Совет Европы опубликовал результаты исследования тюремных систем 47 стран. Согласно данным, Россия является лидером среди европейских стран по количеству заключенных — в 2018 году их насчитывалось 602 176 человек. Первые строчки она занимает в следующих позициях: по уровню смертности среди заключенных и по самому большому бюджету на пенитенциарную систему. На поддержание тюрем из российского бюджета ежегодно тратится 3,9 миллиарда евро. При этом на содержание одного заключенного в день тратится всего 2,5 евро, в то время как в Европе — 66,5 евро.

Автор Enter Алсу Гусманова встретилась с бывшим главным психологом УФСИН по Татарстану Владимиром Рубашным и узнала, как устроена психологическая поддержка в казанских изоляторах, кто может изменить систему и почему в местах лишения свободы так распространены пытки.

Договорняки с администрацией и проблемы заключенных

Я поступил на службу в 1991 году. Сначала был в должности инспектора по работе со «спецконтингентом» (нарушители правопорядка, мелкие преступники, — прим. Владимира Рубашного). Через пару лет у нас стали появляться психологи — без специального образования, потому что их никто не обучал. Пройти переподготовку и получить азы психологии можно было только на курсах повышения квалификации при Казанском государственном университете. До этого в уголовно-исполнительной системе психологов привлекали в основном для работы с несовершеннолетними.

Чтобы попасть к психологу, «взрослому» заключенному нужно написать заявление о желании прийти на прием, дождаться, когда сотрудники колонии заберут у него бумажку, а психолог назначит часы посещения. Авторитетам, как правило, попасть на прием проще — у них есть «договорняки» с администрацией тюрьмы.

В большинстве случаев тем, кто обращаются к психологам, нужна простая отдушина — как они говорят, «свободные уши»: кто-то хочет поговорить о жизни, кто-то приходит с реальными проблемами, чаще всего с семейными, жена разводится или трудности с детьми.

Еще одна распространенная проблема, с которой арестант обращается к психологу — адаптация: заключенному сложно привыкнуть к тому, что он больше не имеет возможности принимать решения самостоятельно или права на свободу перемещений. В таких случаях у него может возникнуть депрессивное суицидальное настроение, с которым практически невозможно справиться самостоятельно, и нужно получить помощь медиков.

Существует и другая проблема — невозможность никому довериться. Все друг на друга «постукивают» и периодически «сдают» — как со стороны осужденных администрации, так и сокамерников. Определенная каста заключенных работает на оперативно-режимный состав, сливает информацию в подходящий для них момент — обладая «нужными знаниями», любой может манипулировать человеком.

«Сделал — запиши, не сделал — запиши два раза»

Когда я работал, в казанском первом изоляторе (ФКУ Следственный изолятор №1 — прим. Enter) только несовершеннолетних содержалось почти 250 человек, а это целая колония. На 150 осужденных у нас приходился всего один психолог. Сейчас психологов стало чуть больше, но их все равно не хватает. Обычно в колонии работают три сотрудника: начальник психологической лаборатории, старший психолог и тот, кто обслуживает всю зону, а это не только осужденные, но и персонал, с которыми нужно беседовать при приеме на службу и сопровождать их во время трудовой деятельности.

Психологи с первого дня встречают осужденных, наблюдают за ними в карантине десять дней («карантин» — первая камера, в которой оказывается человек), составляют программу реабилитации и психологической коррекции, отслеживают ее соблюдение, выявляют группы риска и так далее. Также в обязанности входит написание характеристики для условно-досрочно освобожденных. Всю бумажную рутину при этом нужно разложить по папочкам.

Наша основная работа, которую сложно выполнять из-за кипы бумажных дел, — это прямой контакт с заключенными. Если не заполнить бумажки и не показать их проверяющим инстанциям, будет выглядеть, будто работа не проведена. Из категории тех же бесполезных задач — нужно выполнять план по количеству индивидуальных и групповых психологических мероприятий. Происходит это так: рассаживают целую аудиторию в актовом зале, психолог что-то там трет, зато галочка где надо поставлена. Как говорят в уголовно-исполнительной системе: «Сделал — запиши, не сделал — запиши два раза». Бюрократия отнимает уйму времени и главная работа не выполняется.

Порядки на зоне и выгодные манипуляции

Специфика тюрем в России — предоставление заключенных самим себе. Администрация не вовлечена не то что в исправительный процесс, а вообще ни во что не вовлечена. Их главная задача — не допустить чрезвычайных происшествий, связанных с побегами, массовыми беспорядками и отказами от работы.

При этом арестанты могут манипулировать администрацией: например, те, кто задействован в работе с плавильной печью (если остановится работа плавильной печи, то металл и печь придется взрывать для разборки), часто получают послабления.

