Проект ПТУ (Алина Изолента и Камиль Еа) из Казани нечасто можно услышать в родном городе: последнее их выступление состоялось больше полутора лет назад. За это время дуэт дал внушительное количество выступлений в Европе и Америке, а в конце июня выпустил пластинку Am I Who I Am. В июле ПТУ вернулись, чтобы выступить в пространстве Werk. Enter встретился с музыкантами и поговорил о новом альбоме, киберпанке, татарской музыке и природе искусства.

— С чем связаны ваши первые музыкальные воспоминания?

Камиль Еа: Мои первые воспоминания связаны с татарской музыкой и теми моментами, когда она физически меня окружала. Моя бабушка (Гульшат Зайнашева, — прим. Enter) была поэтом и драматургом, и благодаря ей в детстве я часто бывал в театре и концертных залах, бегал за сценой, смотрел выступления, часто оказывался на радио и телевидении. Есть еще одно воспоминание — впервые услышанная органная музыка. Оно кажется банальным, но что в этом такого?

Другое яркое впечатление — первый синтезатор, который подарила бабушка. Она купила сразу два: один остался ей, а другой был подарен мне, потому что я пошел в музыкальную школу. У бабушки дома было много музыкальных инструментов, и у нее часто гостили поэты и композиторы.

Алина Изолента: Я продолжу разговор о физическом погружении. Мои воспоминания тоже связаны с началом музыкальной школы, когда ты еще не умеешь играть и тебе сперва необходимо научиться держать скрипку. До сих пор помню вечер, когда я полтора часа стояла без скрипки, стараясь держать руку правильно. Мне было шесть лет, хотелось играть и бегать, но нужно было потерпеть, чтобы рука привыкла находиться в воздухе долго и не уставать. Как в Шаолине.

— Месяц назад вышел альбом Am I Who I Am. Вы рассказывали, что он о покинутом людьми футуристическом мире. Когда в вашей работе возник этот сюжет?

Алина: Киберпанк и в целом тема постапокалипсиса мне кажутся очень яркими, но последняя растиражирована, поэтому я делаю акцент на киберпанке. Каждый раз, когда я смотрела какой-нибудь фильм и так или иначе соприкасалась с такими сюжетами, — чаще всего визуально — мне нравилась их нуарная атмосфера. Хотя она мрачная и часто наполнена чувством одиночества, что-то в ней есть. Когда тебе долго нравится какой-то жанр, рано или поздно начинаешь думать, не попробовать ли что-нибудь с этим интересом сделать.

Если говорить о киберпанке в контексте альбома, то мы не сочинили ничего нового. Расцвет этого жанра пришелся на 80-90-е, и за это недолгое время возникло немало интересных сюжетов, включая тот, о котором мы говорим, — о мире без людей или почти без них. Машины в нем не могут остановиться, и нет никого, кто мог бы их отключить, потому что выжившие оторваны от былой цивилизации. Звучит очень странно. Представьте: что-то случилось, и мы с Камилем исчезли. Наши инструменты остались включенными и продолжили воспроизводить звуки, которые были на них записаны. Через какое-то время случится износ техники, машины начнут галлюцинировать и проигрывать музыку с искажениями. Они будут усиливаться, пока не превратятся в музыку покинутых машин. На альбоме Am I Who I Am есть места, где проявляется этот сюжет — особенно в последнем треке. Тем, кто любит фантастические истории и будет слушать нашу музыку, сюжет даст дополнительное пространство для размышлений.

Камиль: Постапокалипсис есть везде — в литературе, фильмах, компьютерных играх. Это просто любовь к жанру «все погибнет, и мир погрузится во тьму».

Алина: Апокалиптическая тема имеет древнюю традицию, просто пятьсот лет назад ее облекли, скажем, в библейские сюжеты, а сейчас говорят о роботах, машинах и вирусах. Мне кажется, в людях много инфантильности: они считают, что будут жить вечно. Это происходит, потому что мы воспринимаем себя с позиции главных, что, в общем, неплохо, но будет эффективнее, если мы станем осознаннее. Таким образом был задан вопрос, и у каждого будет свой ответ. Основной смысл скрывается в названии альбома: я точно тот, кто я есть?

