Интернет подарил нам доступ к терабайтам информации — благодаря всемирной сети можно вообще никогда не тратиться на билеты в кино, книги и альбомы любимых исполнителей. Но цена за все это на самом деле чрезвычайно высока.

В апреле на русском языке выходит глубокое исследование Уильяма Дерезевица «Экономика творчества в XXI», которое объясняет, как переход в цифру угрожает жизни творцов и что с этим делать современным музыкантам, писателям, художникам и режиссерам. С разрешения независимого книжного издательства Livebook мы публикуем фрагмент о влиянии пиратства на индустрию и разбиваем основные аргументы «за» пиратский контент. Вся книга уже есть на сайте.

Пиратство не является преступлением без жертвы. Утверждение, будто люди крадут только тот контент, за который в любом случае не стали бы платить, является распространенным аргументом, но не имеет под собой никаких убедительных оснований. Согласно исследованиям, из-за пиратства кинопроизводители теряют от 14 до 34% дохода. Мы знаем, что случилось с музыкой с появлением Napster; если бы доходы не утекали из-за пиратов, индустрия не потерпела бы краха. Зайдлер говорит, что после того, как она все лето занималась этой чисткой, ее дистрибьютор отметил значительный всплеск продаж. А независимое кино, как и независимые художники — или авторы вообще,— даже в лучшие времена работает в узком диапазоне. Даже если пиратство обеспечивает потери всего лишь в 5%, говорит Зайдлер (хотя она считает, что цифра гораздо выше), для нее и для Сайлер эта сумма как раз составляет разницу между выходом в ноль и выходом в минус. Спустя семь лет после выпуска фильма им все еще не хватало примерно 30 тысяч долларов, чтобы покрыть свои расходы — то есть заработать первый доллар на фильме, над которым они работали три или четыре года.

Пиратство — невидимое преступление. Больше всего страдают фильмы, которые не снимают. Если вы потеряете деньги на одной картине, то вряд ли снимете еще. Если вы знаете, что наверняка прогорите, то вообще не станете снимать. Вспомните, как фильмы финансируются: с прогнозами прибыли и убытков. Когда пиратство пожирает не только деньги от продаж дисков, но и доходы от потокового вещания, фильм, который не может обеспечить кассу в кинотеатрах,— это тот, на который гораздо труднее получить финансирование. «Именно такие маленькие инди-фильмы, как наш, — говорит Зайдлер, — где мы полностью зависим от итогов продаж, являются наиболее уязвимыми». И поскольку мир авторского кино, как она отметила, гораздо более характерен, чем Голливуд, воровство также вредит и его разнообразию.

Пиратство, конечно, бьет и по Голливуду. Это одна из причин того, что индустрия продолжает дрейфовать в направлении блокбастеров, фильмов, на которые все еще могут продавать много билетов,— идеально для насыщенных уикендов, следующих за массивной рекламной кампанией, в тысячах кинотеатров одновременно по всему миру,— до того, как у пиратов появится возможность выйти на тропу. Пиратство — одна из причин того, что студии снимают меньше фильмов, что артхаусные подразделения закрылись и что так трудно снять кино со скромным бюджетом. Зайдлер соглашается, что время от времени кто-то снимает «Лунный свет» (Moonlight), но сколько «Лунного света» мы никогда не увидим? Защитники пиратства любят говорить, что Голливуду нужно адаптироваться к новому миру. Что ж, так и есть.

И когда страдает Голливуд, то страдают и все, кто на него работает. Индустрия есть индустрия. На каждого руководителя и каждую кинозвезду приходится по сотне простых людей среднего и рабочего класса, которые обеспечивают себя и свои семьи: техники, визажисты, ассистенты продюсеров, звукооператоры, актеры массовки и так далее, и так далее — люди, которые и составляют эту уйму народу, которая нужна, чтобы снять фильм. Именно поэтому в 2014 году коалиция частных лиц, компаний индустрии развлечений и профсоюзов основала CreativeFuture — группу по защите интересов, призванную противостоять индустрии технологий и причастным к ней, вроде Фонда электронных рубежей, путем повышения осведомленности о проблемах пиратства и авторского права. В группу входят юридические и физические лица — например, студии и сценаристы,— которые хоть и неизбежно сталкиваются с разногласиями, как всегда бывает в трудовых коллективах, но признают общего отраслевого врага, который отнимает у них большую часть денег, за которые они готовы побороться.