Чтобы такие факторы меньше влияли на жизнедеятельность колонии, администрация отбирает лояльно настроенную группу сидящих. Их называют «красные», и они идут на поводу у местного начальства. Эти люди могут зависеть от нее по разным причинам — о них знают неблаговидную информацию и шантажируют тем, что могут ее слить, к примеру. Либо человек осужден по определенной статье вроде изнасилования детей и не хочет, чтобы об этом узнали остальные. Он думает, к нему будут жестоко относиться в местах лишения свободы, но это совершенно не так.

«Если он убил или изнасиловал простых людей вроде нас с вами, вообще не факт, что ему на зоне за это предъявят»

Если он убил или изнасиловал простых людей, вроде нас с вами, вообще не факт, что ему на зоне за это предъявят. И как показывает практика, такие люди быстрее выходят по условно-досрочному освобождению. Они тесно взаимодействуют с администрацией, так как боятся санкций со стороны местного контингента и ведут себя тише воды, ниже травы. Прокуратура потом говорит, конечно: «Надо ли его досрочно выпускать, ведь у него статья нехорошая?», — а администрация пишет замечательную характеристику.

Потом такие люди выходят и совершают аналогичные преступления сексуальной направленности, и эта проблема в нашей стране также никак не решается. В Германии, например, есть специализированные учреждения для реабилитации осужденных за преступления, связанные с изнасилованием. Их сотрудники нацелены на психологическую реабилитацию заключенных. У нас ни о каком специфическом подходе и изменении поведения говорить не приходится. Заключенные отсидели свои положенные семь-восемь лет и выходят на свободу с точно такими же установками, целями и смыслом существования.

Воровской этикет и тюремная иерархия

В зонах существует иерархия, и в ней существует свое распределение ролей: альфы, беты и изгои. Такая социальная стратификация необходима для хорошего существования и функционирования тюрьмы. Если заключенными не занимается администрация, они наводят порядок внутри своей группы сами. Здесь нужно учитывать фактор воровской тюремной иерархии, сформированной еще при царском режиме.

Например, воры в законе не берут оружие в руки, не женятся, не употребляют наркотики, но «отсиживаются» в тюрьме. Они поднимаются за счет интеллекта и, как они говорят, умения «разранцевать», то есть разрулить ситуацию. В итоге занимают лидирующие позиции среди своих. Существует и другая категория, которая с подачи лидеров наказывает провинившихся и неугодных — вот у них кровь на руках. Есть те, кто обеспечивает остальных — ворует и отдает в общак. В тюрьме каждый знает свое место. Бывают и «середнячки» — случайные воры, обычные мужики, которые на заводе украли что-нибудь.

Такое разделение до сих пор существует, но в более сглаженной форме. В 90-е происходили очень жесткие пересмотры всех понятий: люди были больше ориентированы не на принципы, а на деньги — даже в тюрьмах осужденные голодали. Братва машинами загоняла им еду, чтобы прокормить, а сотрудники тюрем не получали деньги. Такая дичь кругом была, зато никто ни к кому не лез. Но воры в законе никуда не делись, они продолжают формировать и регулировать понятия и отношения между собой. Как пример, перестрелка на Рочдельской улице в Москве (вооруженный конфликт между двумя группами лиц, произошедший в Москве вечером 14 декабря 2015 года на Рочдельской улице, закончившийся двойным убийством и резонансным уголовным процессом — прим. Enter).

«Красные», «черные» и «опущенные»

Зоны делятся на «черные» и «красные». В первой приоритет власти принадлежит осужденным — в них меньше агрессии. Они самоорганизуются таким образом, чтобы не допустить излишнего насилия и притеснения людей просто так. Но и там не обходится без категории отверженных и «опущенных» в силу разных обстоятельств. Среди «опущенных» тоже есть своя иерархия: кого-то полицейские насильно обоссали, выбивая показания, кому-то провели по губам членом — это самые распространенные способы «опустить» заключенного.

Бывают ситуации, когда человек украл что-то у другого и тогда он становится «крысой» — к этой категории сидящих тоже разное отношение. Среди «опущенных» много тех, над кем совершали преступления сексуальной направленности. Информация о таких людях за три секунды пробивается и распространяется по зонам.

«Они живут по понятиям администрации и с подачи начальства устраивают избиения и пытки»

Есть «красные» зоны с так называемыми «красными» помощниками администрации. Они — самое негативное звено в колониях, потому что формируют агрессию внутри и могут наказывать по своей воле, невзирая даже на мнение авторитетного осужденного. Они живут по понятиям администрации и с подачи начальства устраивают избиения и пытки. Часто среди «черных» и «красных» случаются конфликты вплоть до драк и избиений. «Красных» не так много — человек тридцать, они всегда работают бригадирами. Как правило, утренний обход в зоне выглядит так: приходит начальник отряда, к нему выстраиваются бригадиры и рассказывают, что происходило ночью, когда он отсутствовал.

