом в помещении на 5 квадратных метрах, теперь — 20: большое пространство с двумя столами и стеллажами, много подписанных баночек с разными химическими составами. Главное для меня — возможность работать и на полу, и на столе. Там нужно постоянно убираться, потому что когда глина высыхает, появляется много пыли. В мастерской пахнет глиной и землей.

— В данный момент мы находимся на твоей выставке «Объект М. Аллегорический эпос» в Belova Art Gallery. Это твоя первая персональная выставка?

— Да. Я ее очень хотела, но не так быстро. Подобные вещи все время откладываешь на потом, и галерея подстегнула меня, когда поставила дедлайн. Сначала я пыталась двигаться от темы выставки, поскольку она первая, а потом поняла, как много всего хочется реализовать, и решила отключиться от этого желания в пользу других. Например, я давно хотела сделать большие работы. На заводе, где находится мастерская, существует производство «Тандыр24» с огромной печью 5х3х2 метра, и у меня возникла мысль, что нужно успеть воспользоваться такой возможностью. Еще мне помог художник, керамист и преподаватель Марат Алиакберов — он занимается изготовлением витражей. Приносил мне стекло, а я сортировала его по цветам и думала: «Надо с ним что-то сделать».

Перед Новым годом, когда я пришла на мероприятие в Belova Art Gallery, мы обмолвились о выставке на 2023 год, но не обговорили ничего конкретно. В конце февраля со мной связались и спросили: «Ну что, ты готова?». Я даже подумала: «Может, есть возможность сделать это позже?», — хотя понимала, что лето — классное время. Мыслительный процесс, какой должна стать моя выставка, оказался мучительным, потому что мне хотелось показать новые работы, а их физически не было — только в моих мыслях и записях.

Времени оставалось впритык, и когда я начала работу над новыми вещами, составила подробный план: во сколько приходить и чем заниматься в мастерской, когда загружать печь, чтобы осталось время на просушку керамики и ее запекание. Фаниль Гайфутдинов, директор «Тандыр24», пошел мне навстречу и обжег полупустую печь, чтобы я успела в срок, за что я ему бесконечно благодарна. Мне хотелось попробовать новое, и я не знала, что получится.

— Можешь рассказать, как она устроена?

— Вначале я задумывалась о приглашении куратора с керамическим опытом — удаленно, потому что она не в Казани, — но у меня не получилось. Когда часть работ была готова, я поняла, что одна не справлюсь, и пригласила курировать выставку Катерину Конюхову. Пространство галереи очень сложное для экспозиции, и когда Катя включилась, я вздохнула с облегчением. Я стала рассказывать ей про процесс создания керамики, объясняла термины, отправляла фотографии объектов и рассказывала, как меняется цвет. Или присылала видео с большим объектом, а через две минуты писала, что все развалилось и я начинаю заново.

Мне сложно формулировать мысли в текст и говорить проще, а у Кати здорово получаются тексты. Она показала мне сумасшедшие юношеские рассказы про свои сны, и я увидела ее с новой стороны. В этот раз мне не хотелось идти по стандартному пути и запаковывать свои работы в сложные аннотации, поэтому я предложила написать что-то похожее.

Когда я разрабатываю свои работы, начинаю со слов и ассоциаций, которые порождают диалог с собой. Поэтому первый текст должен быть таким ярким. Перед представлением концепта выставки галерее мы сели с Катей, и [аннотация] как-то сразу полилась. Зрителя встречает текст на фоне цвета крови единорога. Идея пути в рассказе соединила все объекты, хорошо вписалась в архитектуру галереи и завершилась видео, которое раскрывает суть: кто же такой объект М и что с ним происходит?

Мне понравился опыт видеоинсталляции в «Шуме города» в ГМИИ РТ, и я позвонила за советом режиссеру продюсерского центра документального кино Gorizont Films Дидару Оразову. Дидар собрал команду, а мне оставалось только объяснить, чего я хочу. Я заранее подготовила несколько необожженных объектов, и мы сразу начали снимать, договорившись обо всем на берегу. Переснять это было невозможно. Мне понравился финал: он заканчивается тем же, чем и начинается — чистым полем.

— Насколько я знаю, у тебя есть сценографический опыт. Расскажи о нем?

— Это документальная спиритическая драма о поэте Рахиме Саттаре «Высокий дух». В ноябре 2022 года я и познакомилась с Дидаром Оразовым. Мы с Катей искали голос для подкаста «Замороженная конина», он согласился записать заставку. Проходит, наверное, два дня, и он присылает студийный профессиональный ролик с музыкой в разных вариантах — в общем, подошел очень серьезно. Мы с Катей обалдели. «Я, — говорит, — целый день произносил “замороженная конина”, но только через неделю понял, откуда взялось название (игра слов с фамилиями участниц группы, — прим. Enter)». И предложил посотрудничать — поработать над сценографией.