С момента основания деятельность CreativeFuture распространилась и на другие отрасли, связанные с авторским правом (на момент написания этой главы в альянс входит около 550 компаний и организаций и 220 тысяч частных лиц). Пиратство, разумеется, является проблемой не только для кинематографа. Оно затрагивает и телевидение: «Игра престолов», как и многие популярные сериалы, распространялась в огромных масштабах, а значит, HBO теряла деньги, которые могли пойти на разработку новых шоу; «Ганнибала» (Hannibal), который шел на NBC с 2013 по 2015 год, похоже, свернули именно из-за пиратов. Воровство в Сети продолжает оказывать разрушительное влияние на музыку, несмотря на такие сервисы, как Spotify. По оценкам CreativeFuture, ежегодно в США музыканты теряют около 7 миллиардов долларов против примерно 10 миллиардов фактической прибыли. С появлением электронных книг и печати по предзаказу пиратство в настоящее время является растущей проблемой как для крупных коммерческих печатных изданий, так и для самоиздаваемых авторов (как и связанная с этим проблема онлайн-продажи поддельных печатных книг). Также страдают дизайнеры, фотографы и все те, чьи средства к существованию зависят от размещения изображений в Сети. Защитники пиратства неизменно характеризуют авторов, которым от него достается, как богатых рок-звезд (или, чаще, богатых поп-звезд), которые могут позволить себе принять этот удар, — однако среди всех пострадавших от воровства, процент таких людей будет так мал, что его нельзя учитывать даже как статистическую погрешность. По состоянию на 2015 год, согласно данным CreativeFuture, только в Соединенных Штатах в основных отраслях авторского права занято около 5,5 миллиона человек. Вы встретили десятки из них на страницах этой книги.

* * *

В защиту пиратства и против авторского права приводится множество аргументов. И все они — чушь собачья. Давайте взглянем.

«Пиратство — это свобода слова». Нет, это кража. Умыкнуть музыкальный файл и выложить его в Сеть — это не более свобода слова, чем украсть из магазина пачку газет и раздавать их потом на углу.

«Я не хочу платить за продукт, если наверняка не знаю, что он мне понравится». С другими товарами и сервисами это почему-то так не работает: ни с велосипедами, ни с абонементами на йогу, ни с яблоками. И кроме того — если вдруг окажется, что продукт — песня или фильм — вам понравился, то вы, что, за него заплатите? Вряд ли.

«Лейблы и так обдирают артистов». Значит, и вам тоже можно?

«Интеллектуальная собственность — ненастоящая собственность». Это даже не аргумент, это признание собственного невежества. Собственность не обязана быть материальной. По факту она и так нематериальна — это право решать, что делать с физическими объектами. Как объясняет Льюис Хайд, цитируя старое определение, это «право на действие». Мой автомобиль — моя собственность, потому что именно я решаю, что с ним делать. Авторские права — это права на копирование материала. И когда вы нарушаете это право, вы крадете не копию, а возможность поиметь с нее выгоду.

«Производство цифровой копии ничего не стоит, так что я ничего ни у кого не отбираю». Ну, это уже пройденный этап.

«Пиратство — не убыток, а “меньшая прибыль”» (это было в статье у Криса Андерсона). Меньшая прибыль— это убыток, особенно когда продажи нужны, чтобы покрыть затраты (как обычно и бывает).

«Авторское право тормозит прогресс» (любимый тезис Кремниевой долины). Очень ли затормозил прогресс со времен введения авторского права (и его научного последователя, патента) за последние два-три столетия? Как раз наоборот.

«На протяжении большей части истории человечества идеи были бесплатными». Мы уже об этом говорили в третьей главе. Да, идеи были бесплатными, потому что те, кто подавал эти идеи или занимался искусством, имели покровителей. И отчасти поэтому прогресс полз черепашьими темпами.