На протяжении пяти лет мы проводили социально-психологическое исследование в тюрьмах Татарстана, исследовали уровень доверия между администрацией и осужденными и между самими заключенными. В «красных» зонах, в отличие от «черных», прослеживалось настороженное отношение к начальству и напряжение между заключенными, даже не относящимся к «красным». В «черных» зонах не будут бунтовать просто так, а в «красных» люди могут себя ранить, лишь бы их увезли отсюда подальше — на обследование или в другое место.

Сейчас «красные» помощники администрации, официально разрешенные в 90-е, запрещены. От этого статуса отказались, но в тюрьмах нашли выход и создали новые секции с теми же функциями стукачества и наказания. Теперь они стали «помощниками пожарной дружины» и должны якобы обеспечивать безопасность до того, как пожарные успеют приехать и потушить пожар. У «секций» бывают и другие названия, но функции остаются прежними — подавлять несогласных, пытать, избивать и прочее.

Ошибки системы и профессиональное выгорание

Пытки в тюрьмах действительно есть. Это латентная проблема — сложно ее обнаружить, если ты внутри. Предположим, тебя закрыли в карцере и ты не можешь ни с кем общаться, а что там с тобой делают — никто не знает. И доказать ничего невозможно — побои сойдут через три дня, а если не сойдут, придут адвокаты и скажут: «Ты сам бился, у нас имеется запись». Никакой записи, конечно, нет, ее не найдут, так как «у нас диск на три дня только записывает, аппаратура сломалась, молния ударила».

В тюрьме все находятся в особом эмоциональном состоянии, в том числе и администрация. Из-за специфики своей деятельности происходят и психологические изменения, и профессиональное выгорание. У осужденных вырабатывается защитная реакция «я не такой, жизнь такая, я ни в чем не виноват, я стал таким благодаря родителям и нашей стране». Каждый ищет внешний обвиняющий фактор — он же действует и в отношении представителей полиции и администрации. Они думают: «эти преступники должны вести себя тихо-мирно, не шевелиться, преступление же совершили, а осужденные начинают права качать, писать письма в прокуратуру».

Естественно, сотрудники зоны начинают бороться с заключенными, которые заявляют что-то о своих правах, потому что если придет ответ от надзирающего органа, то начальнику территориального управления такое не понравится. На совещании он постучит пальчиком по столу и скажет: «Принимайте меры». А какие им принимать меры? Тут начинается столкновение двух интересов, и администрация ищет способы угомонить человека.

Способов это сделать за длительное существование уголовно-исполнительной системы в нашей стране они знают много, начиная от элементарных побоев и притеснений, вроде карцера, до травли с помощью «красных» — когда бунтовщика бьют, насилуют и снимают на камеру. Могут еще отправить в психиатрическое отделение и там заколоть лекарствами.

«У него нет личных садистских наклонностей, для него избиения — рутина. Представим, например, мясника»

У сотрудников уголовно-исполнительной системы неоднократно спрашивают, почему на службу принимают «нелюдей, которые творят зверства». Но это редкое явление — на самом деле, когда смотришь психопрофиль после прохождения ими тестирования, все в порядке. Это среда формирует подобное отношение, то есть человек вынужден так себя вести, иначе система его выдавит. У него нет личных садистских наклонностей, для него избиения — рутина. Представим, например, мясника, который приходит в цех и режет мясо, кромсает его на кусочки:он же не плачет, когда корову барашка или теленка режет. У него есть определенные профессиональные установки.

Так и с сотрудниками зон: домой возвращается нормальный человек, любящий муж, сын, хороший сосед и семьянин, на работе выполняет профобязанности и пользуется полномочиями, данными ему государством. Он же весь в орлах, а они — символ власти в России! Мало того, начальство может ему прямым текстом ставить такие задачи. Было много ситуаций, когда начальник говорит: «Угомоните вон того», — и приказ выполняется. И будет выполняться до тех пор, пока двух-трех человек не убьют. Потом всех судят, если, конечно, все вскрывается. Это не садизм, а стереотип и установки, заданные системой.

Изменить судебную или уголовно-исполнительную систему невозможно, потому что нереально поменять в стране только одну сферу — такие попытки уже были. Можно перестать называть милиционеров милиционерами и обращаться к ним «полицейские» или провести псевдоаттестацию, но ничего не изменится. Задачи у системы остались те же: подавление и наказание.

Периодически власть запрашивать о причинах рецидивизма у соответствующих структур, но ответ лежит на поверхности — никто ничего не делает, чтобы его снизить. Человек выходит из тюрьмы и возвращается в ту же среду — не может устроиться на работу и оформить документы по разным причинам. Никто его никуда не берет, нет никакой реабилитации — возврат единожды заключенного обратно в колонию почти очевиден.

Иллюстрации: Саша Спи