Камиль: Или кем я буду, если отбросить весь исторический опыт и гуманистические концепции…

Алина: И все идеи о самом себе — что тогда от нас останется? Мы не пытались ответить на этот вопрос, но хотели его задать.

Камиль: Это риторический вопрос.

— А каким образом античные персонажи Кастор и Поллукс (на пластинке Am I Who I Am есть одноименный трек, — прим. Enter) вплетаются в историю про мир будущего?

Алина: Это довольно классический прием. Очень легко представить себе какой-нибудь сюжет в киберпанке, где главного или второстепенного героя будут звать, например, Платон. Это фантазия о тотально футуристичном мире, в котором уже нет никакого постмодерна и прошлого, а есть все сразу. Я представляю, что Кастор и Поллукс — роботы или машины, у которых пока еще отсутствует сознание. Это такие пробные модели. Или наоборот: у них очень развитый интеллект, они непрерывно заняты обработкой данных, обмениваются друг с другом информацией, выискивают баги и фиксируют их. Два киберфилософа, ведущих бесконечную беседу об эволюции машин.

— Композитор Штокхаузен говорил, что музыка повествует о незримом. А как вы описали бы язык ПТУ?

Алина: Я бы согласилась с Штокхаузеном. Музыка использует бессловесный язык. То, о чем я говорю, не подразумевает, что в ней нет слов — имеется в виду, что когда ее слушаешь, твой внутренний диалог временно прекращается, но мысли при этом не исчезают. Они продолжают свое движение, уходя в область образов и ощущений, ассоциативных сюжетов. Довольно часто, когда я сажусь за трек, на выходе хочется получить определенную атмосферу. Поводом может послужить какой-то микросюжет, например, прогулка ночью по пустым закоулкам города. Это не про эмоции — скорее, про состояние.

Я думаю, что люди сочиняют музыку по-разному. Некоторые говорят, что страдания подталкивают их к творчеству. Меня вот совершенно не подталкивают — они даже отвлекают, потому что самый сосредоточенный момент в этом процессе — тот, когда я вообще забываю о себе. Конечно, потом можно посмотреть на результат со стороны и, проанализировав, почувствовать радость или наоборот — решить, что в нем ничего особенного нет, и продолжить поиск дальше.

Камиль: Я хочу удивить и развлечь человека, который пришел на наше выступление. Хочу, чтобы он подумал: «Ого, что это такое? Я никогда такого не слышал». Мы создаем набор звуков, которые сами по себе мне кажутся очень необычными. Музыка состоит из частот — верхних, средних и нижних и базируется на сочетании нижних частот и ритма. У частот есть функциональное назначение.

Представим, что вместо музыки мы собираем машину. Автомобиль состоит из ходовой части — колес, двигателя, корпуса, и наш выглядел бы как в фильме «Безумный Макс» — агрессивный и вызывающий очень яркие ощущения. Эта машина может понравиться и одновременно не понравиться, потому что ты не знаешь, чего от нее ожидать. Хочется раздвигать рамки музыки, чтобы человек думал: «Ой, а так тоже можно было?»

Алина: Приведу в пример еще один автомобиль. Мы недавно смотрели фильм «Американские граффити». Это картина 73-го года об одном вечере из жизни подростков, которые только что закончили школу. Весь фильм они просто катаются по улицам. Помнишь, там у парня была такая желтая машина без капота? Она странная, но выглядит очень стильно. Получились какие-то ретро-примеры — и «Американские граффити», и «Безумный Макс» с его дизельпанком. Но мне совершенно не хочется ассоциировать свою музыку с ретро.

— Если продолжить разговор о технологиях, то одно из направлений их развития — технологизация человека — по сути, обещание его бессмертия. Какое отношение к этим тенденциям складывается у вас?

