Финско-татарская группа Başkarma появилась в 70-х годах в Хельсинки. С тех пор она проехалась по десяткам европейских площадок, выпустила две пластинки, а в 90-х собрала полные залы в двух российских столицах. На родине коллектив продолжает давать концерты, но почти всегда в неполном составе. Ради фестиваля Tat Cult Fest в Казань приехали все ее участники.

Enter встретился с одним из основателей группы Денизом Бадретдином, бас-гитаристом Раифом Хайруллой и вокалистками Бетул Хайретдин и Диной Ясмин. Поговорили с артистами про цензуру в местной эстраде, будущем татарской музыки и предназначении музыканта.

— Вопрос к вам, Дениз. Вы создали первые татарские рок-группы, несколько лет назад вы говорили, что для вас рок — это музыка протеста. Против чего вы протестовали, когда решили основать свои коллективы?

Дениз Бадретдин: Мы начинали в 60-х годах, в то время, когда люди в мире почувствовали запах свободы и возможность почти беспрепятственно выражать свои мысли. Нас вдохновляли мировые события: антивоенное движение в Америке, нежелание американцев конфликтовать с Кореей и другие моменты. К тому же мы заслушивались песнями The Beatles, они очень повлияли на нас. Когда тебе 16-17 лет, ты всем этим заряжаешься и хочется попасть в поток, творить на волне такой атмосферы. Наша музыка была полна подобными настроениями.

— Вы и сейчас продолжаете играть рок. Значит, что-то по-прежнему вызывает у вас протест?

Дениз Бадретдин: У меня много разных коллективов и у каждого из них свои цели. Если говорить о Başkarma, то это попытка переосмыслить национальные песни, сделать для них необычную аранжировку и раскрыть слушателям с другой стороны. Группа Super Tatar, с которой я приезжал на Tat Cult Fest в прошлом году, больше про эстрадные песни. Но ее миссия — продемонстрировать, что эстрада может отличаться от той, какой мы привыкли ее видеть. И она точно бывает не похожей на вашу, местную. Другой коллектив, в котором я играю — KGB или Kazan Gruppasi Bedretdin призван разорвать устоявшиеся шаблоны татарской музыки с помощью рока.

— То, что вы делаете вместе с Başkarma, кардинально отличается от того, по какой дороге идут местные исполнители татарской эстрады, словно это два разных пути развития. Какой вам кажется перспективнее?

Дина Ясмин: Мы живем в Финляндии, но периодически выступаем и за ее пределами. Татары живут еще и в других странах: в Америке, Австралии и в Швеции, куда мы ездили с концертом. И я больше всего верю в молодежь — среди них есть очень сильные музыканты, которые делают миксы из разных стилей. Но самое главное — петь именно на татарском языке и сохранить его. Мы стараемся подавать пример, чтобы он был заразителен и его подхватывали новые поколения. У них на самом деле много идей. А если мы сами не будем исполнять песни на татарском, то со временем наша культура сойдет на нет.

Раиф Хайрулла: Да, там, в Европе, есть молодые музыканты, которые сочетают татарский с западным звучанием и на выходе получается совершенно новый продукт. Всегда интереснее слушать что-то, образованное на стыке нескольких культур. Радует, что наша идея живет.

— Зато наша эстрада явно не склонна к экспериментам. Вы знаете кого-нибудь из ее представителей?

Дениз Бадретдин: Не могу многого о них сказать, потому что не слушал. Но у них есть определенные проблемы. Дело не в том, что это плохие, непрофессиональные певцы и артисты, а в рамках, созданных для них. То есть в существующих для творчества ограничениях — вот за это у меня болит сердце. Им говорят, что и как они должны делать.

Мне нравится одна местная певица — Ильсия Бадретдинова, ее муж написал очень хорошие песни. Например, про девушку по имени Алсу, которая уехала учиться и стала проституткой. Когда мы встретились на каком-то музыкальном фестивале, я спросил у Ильсии, когда она споет эту композицию на сцене. А она ответила: «Нет, Дениз, мне нельзя ее исполнять. Мне приходит лист с разрешенными и запрещенными песнями, и она во втором списке». Что это такое, а? Ведь такие песни — это и есть жизнь.

Бетул Хайретдин: Мы еще на пластинке слушали музыку татарского композитора Луизы Батыр-Булгари. Она написала много песен, которые пришлись нам по душе.

Дина Ясмин: То, что мы поем — модификация старых песен на нашем родном языке. Мы слышали их от бабушек и слушаем, потому что они нам нравятся по-прежнему. Это относится и к музыке Луизы Батыр-Булгари. У нее интересные песни и мы даже познакомились с ней лично, когда приезжали в Казань. Но творчество новых местных артистов не слушаем.