Мы с Дидаром друг другу помогали — получился потрясающий опыт. Над сценографией я работала не одна, а с художником Сашей Шардаком — позвала его, поскольку он уже занимался подобными вещами.

— Мне кажется, твоя скульптура усложнилась: ты стала больше использовать смешанные техники, и форма стала другой. Изменилось ли у тебя что-то как у художницы?

— Да, но это все родом из детства. Мой отец много лет собирает валежник самых интересных форм. Принося их в дом, он часто спрашивал, что я в них вижу. В моей керамике есть и что-то от грибов — мы много времени проводили на природе, папа собирал их, разрезал и показывал внутри. Папины деревяшки и мои работы очень похожи и по цвету, и по форме. Для меня эта схожесть — определенный этап. Как чешуя, которую нужно сбросить.

Единственным стоппером был дедлайн по выставке. Куратор в определенные моменты говорила заканчивать, а так бы я, наверное, еще что-то переделала. Была и идея сделать выставку одного гигантского объекта, но я не рискнула — в этом случае есть только одна возможность, только одна работа и только одно время.

Еще Катерина говорила о важности после первой персональной выставки захотеть сделать следующую. И действительно, после открытия ты думаешь: «Больше никогда!», — а потом постепенно приходишь в себя. Уже сейчас у меня есть желание продолжать, и это радует. Прежде мы с Катериной открывали групповые выставки, но твою личную ты оцениваешь более критично. Все детали имеют значение.

В выставке «Объект М» я старалась подвергнуть сомнению стереотипы о керамике. Однажды художник a l e s h a спросил, можно ли создавать ее с помощью силиконовой формы. Я ответила нет, а потом долго думала, почему, и решила проверить. Оказалось, небольшие объекты делать вполне можно: мишки на выставке созданы именно таким способом, и каждого из них я протирала пальцем, чтобы сгладить неровную поверхность…

— В артист-стейтменте ты пишешь, что тебе нравится абстрактная форма, потому что ее можно интерпретировать очень широко благодаря интуитивному восприятию. Что было первично: она или материал?

— Я отдаю предпочтение более гладкой глине, а глину с обожженными частичками использую как каркас. Сейчас мне по структуре нравится фарфор, даже без глазури. Он дает сильную усадку, и работая с ним, надо заранее представлять желаемое. Меня это привлекает. Глина дает большую опциональность в работе: я могу в любой момент что-то отлепить или долепить. Гладкая глина по структуре приятнее, и, наверное, я хочу сейчас переходить в основном на нее.

Я ставила себе задачу сделать большой объект и двигалась, как подсказывает глина, где-то проваливаясь или требуя дать высохнуть. Лепила по слоям целую неделю, потому что нельзя набрать сразу весь объем материала, иначе все просто рухнет — и за этим тоже было интересно наблюдать.

А вот капы я вообще делала на гончарном круге. Я понимала, что важно сохранить форму заготовки, аккуратно срезала ее с круга, а остальное долепливала вручную. Мне нравится глина, потому что с ней ты можешь только предполагать, какой объект выйдет в финале: сначала делаешь заготовку, затем понимаешь, что из нее ты через день или два будешь делать нечто еще, а потом будет сколько-то времени внести коррективы. В работе с глиной важна четкость и дисциплина: нельзя продолжить процесс в случайный момент, потому что все высохнет и с заготовкой уже ничего не сделать.

На выставке есть вещи в разных техниках: гончарный круг, смешанные техники, накрутка, ручная лепка, отминка. Некоторые штуки сделаны из пласта — налеплялись на форму. А вот в «Нарост 1», например, красное расплавленное стекло.

Расскажу, как в работах родилась эпоксидка. Высокотемпературная глина дает больше возможностей для экспериментов, и я использовала высокую глазурь. Из-за недостаточной температуры — вероятно, в несколько градусов — она недожглась и осталась матовой, а в моем представлении объекты должны быть глянцевыми. Выяснение причины недообжига — длительный процесс, и я подумала: если в керамике используется стекло, почему бы не взять эпоксидную смолу? Я уже обращалась к ней, когда делала работу для выставки в Свияжске («О необычном заказе Петра I в Китай», 2022 — прим. Enter). В итоге в объектах для Belova Art Gallery получился очень интересный эффект пирожных, покрытых сахарным сиропом.