Алина: Мне кажется, бессмертие человека будет достигнуто не по причине того, что он превратится в робота, а благодаря исследованиям, связанным с его генами. Самое главное в человеке не тело, а сознание. Возможно, в будущем появится искусственный интеллект, который будет близким к нашему или даже в чем-то его превосходить, но останемся ли мы прежними? Это похоже на разговор о клонах, когда создали твою копию, но, возможно, это уже не ты.

Мы допускали различные версии в своем альбоме, и слушатель сам думает, как получилось, что мир стал таким. Моя теория такова: произошла какая-то случайная ошибка, и роботы сошли с ума. Вопрос о смерти — вечный.

— Между вашими первой и второй пластинкой прошло пять лет (Hard Week (2009) и Here Here (2014), — прим. Enter), и годы перед выходом Here Here вы называли тишиной. А какой период у вас сейчас, после того, как вышел третий альбом?

Алина: До Hard Week у нас было несколько альбомов, включая DIY-релизы, вышедшие миллион лет назад. А самый ранний не слышал никто, кроме нас и наших друзей. Для меня эти релизы тоже очень важны. Но «Тяжелая Неделя» — первый, выпущенный на стороннем лейбле, поэтому для всех он дебютный. Мы хорошо себя ощущаем: есть много работы, связанной с выходом альбома, а еще мы занимаемся новым материалом. Все очень динамично. Стараемся находиться в гармоничном состоянии, в котором много движения и остается время на сочинение музыки.

Камиль: Когда у музыканта выходит альбом, это всегда катарсис. Чтобы понять, что с нами происходит, нужен взгляд со стороны, но для этого прошло недостаточно времени. И, кстати, Here Here — не пластинка: он выходил только в цифре.

— Предыдущее ваше выступление в Казани было более полутора лет назад. Вы успеваете следить за тем, что происходит в городе?

Камиль: Конечно! Казань — родной город, и нам интересно все, что с ним связано независимо от того, где находимся. Мы следим за всем, что здесь происходит.

— Как вы отыграли в Werk и что можете рассказать об этом месте?

Камиль: Это пространство делает первые шаги. Werk — место силы, и через какое-то время оно заживет собственной жизнью. Я уверен, что Werk станет важной страницей в истории Казани. До его открытия в городе не было площадки с такой саунд-системой, а теперь есть возможность регулярно привозить самых разных артистов, обеспечивая их выступления всем необходимым.

Алина: Я отсутствовала в Казани дольше, чем Камиль. Очень многие места, которые появились в последние годы, с момента моего последнего приезда стали еще лучше. В Werk стоит хороший звук, и впечатление от площадки и самой вечеринки осталось позитивное. Мы разговаривали с основателями ­— они рассказывали о том, как дальше будут работать над звуком и акустикой пространства. Там и так все отлично, но ребята хотят сделать еще круче, и я думаю, это правильный подход. Я желаю, чтобы люди посещали это место. Хочется, чтобы оно жило долго.

Камиль: Здесь не нужны никакие сравнения с другими городами. Это пространство со временем еще раскроется. Мы давно знакомы с людьми, которые им управляют, и я очень рад, что все сложилось таким образом.

— У художника Джеймса Уистлера есть фраза: «Искусство случается само». Можете ли вы сказать, что музыка случается сама?

Алина: Мне бы хотелось поговорить с ним об этом.

Камиль: Я с ним согласен! Любой художник, независимо от того, занимается он музыкой или изобразительным искусством, должен оттачивать свое мастерство. То, насколько оно отточено, будет влиять на спонтанность момента, в котором возникает настоящее искусство.

Алина: Эта мысль прекрасна, но отражает только часть картины. Важно спросить, что здесь подразумевается под искусством. Мир сам по себе является им, или все-таки оно — отдельный пласт жизни, где люди создают миры? Само по себе искусство бывает очень разным, и вопрос, который я задала, остается актуальным. Творчество нуждается в восприятии. Художник является и создателем, и тем, кто искусство воспринимает. Но кроме него есть еще аудитория. Если мир искусства является миром сам по себе, независимо от того, есть ли смотрящий, — я соглашусь с этой мыслью. Но если учитывать, что у искусства есть зритель, тогда эта фраза является лишь частью ответа.