Раиф Хайрулла: Я то же самое могу сказать и про себя. Мне больше нравятся артисты тех времен: и музыка Луизы Батыр-Булгари и песни Ильхама Шакирова. Мне не интересна татарская эстрада, потому что ее представители похожи друг на друга, они словно копии. Но на Tat Cult Fest выступают молодые исполнители, они поют на родном языке и цепляют меня своим творчеством куда больше.

— Кто именно? Juna, Gauga?

Раиф Хайрулла: Да, они.

Дениз Бадретдин: Кашапов еще, но он же не относится к вашей эстраде.

— Нет, они представители альтернативной сцены. А вы думали сделать с ними что-то совместное?

Дениз Бадретдин: Шла речь о совместном джем-сете, потому что мы здесь ненадолго и на что-то большее времени не хватит. Зато могли бы поделиться опытом, устроить музыкальную встречу.

— А что слушают молодые ребята в Финляндии: вашу музыку или западных артистов? Я имею в виду именно татар.

Дениз Бадретдин: Очень разных исполнителей. Они почти не знают современную татарскую музыку, и я уверен, что если услышат тех же Кашапова и Gauga, им стопроцентно понравится. Вот бы они могли приехать на фестиваль и познакомиться с такой музыкой. Моим детям по 30 лет и они во время разговоров про Россию и Татарстан, говорят: «Уф, это все русский рок, он еще не вырос». Они не понимают, что у вас есть хорошие артисты. Поэтому мы и стараемся изменить подобное отношение.

— Вы говорили, что музыка Başkarma в Европе востребованнее, чем в России. Это связано с тем, что европейцы воспринимают общее звучание песен, а россияне чаще обращают внимание на язык. Чем еще отличаются слушатели там и здесь?

Дениз Бадретдин: Все-таки мы, как артисты, росли на Западе, поэтому в наших аранжировках много элементов, привычных для слуха европейцев. Пусть для них татарский язык — своего рода экзотика, но музыка все равно понятна, поэтому хорошо воспринимается. Некоторые финские артисты, исполняющие народные песни, говорят, что наши национальные композиции похожи на их. В 1991 году мы выступили с двумя концертами в Театре эстрады в Москве. Там были такие открытые слушатели, пришли и русские. Ко мне потом подошел художественный руководитель театра Борис Брунов и сказал, что еще не видел такого количества людей на концертах.

В Казани тоже тепло принимают, но здесь создается странная ситуация — я неоднократно говорил слушателям, чтобы они приводили на концерты своих русских друзей. Но они отвечают: «Нет, это наше! Эти финские татары только наши!» А на концертах Kazan Gruppasi Bedretdin было около 40% людей других национальностей, им все нравилось.

Дина Ясмин: Европейцам, особенно финнам, очень нравится наша музыка. Они считают, что в ней есть некая меланхолия, которая им тоже свойственна. Потому и восклицают: «Какая хорошая мелодия!», даже если совсем не понимают слова. Каждый раз очень тепло принимают нас на фестивалях, будто чувствуют что-то родное.

— Вы занимаетесь музыкой несколько десятилетий. Как за это время менялось отношение к роли музыканта и творчеству в глобальном смысле?

Бетул Хайретдин: У меня все идет из детства — я любила петь еще ребенком, так же как мои мама и бабушка. И мне нравится петь на татарском, особенно вместе с нашим коллективом — слушателям от этих песен становится хорошо, и я чувствую то же самое. Музыка для меня — отдушина, наверное, я таким образом выполняю свое предназначение. В этом и есть роль музыканта.

Дина Ясмин: Мы поем и в разных ансамблях, но пение на родном языке трогает наши сердца. Просто то, что мы делаем, нужно и нам и людям, музыка помогает им чувствовать себя отлично. В песнях Başkarma есть особенные нотки, доставшиеся нам от бабушек, и эту аутентичность мы несем в другие коллективы. Мы приезжаем со своими песнями, которые объединяют людей — в этом и есть смысл музыки. Она похожа на способ общения разных жителей планеты друг с другом.

Раиф Хайрулла: Когда тебе грустно, ты слушаешь музыку. Я тоже так делаю и в этот момент забываю об остальном мире и восхищаюсь ей, радуюсь. Сейчас изменились и способы ее распространения — силу набрали YouTube и Spotify. Стало проще выходить на связь со слушателями, что открывает прямой доступ к их сердцам. Музыка передает эмоциональное состояние, это как вибрации другого уровня — то, что не выразишь словами. Появление различных площадок в обход традиционных радио и ТВ дает возможность быстрее получить обратную связь, стать лучше.