— Хочу снова обратиться к твоему артист-стейтменту. Остается ли до сих пор важным твое обращение к телесным, органическим цветам?

— Сейчас хочется добавлять другие. Например, голубая работа — элемент инсталляции «Пир». Мне всегда сложно давался синий цвет и никогда не нравился результат, а сейчас я увидела, что он интересно смотрится в экспериментах и в сочетании с другими цветами.

При создании другой работы у меня закончился черный пигмент, и я купила глазурь. В инструкции было написано, что при содержании пигмента меньше определенного процента черный не проявится, и глазурь уйдет в коричневый. У меня так и вышло. Получился интересный эксперимент, хоть я и люблю черный цвет в керамике — как запекшаяся кровь или гниль.

Еще хочу попробовать работать с холодными оттенками — например, бирюзовым селадоном, который получают только в газовой или дровяной печи при восстановительном обжиге. Японцы покрывают такой глазурью свои пиалы, и из них приятно пить.

— На выставке в первом зале скорее ландшафты, а во втором масштаб уменьшается, и мы оказываемся на камерном странном застолье, где все выглядит аппетитно, но вещи являются не тем, чем кажутся. Ты заранее планировала создать такую разномасштабность?

— Когда кто-то приходит в мою мастерскую, то начинает копаться в тестах и маленьких штуках. Я поняла, что зрителю интересно разглядывать, и изначально хотела такой стол. Даже рассматривала дать возможность посетителям брать вещи в руки, но решила, что искусство лучше не трогать (смеется, — прим. Enter).

В инсталляции «Пир» соединились два моих интереса — кулинария и керамика. Когда я еще не знала, куда меня выведет творчество, думала, что буду связана с кулинарией. Мне нравится иметь дело с текстурами, цветами, разными сочетаниями. Кулинария для меня — эксперимент, так же как и небольшие работы, вошедшие в инсталляцию. Чтобы считывался пир, я сделала подсвечники, а с Катей мы выбрали скатерть приятного фруктового цвета, но когда присматриваешься, понимаешь, что это вообще не съедобно, а иногда даже противно. В инсталляции есть не получившиеся вещи — я решила показать свою уязвимость. Например, в одной из скульптур я перепутала каолин с фарфором. Здесь есть тесты из глазури и стекла и даже гипсовая тарелка для отминки: было важно показать часть процесса. Присутствуют и свежие, и более ранние опыты.

— На выставке есть работа вашей с Катериной арт-группы «Замороженная конина» — «Препятствующий портал». Расскажи о ней?

— Я сразу планировала сделать какое-то препятствие: мне не хотелось, чтобы зритель легко попадал в последний зал. Интересно, что не все люди догадываются заходить: кто-то боится, а кто-то смело проходит сквозь.

— Мне кажется, это метафора искусства: чтобы его понять, нужны усилия. Часто ли тебе задают вопрос, как? Что ты отвечаешь?

— Такие вопросы возникают, когда зритель видит открытость художника или куратора. На самом деле им просто хочется поговорить, и зачастую они сами отвечают на свои вопросы в процессе диалога.

Круто, когда у зрителя рождаются ассоциации. Моя керамика не такая мимимишная, какой ее обычно лепят, поэтому я сразу была готова к комментариям из разряда «непонятно» или «фу, бе». Но мне нравится, что людей это трогает. Про работу «Зарождение» мне написали человек восемь — они осознали, что у них трипофобия, и им стало легче. Для меня бабочки — ужас несусветный, а кто-то боится отверстий.

На экскурсиях мы даем опорные точки, чтобы зритель попробовал увидеть путь наших мыслей. Но даже если нет — не страшно. Хочется, чтобы посетители просто что-то почувствовали, нашли или ужаснулись, а в сегодняшней повестке возникали еще и другие разговоры. Лучше сконцентрировать свой негатив на объекте с выставки, а не на других людях.

— На данный момент вы с Катериной Конюховой — однозначно самые плодотворные кураторы Казани. Что важного ты для себя поняла благодаря кураторскому опыту?

— Наше объединение с Катей, с одной стороны, освобождает время на то, чтобы оставаться художницами. С другой — естественным образом происходит деление обязанностей: например, Кате легко дается общение с прессой, а мне — работа с таблицами и подрядчиками, поиск материалов и технологий. Спорные вопросы решаются совместно. У нас с Катериной схожие ценности, и нам повезло работать вместе.

В работе куратора с художником важно не гнуть свою линию, а пытаться найти самую суть и раскрыть ее. Экспозиция — не просто развеска картин, а история, которую ты рассказываешь.

Текст: Луиза Низамова
Фотографии: Владислав Загирный