— Вы оба изучали музыку (Алина училась в классе скрипки, Камиль окончил школу им. Олега Лундстрема, — прим. Enter), затем стали делать вечеринки, а потом писать музыку. Похоже, сценарий, в котором вы оба занимаетесь чем-то другим, был невозможен?

Алина: Некоторые события жизни указывают на то, что другого сценария быть не могло. Будучи подростком, я говорила маме, что хочу бросить музыкальную школу, но все-таки ее окончила. Это был пубертатный бунт, когда ты рискуешь отказаться от того, что тебе интересно, если замечаешь хоть малейший намек на принуждение. Были и другие периоды — например, первые студенческие курсы я не занималась музыкой, но много ее слушала; впитывала кучу информации, но ничего не создавала. Тем не менее, тянулась к музыкальному творчеству и предпринимала определенные, порой спонтанные, шаги в этом направлении. Сейчас для меня очевидно, что именно мои действия сделали этот сценарий более вероятным.

Камиль: Я всегда думал, что лучше заниматься искусством в любом проявлении, чем не иметь его в своей жизни вообще. Я понял это, когда увидел в детстве, какие люди окружают мою бабушку — они все были связаны с этой сферой и отличались от обычных людей, живущих за пределами творческой кухни. Я бы в любом случае занимался искусством, и это мой выбор. Если не музыка, то что-то другое, что давало бы мне волшебное чувство принадлежности к искусству. Например, коллекционирование марок, чем я некоторое время, кстати, занимался. При этом внутри я всегда был лютым бунтарем.

Алина: Но ведь коллекционирование — это же не создание, а потребление.

Камиль: Вот тут сложно сказать.

Алина: В некотором смысле все это было неотвратимым. Будучи маленькой, я посещала не только музыкальную школу, но и большое количество других кружков. Играя с подругами, я все время пыталась что-то создавать.

Камиль: Не говорю, что я какой-то особенный и что кому-то дано, а кому-то — нет. Искусство появляется там, где есть навык и ежедневная кропотливая работа. Те, кто реализует себя в творчестве, — в первую очередь трудяги, а не некто, к кому боженька прикоснулся золотым перстом.

Алина: Из твоих слов получается, что искусство — огромный труд. Когда ты сильно чем-то увлечен, кажется, что это легко далось, но если оглянуться назад и посчитать, сколько часов потрачено и сколько мыслей передумано, то понимаешь, что все по-настоящему талантливые люди — трудяги. Что-то может даваться им легче, но они ставят себе большие задачи и пытаются перелезть через гигантские заборы.

— Как вы думаете, сдерживает ли музыкантов экономический аспект их деятельности?

Алина: Я думаю, что тут есть определенная поэтапность. Когда только начинаешь, у тебя нет ресурсов, и ты пишешь на том, что есть — у кого-то это ноутбук, у кого-то грувбокс. Свой сетап ты все равно постепенно нарастишь, хотя это и недешево. Тут такое дело: когда хочется что-то делать, то будешь стремиться к этому несмотря ни на что.

Камиль: Давайте сравним с ситуацией пятидесятилетней давности. Допустим, вам нужно сделать демо-запись на носителе. Сколько на это уходило усилий? Сейчас, если имеешь исправный смартфон, у тебя есть возможность создать примерно все что угодно. Даже установка программы не нужна — можно использовать онлайн-сервисы, для этого понадобится просто доступ к сети. Музыкой занимаются, потому что очень это любят и не могут ей не заниматься.

Алина: Тогда промежуток времени от возникновения идеи до похода в студию был более длинным, чем сейчас. А теперь можно делать заходы и с более скромным сетапом. Со временем настраиваешь свои привычки и поведение так, чтобы у тебя появился необходимый инструмент. Сегодня гораздо проще попробовать и понять, интересно ли тебе на самом деле, или это просто была классная идея, которая не захватит тебя на многие годы.

Фото: Женя Филатова