Дениз Бадретдин: Если говорить о музыке в глобальном смысле, то в России и Европе сейчас есть костяк радиостанций, которые крутят примерно одинаковые треки. Они сотрудничают с записывающими компаниями и пиарят их артистов. И неважно, сколько молодых и талантливых музыкантов подрастает — систему сложно изменить. Это кажется мне грустным. То, что крутится на радио, в основном делается ради зарабатывания денег — таким исполнителям важно иметь часы Rolex на руке и накаченную попу, эффектно смотрящуюся в кадре. Молодежь еще заряжена идеей творить и тем, что они могут через музыку говорить с людьми о наболевшем. Конечно, хорошо за это и деньги получать, ведь творчество требует вложений средств, времени, труда. Но все-таки создание нового выше материального — вот в этом я и вижу цель музыки, ее смысл.

— Кстати, про коммерческую сторону вопроса: вы когда-нибудь думали, что если создавали бы песни на английском, то могли собирать стадионы как U2, например?

Дениз Бадретдин: У нас изначально была мысль делать что-то именно с татарским подтекстом. Иногда я пою блюз на английском, но много лет переживаю в первую очередь за сохранение родного языка. Надо создавать татарскую музыку, иначе молодежь в городах не будет ее слышать и переключится на английские, русские и любые другие зарубежные песни. Наконец Ильясу Гафарову (один из организаторов фестиваля, создатель лейбла Yummy Music, — прим. Enter) дали возможность сделать Tat Cult Fest и поддержать молодых артистов. О том, что нужно создать нечто подобное, мы говорили еще 30 лет назад во время первых визитов в Казань. Твердили о поддержке молодежи, свободе творчества для них и о будущем, которое им предстоит менять, если предоставить условия.

С другой стороны, в 90-х годах наши концерты с татарскими песнями были очень популярны в Москве и Санкт-Петербурге. Нас звали выступать в Самару, Екатеринбург, Уфу и предлагали хорошие деньги за тур. Но тогда настроение в группе было такое «Нам это не нужно, обойдемся без лишнего» — мы не были нацелены на коммерцию.

Дина Ясмин: Я никогда не думала петь на английском, мы исполняем песни на татарском — это музыка наших бабушек и дедушек, она должна звучать на своем языке. Когда мы начинали как Başkarma, то даже не думали делать на этом деньги. Важно было сохранить атмосферность композиций, а она потеряется, если записывать песни на английском.

Раиф Хайрулла: Мы играли и с индусами, и давали концерты с финнами в Финляндии. Но именно Başkarma помогает сохранять идентичность и самобытность нашей культуры, таков смысл. Много денег это, конечно, не приносит. Но если исчезнет язык, вместе с ним пропадет м культурный код народа.

Бетул Хайретдин: Нас, татар, и так мало в Финляндии. Когда мы приезжаем петь для них, у них даже выражение глаз меняется. Да, непривычная аранжировка, но звучит родной язык. Когда я пою, люди открываются, им становится хорошо, как и мне. Вот то, что нам нужно в этом мире.

— А сейчас на ваших концертах в Москве и Петербурге собирается много людей?

Дениз Бадретдин: В основном мы выступаем только для татарской диаспоры в Финляндии. Да и то, концерты дают только три или пять участников группы — те, кто смог приехать. Мы собрались полным составом, чтобы сыграть здесь, в Казани, но обычно всем скопом не ездим.

Раиф Хайрулла: Иногда делаем тур, но как мини-Başkarma.

— Историк Искандер Гилязов сделал прогноз, что через пару поколений татарские диаспоры в Финляндии исчезнут. Что вы об этом думаете?

Дениз Бадретдин: У нас деды были суровыми, никто даже не спрашивал: «Будешь ли ты учить татарский?» Когда я был в Хельсинки, у меня поинтересовались, зачем он нужен. Я знаю ответ — во время поездок в Татарстан могу разговаривать на родном языке, также он относится к тюркской группе, а на ее языках общаются миллионы людей на планете. Я понимаю речь финских уйгур, узбеков, азербайджанцев, мне легко выучить турецкий. А значит татарский нужен. Можно, конечно, надеяться, что кто-то придет и сделает что-нибудь для сохранения языка, но и самим нельзя сидеть на месте. У нас и дома в первую очередь говорят на татарском, а финский наши дети учат на улице. Если говорить на финском везде, то где наши дети выучат родной язык? Это ошибка татар в Татарстане — дети не растут в родной языковой среде. Но ведь в этом нет ничего сложного — просто общайтесь с ними на татарском.

Бетул Хайретдин: Мамы и папы говорили нам: «На финском не говори!»

Дениз Бадретдин: Потому мы и знаем свой язык.

Фото: Предоставлены организаторами Tat Cult Fest