«Поддержание авторского права слишком дорого обходится» (это тоже хит Кремниевой долины). Дорого для кого — для техноиндустрии? Я вас умоляю. Они то же самое говорят о конфиденциальности. Дело не в цене, а в нежелании соблюдать.

«Информация хочет быть бесплатной». Старая песня. Стюарт Бренд сказал это в 1984 году, и с тех пор технари размахивают этим тезисом как священным писанием. Но с этим утверждением есть как минимум две основных проблемы. Во-первых, информация ничего «не хочет». Это утверждение является классическим примером тенденции к натурализации социального устройства: относиться к тому, что было создано человеком в качестве временного и условного, как к вечному и неизбежному. Рынок — это не естественное явление, несмотря на то что так нравится считать его свободным участникам. Он структурирован государственным регулированием, которое само по себе является эволюционирующим продуктом конкурирующих интересов внутри общества. Это подводит нас ко второй проблеме. Бренд на самом деле сказал вот что: «С одной стороны, информация хочет быть дорогой, потому что она имеет ценность… С другой стороны, информация хочет быть бесплатной, потому что стоимость ее получения все ниже и ниже. Так что эти тенденции конфликтуют друг с другом». Вот именно: конфликтуют, и правительство должно вмешаться, чтобы эта борьба была справедливой — а с 1984 года она перестала быть такой — и велась на благо общества в целом.

«Лучше работать бесплатно». Мы уже этого касались в третьей главе: заниматься искусством — это как сдавать кровь, любители превосходят профессионалов, ля-ляля-ля-ля. Неизменно приводится в пример движение за открытое программное обеспечение, где айтишники добровольно пишут и делятся своим кодом. Открытый исходный код — это восхитительно. Но это возможно только потому, что люди, которые участвуют в этом движении, уже зарабатывают много денег на своей повседневной работе. Легко быть дилетантом, когда ты профессионал.

«Искусство — это дар». Знаменитая двуликая формулировка Льюиса Хайда: это то, что художники дарят другим, не ожидая вознаграждения, а также то, что авторам приходит в дар из загадочных источников. Искусство не исходит от тебя, им невозможно обладать, оно проходит сквозь. Возможно — и это упирается в древнюю веру в божественное вдохновение,— но давайте посмотрим под другим углом. Допустим, оно проходит сквозь тебя, но при этом именно через тебя. Не через кого-то другого. Только ты находишься внутри происходящего; ты учился быть к этому восприимчивым. Что касается другого аспекта, в котором искусство — это дар: да, так и есть — это то, что дается бесплатно. Пиратство — не «дарение». Если художники хотят безвозмездно отдавать свои работы, то решать это должны они сами, а не интернет.

Последний аргумент, мой любимый. «Ничто не ново, все придумано до нас». Это банальность, которая выросла до размеров глупости. Мнение, что новые творения строятся на существующих, что ничего никогда не бывает полностью оригинальным, уже давно стало клише, доказательством чего, как и следовало ожидать, являются высказывания Ньютона о том, что он «стоял на плечах гигантов», и изречение Т.С. Элиота (хотя это не совсем то, что он сказал), что «все поэты заимствуют». Но технари-философы ухватились за эту мысль и раздули ее так, будто ничего никогда не бывает оригинальным, что созидание означает — исключительно! — перекомпоновку уже существующих элементов. Интересно, как же нам удалось прогрессировать со времен первой картины в первой пещере? Эти аргументы они подкрепляют понятием «мем», предполагающим, что элементы культуры передаются из сознания в сознание точно так же, как гены передаются от организма к организму. Но теория мема (если ее вообще можно так назвать) не признает, что разум, в отличие от организма, способен целенаправленно изменять то, что в нем содержится: иными словами, речь идет о мышлении. Мы не просто пассивно передаем идеи и образы; мы оцениваем их, изменяем и создаем новые. Или, по крайней мере, можем это делать.

Изображения: Диаваль